Читать книгу Будешь спасен и ты - Эдуард Рубинович Мустафин - Страница 11

Однако эпиграф особенно удался. Больше всего люблю двусмысленность. Потаенность этакую. Декадент, бля.

Хотя начинать надо издалека – с эпидемии гепатита (кстати, следует отметить, что с эпидемией нам повезло – у погранцов29 брюшняк30 был). Количество заболевших в нашем регименте считалось сотнями. Да и сотен этих было гораздо больше чем две. На двух наличествующих врачей (которые должны были заниматься и диагностикой, и эпидемиологическими мероприятиями, а еще отчеты писать и в округ по телефону докладывать) – меня и Васю, который периодически выпадал из реальности в алкогольную прекому. Игорек свалил в Тифлис в интернатуру (у военных свой сериал «Интерны» и первичная специализация – это не унылая рутина, а совсем даже награда). Посему отозвать его было невозможно. Прислали капитана-инфекциониста из Ленкоранских субтропиков, дык он в первый же день порвал связки на колене, мы его обратно в самолет на Баку и засунули. Потом приезжали два санэпидотрядовских полковника из Тифлиса – те только рукой махнули: Вася как раз в алкогольную лету на пару дней занырнул, а меня и трезвого драть бесполезно.

Так что как могли, так и боролись. И даже почти победили (хотя, может, и само прошло) – вместо десятков желтых каждый день, ловились единицы и не ежедневно. Да и сами сохранили какое-никакое здоровье. Я это относил к военной народной мудрости «Красные глаза не желтеют», но хренушки…

Сначала подумал, что умудрился загрипповать – температура небольшая, озноб, слабость. Попробовал полечиться народными средствами – стаканом чистейшей тутовой водки под персиковым деревом на свежем горном воздухе, что вызвало в моем организме довольно необычную реакцию – обблевывание розового куста, из под которого с недовольным шипением уползла гюрза небольших размеров. Видимо, ошпарило соляной кислотой несчастное пресмыкающееся. И тут я не насторожился, хотя засланный по пищеводу продукт обычно у меня в организме укладывался намертво и в соревнованиях по метанию харча в длину я уже давно не участвовал из принципиальных соображений. А может и догадался, но верить не хотел. Вот когда пошел попысать спозаранку и глянул на мочу цвета вкусного пива «Гиннес» все стало понятно, осталось только перед зеркалом нижнее веко оттянуть. Температура поднялась до тридцати девяти. И пошатывало. Да, еще думательный процесс был несколько замедлен. То ли из-за температуры, то ли из-за билирубина, который через неделю был под двести, а уж к моменту пожелтения точно сотни четыре31 микромоль на литр составлял, только кто его тогда определял?

Дальше был решен вопрос с командиром – либо я прямо сейчас в Кировобад, в инфекционную палатку (в прямом смысле этого слова – здание стационара было давно забито и больных лечили в развернутых во дворе палатках), либо все дела доделаю – и в отпуск по семейным обстоятельствам, а уж там внезапно заболею. Понятно, что выберет разумный человек. Через неделю я стоял на Агдамском вокзале и ждал поезда на Баку, чтобы убыть в отпуск.

Колбасило по-прежнему. Приходилось предпринимать определенные усилия, чтобы не шататься. Чтобы думать тоже приходилось некоторым образом напрягаться. Осталось сесть в поезд, но в этот момент моя могучая фигура привлекла внимание местного революционного патруля – четырех представителей физического труда с ружьями, опоясанных патронташами, словно матросы Гражданской пулеметными лентами, и возглавляемых явно сельским интеллигентом – то ли учителем истории, то ли редактором районной многотиражки. До сих пор они, преисполненные чувства собственной социальной значимости, словно нынешние профессиональные блогеры или общественные деятели, своих трясли, а тут узрели чувака в форме, который уже за поручень вагона взялся.

– Документы! – уже с тренированной требовательностью брезгливо произнес бывший представитель умственного труда. Представители физического труда сгрудились не очень грамотно, с перекрытием друг другу секторов обстрела, но пути отступления отсекли полностью.

– Это с хуя ли? – вежливо, как и положено при общении с интеллигентным человеком, поинтересовался я.

Еще я заметил, что если держаться за поручень, то удерживать равновесие легче, правда на быстродействие мыслительного процесса поручень не влиял. В это время в жопе начинало закипать ее содержимое, которое в соответствии с нарушениями печеночного метаболизма было грязно-белым, словно мартовский снег.

Живым этому охреневшему блядву сдаваться не хотелось. Но даже измученному бушевавшем в организме инфекционно-токсическим процессом мозгу было ясно, что особо не подергаешься, ибо неживым не хотелось сдаваться еще больше.

– Мы из народного фронта! – гордо заявил мне сельский интеллигент. – Имеем право проверять документы у всех.

– А мне по херу… – вежливо ответил я, помня об этикете, необходимом при контакте с хрупкой психикой интеллигенции. – Я из антинародного тыла, и поэтому обязан предъявлять документы только военному патрулю…

– Они тоже военные… – гордо ткнул альфа-самец в сопровождающих его ружьеносцев.

– Тогда, бля, как они стоят перед офицером! – Продемонстрировал я знание уставов.

Услышав командный голос, народные ополченцы изобразили нечто вроде стойки «вольно» и подтянули висевшие вниз стволом карамультуки. Кстати, весьма неудобное положение для перевода оружия в положение для немедленной стрельбы. Пассажиры прекратили посадку и образовали второй круг. Зрелище, хуле. Цирк. Битва гладиаторов. И я в роли Спартака, то есть ЦСКА. В гладиаторском бою. С самопровозглашенным Динамом. Словом, балет Хачатуряна «Спартак». Но произносить вслух армянскую фамилию композитора на азербайджанском вокзале точно не стоило. Да и зрители революционному вожаку пока мешали но терять лицо тоже не хотелось. Это позже вожаки стесняться перестали…

– Предъявите паспорт, пожалуйста. – Твердо, очевидно для зрителей, произнес он.

Мне это тоже, мягко говоря, анастопиздело – хотелось забраться в вагон и лечь на полку, потому что стоять становилось все тяжелее.

– Нет у меня паспорта. Не существует. Но если очень хочешь – удостоверение, так и быть, покажу. Из моих рук.

Интеллигент остался доволен и даже воспрял. Про «воспрял» я понял, когда он попытался выцепить удостоверение из моей цепкой лапки. Отчасти я его понимаю, потому что все, кроме фотографии, было прикрыто пальцами, желтыми, как у уроженца Центральной Азии.

– А следующую страницу! – кстати, по-русски он шебуршал практически без акцента.

– «Пожалуйста» забыл… Там должность. Информация секретная. – Чего бы жути не нагнать?

– А дальше?

– А дальше оружие. Информация секретная. – Я продолжал веселиться. А потом догадался. – Прописку что ли ищешь? Так нет ее там. Не-ту. Даже если обложку отодрать. Вот размер противогаза показать могу. Хочешь?

Так и разошлись мы краями, вполне довольные друг другом. Он командовать фронтом, а я в госпиталь, переживший, начиная с Петра I всех императоров, потом Советскую власть, потом, кратковременно, белочехов (читаем «Гадюку» А.Н.Толстого), потом опять Советскую власть и наконец-то закрытый.

Чуть позже одухотворенные революционной борьбой пацаны, действительно, разгулялись. Понятно это стало, когда начали находить тела уезжавших в отпуск.

Кстати, а города с ласкающим ухо практически каждого советского студента названием «Агдам» больше нет. Не существует. Последствия вывода войск, между прочим.

Считаю это невосполнимой утратой, поскольку семисотмиллитровая «бомба» стоила два рубля шестьдесят советских копеек в магазине, а на заводе у сторожа – рупь ведро. И это были таки совершенно разные напитки…