Читать книгу Простофиля - Ефим Семёнов - Страница 3

Светло.

Грамотей не успел раскрыть рта, как все присутствующие поняли о чем он умолчал вчера.

Кима: Я вас оставлю.

Самри: Навсегда.

Рики: Всегда.

Кима неторопливо оседлала свое эго, бысто оделась в так любимую только ей шапочку, и быстро побежала навстречу со своей любимой подругой Заги. Эту легкую, невесомую ношу, подарила ей именно она.

Познакомились девчата давно, им не было и по два годика, когда вдруг, как гром среди ясного неба, что озаряет полночный закат, наполненный всеми красками прожитого дня, пускающий свои листья по течению ветра, поняли касанием руки, что им необходимо заговорить.

После этого были долгие прогулки по вокзалам, пристаням, полустанкам превосходного необъяснимого детского молчания, которое иногда перетекало в неспешный разговор.

ЗАМЕЧАНИЕ АВТОРА.

При всем уважении к читателю, словами это сложно описать, так как не все персонажи имеют четкое выражение.

Далее по тексту.

Они прогуливались по темным улочкам Шиоши, притупливая свой взор только на том, что многие авторы могли описать только словом “прелесть”. Это была большая, провинциальная по названию, но не по геолокации арена присяжных, где каждый если не присяжный заседатель, то как минимум должник судьбы. Миновать эту область было просто невозможно, запахи бархатных балахинов так издали напоминающий сырой изюм, смешаннный с промельченным пропеченным миндалем, просто так не давали пройти никому, не взглянув на это “прекраство” с невозмутимым выражением лица; как маски что использовала мама Кимы, придаваясь фантазиям о детстве, папа же на это все реагировал молча, слегка прикрыв рот рукой.

Издали сквозь гущу проносившейся толпы, заметили они укромный уголок, прекрасно обрамленный длинным фасадом балконов, с которых монолитом разносилось звучание деревянных бубенцов прикрепленных в висячем положении на горизонтальных струнах, служивших дверью для появившихся гостей.

Мама: Там интересно.

Папа: Превосходно.

Кима: Туда.

Заги: Куда?

Папа: Превосходно.

И они неспешной походкой направились в сторону этого необъяснимого монолитного журчания, которое выстилало перед каждым из гостей улочки сарафан ручьев, ведущий и возвышающий, зовущий всех именно туда, что даже человек не сразу понимающий, мог с легкостью найти дорогу.

Заги: Куда?

Итак, они продолжали свой путь, в необузданную незыблемость присущему каждому туристу понимания незнания странствия. Мимо проходили так хорошо знакомые, но необъяснимо изменившиеся перламутрово-серые, бело-закатные, мутогенно- гендеромумифицированные, что не сразу можно было понять, что находятся странники все в том же, так хорошо знакомом Шиоши.

Развивались в такт прохожим и растительные участники дорожного движения: манкипады вывивали свои побеги сквозь цепи сковавших их условностей, себастои все также блудили, показывая даже не заинтересованному зрителю неловкие телодвижения своих кистей, бержероны же при всем любопытстве только и могли что вертеться стоя, словно вихрь песчинок в неглубокой гостинице.

Мама: Мы дошли.

Все: Конечно дошли.

Из всего многообразия имеющегося в маназинчике товара сложно было выбрать что-то одно, на это был способен только избранный, или как говорил папа,– “это подвластно только богу”,– кто это такой Кима и Заги не знали, но догадываться, отличительная черта преимущества детей перед взрослыми.

ЗАМЕЧАНИЕ АВТОРА.

Сужение глаз или зрительных объектов восприятия образов, как медицинский термин автору не знаком.

Далее по тексту.

Мама: Интересная маечка.

Заги: Куда?

Кима: Не на нас.

Папа: Ты проголодалась?

Заги: Немного.

Мама: Скоро.

Кима: Быстро.

Папа: Медленно.

Заги: Заманчиво.

Мама: Молча.

Кима: Не на нас.

Папа: Кратко.

Заги: Крошечно.

Мама: Интересная маечка.

Эти разговоры могли бы продолжаться вечно, если бы не она, такая единственная и незаметная среди всей роскоши безмятежных тканей пьянящих толщиной линии своей простоты.

Оксан, так звали хозяина магазина и по-совместительству директора по благоустройству муниципальных погребален древнего Шиоши. Свою карьеру он начал давно, ещё во времена ХХМI правителя этого сказочно определенного города, не определиться с выбором профессии тогда было легко и понятно. Какое нескончаемое удовольствие приносило видеть как все твои усилия, молодого и независимого, закладываются как фундук в шоколад; прохладный денёк был тому вестником.

“Хупаг”, или как называли его местные “одаренная” как название никогда не нравилось Оксану, но память о родоначальниках обойти стороной было просто нельзя, тем более должность обязывала. Приснилось или нет, но место нашлось сразу, одолеть плеяды бубенцов было не под силу даже самым стойким.

Древняя легенда гласила, что только самый сильный может встречать гостей, но кого отнести к таковым, поэтому первый полномочный государь решил придумать загадку для избранных судьбой: на четыре равноудаленных друг от друга камня подвесили по яблоку, под которыми были закреплены параллельные канавы сливающиеся одна в другую без исключений, разгодавший загадку оставлял на месте по бижу, средних размеров изделию, в последствии их переименовали и закрепили как верный знак гостеприимства.

Товар он завозил с одного конца света, в меру образования об остальных история умалчивала, зато с транспортом и куриерями проблем особо не было, именно поэтому Оксан так любил и ценил свой храм без привилегий. Никого из равных он не выделял, лишь иногда мог дать волю случаю и забыть про церемониал.

Лукавый взгляд Заги торговец уловил не сразу, но понять что без чего-то обойтись придется такому мастеру как он было не сложно. Молча и не спеша, минуя всякие условности, но так и не решившись заговорить, она направилась к нему. “Тупая или немая”,– сразу пронеслось в голове Оксана, “маленькая”,– немного осмыслив понял он; юная похитительница звуков не сразу открыла рот, инстинктивно выкинув вперед ногу, следом руку, с закрытой поситителем частью лица, девочка смотрелась невразумительно прекрасно. “Не хватает только пальца и очков”,– предвосхищая не ту реальность подумал хозяин; юный же акционер выкинул вперед вторую руку с небольшим деревянным молоточком выдернутым из кармана зазевавшегося гостя.

“Минуй чаша сего всевостребованного хозяина”,– не давая опомниться произнесла Заги. Кому предназначался данный оклик Оксан так и не понял, невольный путник, занесенный порыв воздуха помог ему с определением, цены, качества и вида товара для независимой, но такой определенной покупательницы. Она была прекрасна; шифоновые нити провивались сквозь гущу неосветленной голубизны, словно лилии отдали ей свои лепестки, слой за слоем образуя невозмутимую структуру, остановить которую могла только аллея пронизывающих пропредков восходящих к куполу люльки с младенцем, стоящей неподалеку и раздавая всем кто видел так хорошо знакомую всем игру света.

Заги: Заги.

Оксан: Оксан.

Заги: Шляпа.

Оксан: Не знаю.

Заги: Примерка.

Оксан: Обойдется.

Рассмотрев все оставшееся многообразие имеющихся вариантов, поняв что лучшее всегда снизу, она не смогла ничего добавить, только невольно сглотнув слюну, стараясь не выдать при этом своего беспокойства, всё также молча посмотрела на свою маечку.

“Только бы не забыть оставить молоточек”,– подумала она.

“Как ее зацепить”,– подумал он.

Сделка была завершена, довольный ребенок быстро улепетывал, не оставляя даже следа усталости и грусти, только ему, не всегда удивленному, но такому живому и счастливому был понятен смысл ее последних слов: “Хорошо что арку не заделали”.

Отряхнувшийся Миктон быстрым шагом прогуливался по улицам своего города, ни одного звука не раздавалось в округе, кроме проезжавших где-то вдалеке самолетов почтовой службы Кымготского патриархата. В это время дня никогда не было так свежо и бодро как сегодня, возможно служба,– подумал он.

В центре трудно было найти человека, так тесно связанного под развязную, гулящую жизнь как Мик,– как иногда и очень осторожно называли его обыватели. Родился он все там же, как и все. Что делал в первые минуты жизни,– первый вопрос про любом удобном случае для него был не в новинку. Что же его действительно могло заинтриговать только она, разносившаяся невидимыми отблесками по листьям с вечера менявших свой окрас деревьев, Мик не стеснялся называть вещи своими именами и они всегда его поддерживали, его ненаглядные постовые, разновидности,– как ласково он их запечатлевал. На самом же деле это были серьезные, запечатленные в томах классиков, бюллетени будущих поколений.

Внешне это был архиерейского вида помощник, которому сложно было отказать, не по причине перенапряжения, а по веской. Выделить отдельную черту лица на нем было очень легко: выдававшиеся вперед, как будто вылетающие клыки, недавно прикупленные у Грач Мании; нос и подбородок образовывали невидимый хук, в волю ловкости мастера прилетающий всегда по назначению, о кожаном покрове сложно что-то сказать, наверное проще описать сумку недавно привезенную из-за близ-далеких заснеженных вершин непроседаемой области Арфимии, ласково украшенную мыслями девственных мастериц.

Он шел без цели, по пути назначаемой ему свисающей с купола антенны, иногда проигрывающей одну и ту же мелодию.

Проигрыш:”Хама-хама, захватило;

Хама-хама, заманило;

Хама-хама, занесло,

Пам-пам, – “Опступиан”

Сложно в то мгновение было уловить хоть чей-то пронзающий взгляд, да и не хотелось ему понимать, хотелось бежать на ту, с детства знакомую вершину ствола, с которой так ловко в нежные руки мамы его передали родоприемники. Не забыть ему первых слов,– “что делаешь”,– возможно не они, но выдали Миктону счастливую путевку в вечнорастущую жизнь.

Именно он был тем, кто без стеснения нарушил утреннее брожение Самри и Рики.

Раздался стук, даже не стук, вой плоти непрошибаемой преграды между ребятами и тем огромным миром, что простирался на расстоянии вытянутой руки. Рубежей больше не существовало, но оглянуться, осмотреться ради всеуслышанного молчания было можно, но с трудом, а какие возможности скрывают юные организмы в неспешной дымке “просветилось”.

Самри: Кто-то стучит.

Рики: Кто.

Самри: Тишина.

Рики: Миктон.

Дверь не спеша отворилась, не потребовалось даже нажатие крошечных пальцев ячейки замка, что олицетворяет собой не быстрое, не медленное, но пламенное жужжание мотора запорной арматуры хрупкого организма, только Амри мог сотворить такое чудо.

Немного о семье Самри.

Как художник начиная свой рассказ, генеалогическое древо семьи Самри упиралось в чистый лист. Его прапрадедушка, майор в отставке по линии Укомба, неспеша делал записи в своем пахноте.

ЗАМЕЧАНИЕ АВТОРА.

Слова непонятные читателю, автору также не понятны.

Далее по тексту.

Шел первый день отступления, войска генерала Пульсара рваным ритмом наваливались на баррикады огненного штурма со стороны контратакующих фаланг, мой начальник – додвор Исаксон, приказал всем немедленно заступить на службу, как я не сопротивлялся, пришлось. Там я и встретил его – первого мужа моей будущей супруги Мартиры Каше, – ”чё, как ”,– заметил он,– “ништяк отвал”, – приспустил я, и был таков случай что ни одна брителька, ни одна пуговка не дернулась на моем гарнизоне. Другую женщину в роли моей супруги представить было сложно, длинные черненькие ресницы не давали заглянуть ни в глаза, ни в другие интимные места этого сложноухоженного манящего своей новизной и манерой уступа. Но я смог, сможете и вы, главное добраться живым.

Прадед же его имел более миролюбивую профессию – стояк по призванию, по назначению он был простым смолоснимальщиком. Как рассказывала прапрабабушка Самри, в профессию его устроил папа, неловко смазывающий свой зонт от солнца. Маленькому Ксыну было просто неловко наблюдать за страданиями отца, пришлось притупить по семейной линии. Свою избранницу он встретил на заводе первого изобретателя прапанелей Огустила Сполка Юзи, там она трудилась воспитательницей заборов. По долгу призвания, Ксыну сложно было заговорить с той незыблемо-нетленной Атирой, тем более когда та была занята подготовкой очередного.

“Хорошо что поколение удалось”, – долго потом шутили все родственники.

Дедушка по древу, как и часть поколения исходя из генеалогического призвания был частью того всего, что мы называем порода. Стать, дым, писания, – все было подвластно седовласому старику по цвету, многие считали его – Ждыалом , первым не с последнего конца света. Многие его даже побаивались, что считалось зазорным в те далекие времена, когда роскошью правили Зужи.

Среди родственников Самри до сих пор ходит история, что именно он заготовил несчастный замок.

Путешествуя по бескрайним просторам существования, что подвластно было только ему, встретил он в недрах того, что встретить мог только он.

Дедушка: Зовут.

Он: Приношу.

Дедушка: Не зовут.

Он: Оставляю.

Не каждый поймет, не каждый оценит, но даже у того были запасы летописных свитков, сохранненых племенами поколений до наших времен.

Замок же он выторговывал долго, – “ведь качество времени есть качество вещи”,– говаривал ему купец из Ницево. Случайный порядок цилиндров, граммов, капсульных застежек и вычитателей ровно укладывались в цилиндрическую промежность, соединенную металлической тавровой балкой с игольчатым конусом дугообразных длин, скомканных словно из краевидных полосок листостружечного материала, добытого из упадков и восхождений мальчика из легенды про порядок.

Про существование драконов и змей знали все, мальчик был не исключением. Простому человеку не понять поведение изометрических фигур, тот же не понимал, осуществлял. Ломая палочку надвое, приручал он змею; заменяя ее кувшином, призывал тот дракона. Но в один прекрасный день, не нашлось под рукой кувшина, а лепить из глины он боялся; не сломалась палочка, а использовать ноги он остерегался. И пришли к нему всезнающие, и попросили показать тех невидимых монстров, и увидели в ответ только струящийся кусок глины.

Потом замок перекочевал от дедушки Амри, который и установил его для самого прекрасного и обольстительного, но немного скромного Самри.

Он часто и неспеша предавался вместе с друзьями воспоминаниям о прошлых снегах, что поколениями сходили, придавая на своем пути формы и очертания самым насущным, вынесенным на всеобщее обозрение куртизанам, что как маленькие дети непрошеной вселенной ютились втайне от приходящих из необъяснимого отстранения приличий.

Рики: Загадка.

Миктон: Зарядка.

Самри: Трупа.

Рассматривать столь загадочные определения ребятам было сложно без какой либо задержки, но кто её предоставит, кто тот неподкупный осветин, что показывает затайонным друзьям свои незакомплексованные затяжки тонких узелков мысли о существовании истинных чувств. Разные они бывают, стройные, идущие как сталактиты к сталагмитам, выжигая на своем пути весь кислород старателя, выжидающе ищущего только своим путем в беспечную реальность красочной пасти пленительно-манящяго миража; или же утолщенные, как кожа всегда дремлющего, идущего навстречу красивой нагой столешницы, возлегающей у недр нерушимого предела дел, который как смазливая денежная единица, выраженная в эквиваленте плоти, пробивает все незримые зачатки справедливости.

Однажды Малик представил Самри своего товарища и верного слугу – Плотника. Тот сразу понравился малышу, ведь всем своим незамысловатым видом дарил чувство спокойствия и защищенности от того, знать о чем еще не понятно, но на уровне чувств – осязаемо.

–Плотник – кратко представился он.

Самри только и мог что встряхуть еще не окрепшей головкой и понятуть верному спутнику Малика свою такую маленькую, но очень ценную для него корову. Её он получил втайне от желания, когда Малик работал на заминочных трактирах нактоком.

Тот период жизни сложно воспринять как нормальное течение жизни, но бывают и такие периоды, когда воды по незвисящим от тебя причинам окрашиваются в серый цвет. Накток – не самая завидная профессия которой можно следовать, но флигель указал именно туда.

Заминочный трактир стоял невдалеке, Малик сделал одно ловкое движение, и он уже там, куда только не забрасывала его несбыточная судьба, но профессия как призвание, не помогала, помогало лишь чувство стиля и стилеобразующих форм припасенным, тогда еще молодым каратистом-карикатуристом.

–Платформа! – крикнул Малик.

–Задержи! – ответил ему славный накток.

–Танцует! – продолжил накток.

–Чай. – ответил ему славный.

Так протекала их неспешная работа с подручными материалами. Вспомнить было много чего из того, что рассказывать не следует, чтобы не раскрыть тайну столь древней профессии. Но запомнить и вынести главную мысль можно было с легкостью, там Малик и повстречал Плотника.

–Плотник – кратко представился он.

Было много нескончаемых вечеров рассуждений и возлияний в себя от той тревоги и печали, накопившейся с течением времени службы, но никогда не забывали они прокроить корову,– в профессиональной терминологии нактоков, – зацепить заменившуюся проветриваемую капель.

Самри придавался воспоминаниям из детства, ребята не без усилий старались его надеть, чтобы ощутить зримую радость от преображения. Наш славный герой очнулся и быстро помог друзьям ощутить тленность их стараний.

Самри: Пора.

Миктон: Мудро.

Рики: Пудра.

Самри: Кима.

Миктон: Слышал.

Рики: Видел.

Плотник: Представьте.

Самри: Пора.

Рики: Поздно.

Миктон: …