Читать книгу Дневник лабуха длиною в жизнь - Эдвард Шик - Страница 21

Ира уехала в Ходорив, подробно рассказав мне, как найти их дом.

С Ирой на одном курсе учился неплохой паренек Лёва Ферцак. Был тоже из Ходорива. Вместе с Ирой они учились танцевать в местном доме культуры и оба поступили в училище. За два дня до моего отъезда за женой он отозвал меня на перемене в сторону:

– Эдик, я должен тебе кое-что сказать.

– Что?

– Я вчера вернулся из Ходорива. Все уже знают про тебя и Иру и знают, когда ты приедешь.

– Ну и что?

– А то, что пара наших хлопцев недовольны и собираются встретить тебя на вокзале. Я им сказал, что ты хороший хлопец, но они ответили, что хотят посмотреть на живого жида, который хочет забрать нашу дивчину, – рассказал Лёвка и виновато улыбнулся.

– Ничего, Лёвка, была ваша станет наша! – этак бравадисто произнес я вслух, а про себя подумал: «Ко всем моим проблемам только этого мне не хватало!»

Нужно было подготовиться, и я опять пошел к Сове. Рассказал ему о ситуации и спросил, есть ли у него что-нибудь для меня. Он полез в сундук, достал небольшую финку с черной рукояткой и кусок резинового шланга размером в полруки со свинцом внутри. Серьезная штука.

– Смотри, чтоб вернул.

– Приеду – верну.

Настроен я был решительно, в конце концов – еду забирать жену. В день отъезда мама умоляла не ехать:

– Не надо ехать, пожалуйста, тебя там убьют!

– Мама, сейчас не те времена. Никто меня не тронет, я обещал приехать, и вообще, Ира – моя жена!

Вагон был полупустой. Заморосил мелкий дождь. Ехать нужно два часа. Настроения не было. Пока ехал, пытался переосмыслить все то, что происходит с нами: «Мне через три недели девятнадцать. В феврале я стану папой». Почему-то я был уверен, что мама заберет нас домой и отдаст нам проходной коридор, в котором стоит мой диван, и это будет наше ложе. «Осенью закончится годовая отсрочка, и меня заберут на три года в армию. Ире еще год учиться, а это означает, что мама будет нянчиться с ребенком. В какую часть безразмерного Советского Союза попаду?» Думал о том, что никак не смогу влиять на ситуацию в доме. В том, что будут конфликты, не сомневался – слишком уж эмоциональны что мама, что жена.

Невидящим взглядом смотрел в окно. Бренность бытия неуклонно опускалась на мои плечи. «Что, если в самом деле меня будут ждать хлопцы на станции? Что буду делать, если полезут ко мне?» Совсем не хотелось бы сегодня ввязываться в драку, я же знал, если начнут обзывать – отвечу. С моим грозным оружием могут быть нехорошие последствия.

Подъезжаю. Показалось солнышко. Немного воспрянул духом. Вагоновожатый объявил – Ходорив. Я вышел из вагона. Закурил. Состав постоял минуты две и уехал.

Позади меня поле, впереди, у небольшого вокзальчика, стояли трое ребят. Альтернативы не было, я медленно двинулся в их сторону. Было страшновато. В голове зазвучала тема «Монтекки и Капулетти» Прокофьева, постепенно переходящая в музыку к «Великолепной семерке». Одной рукой нащупал финак в кармане, другой проверил то место, где под ремнем, заправленный в брюки, притаился шланг.

В десяти шагах от парней я остановился. Они стали плечом к плечу, загородив мне дорогу. Я сделал два шага к ним. Стоят трое симпатичных украинских хлопцев, разглядывают меня, нагло улыбаются и не отходят. Я так это круто сплюнул в сторону, ленивым движением вытащил финку, второй рукой достал из-под ремня шланг. Птичкой затрепыхалось сердце, и нервная дрожь прошла по телу. Набычившись, стремительно двинулся на них. Не ожидая такого поворота, парни быстро отошли в сторону. Сделав несколько шагов мимо них, я обернулся: стоят и больше не улыбаются. Продолжая идти, я спрятал оружие. Обернулся еще раз – идут поодаль. Шли недолго, отстали и ушли. Может, хотели просто попугать. Ну да черт с ними, мне предстоит встреча с моей новой родней, и я думал о том, как это все пройдет.

Ира ждала меня на улице, у подъезда. Жили они на первом этаже в длинном блочном двухэтажном доме на восемь квартир. Я попросил ее спрятать оружие.

– Зачем тебе это? – испуганно воскликнула Ира, пряча его в хлам под лестницей.

– Позже расскажу. Кто дома?

– Все.

– Кто все?

– Мама, ее три брата с женами, папа и его брат, бабушка и дедушка, пошли – нас ждут.

Зашли в квартиру.

– Добрый день! – поздоровался я.

Тишина. За столом сидят крепко сбитые мужики с женами. Разглядывают меня. Я оглядел всех по очереди. Подошла теща – с фингалом под глазом:

– Сидай, сынку.

Стало приятно что теща назвала меня сынку. Я сел, как оказалось, рядом с тестем. Папа выглядел боксером полутяжелого веса. Среднего роста, с кулаками-кувалдами, веселыми голубыми глазами и симпатичным лицом. В свое время отсидел восемь лет за то, что воевал за Бандеру. Там, в лагерях, потерял ногу и ходил с протезом.

У него была белая кобыла и фира (телега), на которой он развозил колбасу и мясо по местным магазинчикам. В мясе и колбасе семья не нуждалась. Мама работала на «Цукровне» (сахарный завод). Вся ее одежда, в которой она ходила на завод, была обшита бездонными карманами, в которых выносился сахар, а так как отец дома гнал самогон для собственных нужд, то было это большим подспорьем.

– Ну шо, синку, сидай, сидай, – с напускной строгостью сказал тесть, – будем пити за тебе з Иркою.

– Тато, вин дуже нэ пье! – пытаясь мне помочь, сказала Ира.

– А тебе нихто не пытае! – отрезал он.

Дочь окинула его дерзким взглядом, она его не боялась. Тут вмешался старший мамин брат, тоже огромный детина:

– Ну то добре, шо не москаль, давайте выпьемо за… как тебя зовут?

– Эдик.

– Ну то давайте выпьем за молодых, Эдика тай Ирку! – И опрокинул в горло стакан с самогоном.

Все быстренько последовали его примеру, и я тоже. На третьем заходе сказал:

– Зараз пыты не буду, може, пизнише.

Алкоголь на меня всегда действовал как снотворное. Я просто не хотел выпасть из тусовки, тем более из такой, как сегодня. Отец внимательно посмотрел на меня:

– Ну а мы тильки зачынаем.

После четвертого или пятого захода кто-то сбегал в клуб и притащил баян. Я играл и пел с ними украинские песни, которые они пели громко, но чисто. К концу нашей второй, неожиданной свадьбы я был уже своим хлопцем. Мамины братья приглашали приезжать на рыбалку.

Мы с Ирой спали в одной и единственной комнате, вместе с родителями. Ночью отец на одной ноге попрыгал к чулану, где стояло ведро. Было слышно, как он писает и пукает.

Через неделю в мой день рождения мама сказала:

– Ну что мне с вами делать? – И заплакала: – Веди свою жену!

Мой диван стал нашим, хоть и было в этом и одно неудобство. Как только мы с Ирой ложились, все начинали шастать мимо нас. То мама, то папа, то Лёня, то в туалет, то воды попить. Оставалось ждать, пока все уснут.

На мой день рождения пришла родня. Надо сказать, что родня у меня большая: три тети, три дяди, их дети и, конечно, мой самый любимый человек – моя бабушка Гутя. Дедушка болел и остался дома.

Бабуля Гутя родилась в Витебске в 1901 году. Там же вышла замуж, родила семерых детей. Мама была старшей, я был первенец. В тот пятый день войны, когда семья бежала благодаря папе Шику из горящего города, с ними было пятеро детей. Старший – Фима, второй после мамы, на третий день войны ушел добровольцем на фронт. Прошел войну на Дальнем Востоке и, к счастью, остался жив. Маминой семье повезло – никто не погиб. Бабушка была моей единственной защитницей. Много ударов, предназначенных мне от мамы, досталось ее рукам, которыми она меня прикрывала. И эти же проклятия, которыми поливала меня мама, лились в ее адрес от бабушки. Впрочем, без последствий, как и у меня. На второй день после женитьбы мы с Ирой пришли к ней в гости. Я поведал бабушке нашу историю. Она внимательно выслушала, заглянула в наши счастливые глаза и спросила:

– Вы любите друг друга?

– Да-а-а!

– Ну тогда правильно сделали и никого не слушайте. Даст Бог – все будет хорошо. – Она крепко прижала и расцеловала нас обоих. – Вот вам на кино и мороженое, – и дала нам десятку.

Бабушка знала, что больше всего на свете я люблю кино и мороженое. Ира и бабушка понравились друг другу с первой же встречи.

– Хорошая у тебя бабушка.

– Да, она у меня лучше всех!

Так и вышла у нас третья свадьба. Пили за наше здоровье и за здоровье будущего ребенка. Может, все как-то образуется?..

Осень обильно поливала львовян дождями, видимо, отыгрывалась за хорошее, сухое и теплое лето. Ира все больше округлялась. Но даже будучи беременной на девятом месяце, она легко садилась на шпагат. Мы все еще дурачились, как дети малые. Как-то мама зашла в комнату и увидела громко взвизгивающую, оседлавшую меня жену. Я катал ее, бегая вокруг стола.

– Вы только посмотрите на этих мужа с женой! – всплеснула руками мама. – Скоро родителями станут, смотрите, что вытворяют! Дети! – и вышла на кухню.

Мы, конечно, продолжали учиться, как ни странно – неплохо. Каждые полгода надо было играть на экзамене новую программу. В теперешней моей программе был не очень известный этюд из трех частей. За столом, покрытым красной скатертью, сидело четверо педагогов по баяну во главе с Бурындиным. Во время игры первой части этюда меня прошиб холодный пот: я понял, что начисто забыл вторую часть. Закончив первую часть, я продолжал играть что-то в духе этого этюда, потом вспомнил текст и благополучно доиграл. Мне порядком повезло – учителя не знали этого этюда и ничего не заметили. После экзамена Бурындин вышел в коридор, подошел ко мне и треснул по затылку.

– Это тебе за то, что не выучил как следует! – Потом улыбнулся и добавил: – Но ты молодец!

Через полгода ждал заключительный, выпускной экзамен.

Наступил високосный 1964 год. Умер дедушка Беня. В течение многих лет, до самой своей смерти он не ходил к нам в гости. Случилась такая история. В те годы у нас часто на маленькие деньги играли в карты: дедушка, сосед наш дядя Гоша и мамин двоюродный брат Миша. В свой выходной отец с удовольствием составлял им компанию. В один из зимних вечеров они, как обычно, шумно играли. Маме вдруг все это надоело, как позже сказал дедушка – вожжа под хвост попала – она подошла к столу, собрала карты и бросила их в огонь нашей большой белой кафельной печи. Дедушка Беня медленно встал со стула и, не говоря ни слова, ушел. Дома больше в карты не играли.

У Иры уже был большой живот. На кладбище к ней подходили и говорили, что кто-то умирает, а кто-то скоро даст жизнь новому человечку, и желали легких родов.