Читать книгу Эпоха невинности - Эдит Уортон - Страница 4

Ничто не могло изменить установленный порядок жизни нью-йоркского высшего общества.

Даже в тот день, когда миссис Джулия Бофорт давала свой ежегодный бал, она непременно появлялась в Опере. Казалось, она специально назначала бал на вечер, когда давали премьеру, чтобы тем самым подчеркнуть свое полное равнодушие к домашним хлопотам и наличие достаточного штата прислуги, которая способна справиться со всеми сложностями предстоящего торжества.

Дом Бофортов был одним из немногих в Нью-Йорке, где имелся настоящий танцевальный зал. В те времена уже считалось «провинциальным» убирать наверх всю мебель из гостиной и накрывать паркет грубым холстом на время бала. Наличие бального зала, который использовался только для танцев и больше ни для чего, где окна были закрыты ставнями в течение всего года и открывались лишь на один-единственный день, где позолоченные стулья стояли сдвинутыми в угол, а люстра была затянута кисейным чехлом, являлось большим достоинством. И это достоинство искупало все темные пятна в биографии мистера Бофорта.

Миссис Арчер, любившая выражать свои взгляды на социальное устройство общества афоризмами, как-то сказала: «У каждого из нас есть свои любимчики-простолюдины», и хотя эта фраза звучала довольно рискованно, она пришлась по душе многим избранным.

Бофорты, однако, не были простолюдинами, хотя некоторые считали, что семейство банкира еще хуже, чем те. Миссис Бофорт принадлежала к одной из самых родовитых и почтенных фамилий Америки. В девичестве она звалась Региной Даллас – из тех Далласов, что обосновались в Южной Каролине, и была красавицей без гроша в кармане. В нью-йоркское высшее общество ее ввела кузина, экстравагантная Медора Мэнсон, постоянно совершавшая нелепые поступки из самых благих побуждений. Разумеется, любой человек, состоящий в родстве с Мэнсонами и Рашвортами, имел, так сказать, «права гражданства» в нью-йоркском обществе, но разве Регина Даллас не утратила эти права, сочетавшись браком с Джулиусом Бофортом?

Проблема заключалась в том, кем был этот самый Бофорт? Он считался англичанином, был любезен, красив, вспыльчив, гостеприимен и остроумен. В Америку он прибыл с рекомендательными письмами от зятя-банкира старой миссис Мэнсон Минготт и быстро занял заметное положение в деловых кругах. Однако его образ жизни отличался беспутством, язык – остротой, а происхождение было покрыто мраком. Поэтому, когда Медора Мэнсон объявила о помолвке своей кузины с этим господином, ее восприняли как очередную глупость в длинной веренице экстравагантных поступков бедняжки Медоры.

Но глупость столь же часто выручает своих детей, как и мудрость. И через два года после свадьбы юная миссис Бофорт имела самый изысканный дом во всем Нью-Йорке. Никто толком не знал, как свершилось такое чудо: ленивая и пассивная девица, которую злые языки считали туповатой, превратилась в белокурую, пышно разодетую и увешанную драгоценностями богиню, которая, как казалось, с каждым годом становится все моложе и прекраснее. Она царила во дворце из коричневого камня, который возвел Бофорт, и заставляла все светское общество вращаться вокруг себя, даже не пошевелив тонким пальчиком, унизанным кольцами.

Знающие люди утверждали, что Бофорт собственноручно муштрует слуг, учит повара готовить новые блюда, указывает садовникам, какие цветы выращивать для украшения обеденного стола и гостиных, сам составляет списки гостей, варит послеобеденный пунш и диктует записки, которые его жена отправляет друзьям.

Если это и правда, то все совершалось за закрытыми дверями, а в салоне перед гостями появлялся гостеприимный и беззаботный миллионер, который с небрежным видом ронял: «Не правда ли, сударыни, глоксинии моей жены просто великолепны? Знаете ли, их присылают ей прямо из лондонского Кью[7]».

Секрет мистера Бофорта, по общему мнению, заключался в том, что банкиру удавалось выпутаться из любой ситуации с наибольшей выгодой для себя. Ходили слухи, что покинуть Англию ему «помог» один международный банк, в котором он служил, но Бофорт игнорировал этот слух так же небрежно, как и все прочие, и всегда выходил сухим из воды. И хотя совесть делового Нью-Йорка была не менее чувствительной, чем его моральные устои, городская знать продолжала наполнять его дом. Почти два десятилетия люди произносили фразу «мы собираемся к Бофортам» таким обыденным тоном, как если бы сообщали, что собираются наведаться к миссис Мэнсон Минготт. Вдобавок, в этой фразе звучала и приятная уверенность, что вместо дешевого шампанского и разогретых крокетов, их ждут там жареная утка по-пекински и тончайшие французские вина.

Миссис Бофорт, как обычно, появилась в своей ложе перед исполнением «арии с драгоценностями». Когда же в конце третьего акта она поднялась, накинула на точеные плечи элегантное манто и исчезла, весь Нью-Йорк знал, что означает ее уход: бал начнется через полчаса.

Дом мистера Бофорта был предметом гордости нью-йоркцев, его любили демонстрировать иностранцам, особенно в день ежегодного бала. Бофорты одни из первых обзавелись красным бархатным ковром, который лакеи расстилали на ступенях у подъезда их собственные лакеи, а не те, которых брали напрокат вместе с бальными стульями и ужином из ресторана. Бофорты также ввели правило для дам: снимать манто в холле, а не нести их наверх, в спальню хозяйки, где в прежние времена дамы толпились, приводя себя в порядок и подвивая локоны щипцами, нагретыми на газовой горелке. Кое-кто божился, что собственными ушами слышал, как Бофорт говорил жене, что у всех ее подруг есть горничные, которые обязаны позаботиться о прическах своих хозяек до отъезда из дома.

Особняк был спланирован таким образом, что посетителям не приходилось протискиваться в бальный зал узким коридором. Гости чинно шествовали сквозь анфиладу гостиных – цвета морской волны, спелой малины и лепестков лютика, и еще издали видели отражение множества свечей на полированном паркете, а в глубине зимнего сада, среди темной листвы камелий и древовидных папоротников, манили к себе удобные кресла из черного и золотистого бамбука.

Ньюланд Арчер немного запоздал и прибыл вскоре после того, как бал уже начался. Сбросив пальто на руки лакеям, облаченным в шелковые чулки (новая причуда мистера Бофорта), он заглянул в библиотеку, отделанную тисненой испанской кожей и обставленную булевской мебелью, инкрустированной малахитом, где беседовали несколько мужчин, неспешно натягивая бальные перчатки. Затем он присоединился к процессии гостей, которых миссис Бофорт встречала на пороге малиновой гостиной.

Арчер нервничал. Он не вернулся в клуб после окончания спектакля (как обычно поступали молодые повесы), а прогулялся до конца Пятой авеню, благо вечер был прекрасный, и только потом повернул к особняку Бофортов. Молодой человек опасался, как бы Минготты не зашли еще дальше – старая миссис Минготт могла приказать им привезти графиню Оленскую и на бал.

Судя по разговорам в клубной ложе и их тону, Арчер понимал, что приезд графини будет ужасной ошибкой, и хотя он был по-прежнему полон решимости, но чувствовал себя далеко не так уверенно, как во время короткой беседы с кузиной своей невесты в Опере.

Миновав желтую гостиную, где Бофорт рискнул повесить «Любовь всепобеждающую» живописца Бугро, откровенно скандальное ню, он заметил миссис Велланд и ее дочь – они стояли у входа в бальную залу. Пары уже скользили по паркету, теплый свет восковых свечей озарял кружева вечерних платьев, девичьи головки, украшенные скромными бутоньерками из живых цветов, эффектные эгретки[8]и драгоценные украшения на прическах молодых замужних дам, отливающие мрамором тугие накрахмаленные манишки мужчин и свежие бальные перчатки.

Мисс Велланд, по-прежнему с букетом ландышей в руках, уже готовилась присоединиться к танцующим парам, но замешкалась на пороге. И хотя ее лицо казалось слегка бледноватым, глаза искрились радостным волнением. Окружившие девушку молодые люди и девицы пожимали ее руку, шутили и смеялись, а стоявшая чуть поодаль миссис Велланд взирала на это с одобрительной улыбкой.

Арчер мгновенно понял, что мисс Велланд уже сообщила гостям о своей помолвке, а ее мать пытается изобразить некоторую родительскую неуверенность, соответствующую такому случаю.

Молодой человек немного помедлил. Это было его желание – объявить о помолвке всем присутствующим на балу, однако он хотел, чтобы все это случилось несколько иначе. Объявлять о таких вещах среди шумной бальной залы – все равно, что лишить это известие той интимности, которая сопутствует дорогим сердцу событиям. Радость Арчера была так глубока, что эта рябь на ее поверхности ничего не меняла, но молодой человек все же желал, чтобы и поверхность оставалась зеркальной.

Утешило его то, что и Мэй Велланд явно разделяла это чувство. Их глаза встретились, и в ее взгляде, полном мольбы, он прочитал: «Ты должен понять: мы делаем это потому, что иначе нельзя».

Ему стало легче оттого, что они снова думали и чувствовали в унисон, но лучше бы все это происходило по какой-нибудь иной, более возвышенной причине, чем приезд несчастной Эллен Оленской.

Заметив Арчера, группа гостей, окружавшая мисс Велланд, с многозначительными улыбками расступилась, и, получив свою долю поздравлений, Арчер увлек невесту на середину зала и обнял за талию.

– Теперь можно и помолчать, – произнес он, с улыбкой вглядываясь в ее глаза, полные невинной чистоты, и молодую пару унесли ласковые волны вальса «Голубой Дунай».

Девушка промолчала. Ее губы слегка дрогнули в улыбке, но взор остался отсутствующим и серьезным, словно она созерцала какое-то далекое видение.

– Дорогая! – прошептал Арчер, крепче прижимая невесту к себе. В это мгновение его посетило ощущение, что первые часы после помолвки, даже если провести их в бальной зале, содержат в себе что-то таинственное и священное. Скоро начнется новая жизнь – и рядом с ним всегда будет находиться это белоснежное, излучающее доброту совершенство!

Музыка смолкла, и молодые люди, уже считавшиеся обрученной парой, отправились в оранжерею. Укрывшись от посторонних глаз в тени древовидных папоротников и камелий, Ньюланд прижал к губам затянутую в перчатку руку невесты.

– Видите, я сделала все так, как вы просили, – проговорила она.

– Да, я не мог больше ждать, – ответил Арчер с улыбкой и тотчас добавил: – Я всего лишь хотел, чтобы о помолвке объявили не на балу.

– Я знаю, – девушка подняла на Арчера полный понимания взор. – Но ведь даже и здесь мы все равно вдвоем, словно никого вокруг нет, правда?

– Конечно, любимая! – воскликнул молодой человек.

Какое счастье! Арчер больше не сомневался – она всегда поймет его, всегда поддержит. Это открытие наполнило его блаженством, и он с воодушевлением продолжал:

– Хуже всего то, что я хочу поцеловать вас, но не смею…

Произнеся это, он быстро окинул взглядом зимний сад и, убедившись, что они одни, привлек девушку к себе и бережно прикоснулся к ее губам. Затем, как бы для того, чтобы смягчить дерзость этого поступка, он увлек Мэй к бамбуковой скамье в менее уединенной части оранжереи и, усевшись рядом, выдернул из ее букета стебелек ландыша и стал его теребить.

Мэй сидела молча. Казалось, весь мир, словно залитая летним солнцем долина, лежал у их ног.

– Вы уже рассказали кузине Эллен о нашей помолвке? – словно в полусне промолвила девушка.

Арчер тут же вспомнил, что ничего не говорил. На него нахлынуло непобедимое отвращение от одной мысли, что придется говорить о таких вещах с малознакомой особой, к тому же, иностранкой.

– Нет еще. Как-то не было удобного случая, – поспешно ответил он.

– Вот как… – разочарованно протянула Мэй, но затем с мягкой настойчивостью продолжила: – Но вы обязаны это сделать, ведь я ей тоже ничего не сказала, и мне бы не хотелось, чтобы она подумала…

– Ну разумеется! Но мне показалось, что будет лучше, если она узнает о помолвке от вас.

Девушка на мгновение задумалась.

– Да, если бы я сделала это вовремя. Но раз уж мы промедлили, именно вы должны объяснить Эллен, что я просила вас сообщить ей о помолвке еще в опере, до того, как объявить это во всеуслышание. Ведь она может подумать, что я забыла о ней. Несмотря на то что кузина так долго отсутствовала, она член нашей семьи. И она… такая чувствительная…

Арчер взглянул на невесту с нескрываемым восторгом.

– Дорогая, вы сущий ангел! Разумеется, я все скажу ей. – Он покосился в сторону переполненного зала. – Но я до сих пор еще не видел графиню. Она здесь?

– Нет, буквально в последнюю минуту кузина решила не ехать на бал.

– В последнюю минуту? – удивленно переспросил молодой человек, выдав тем самым свое удивление. Да как она вообще могла помышлять об этой поездке?

– Ну да, ведь она ужасно любит танцевать, – простодушно ответила девушка. – Эллен вдруг решила, что ее платье недостаточно нарядно, чтобы ехать в нем на бал, хотя нам оно очень понравилось. Поэтому тетушка отвезла ее домой.

– Ну что ж… – с притворным равнодушием произнес Арчер, стараясь скрыть радость. Твердая решимость невесты игнорировать «досадные моменты» привела его в восторг. Они были людьми одного круга.

«Мэй, как и я, прекрасно понимает, почему ее кузина предпочла остаться дома, – подумал он. – Но будь я проклят, если хоть полунамеком дам ей понять, что на репутации Эллен Оленской лежит хоть малейшая тень».