Читать книгу Шизофрениада, или «Операция S» - Егор Убаров - Страница 9

Что смеешься? Я за правду-матку без документальной базы и пострадал в первый-то раз. Молодой был, горячий. Пил, правда, неумеренно, да кулакам волю давал. Это я сейчас такой весь смирный да тихонькой. А раньше…

Вот, помню, друг у меня был, Миша Леонов. Старше меня годков на двадцать. Двоюродный племянник самого Самуил Яклича Большака! Слыхал о таком? ну конечно! Известный на весь белый свет поэт, переводчик. Как там у него, из английской классики? Ага, вспомнил! «Три короля из трех сторон задумали одно: чтоб Иоанн, герой лихой с вершины пал на дно!»

Сейчас точно и не вспомнить, но примерно так звучало по смыслу. Мозги-то нам таблетками давно отбило, да и память тоже! Сам Мишаня отсидел на «строгом» восемь лет… еще в молодости. Купил ему батя (заслуженный художник России, между прочим) чесучовое пальто, модное. Такое рубликов двести стоило – три зарплаты, почитай! А Мишка тогда электриком работал, в папаню видать талантами не вышел. И вот, вечером в арке у собственного дома, подходят к нему двое и предлагают по тихому обменять пальто дорогое на такую же дорогую вещь: на жизнь самого Миши. Мой друг хоть и малость вмазанный был, а все ж не промахнулся. С первого удара отверткой своей рабочей одного сразу к Создателю отправил. Второй деру дал!

Тут крик, вопли, соседи из окон. Короче – суд, адвокат. Папаша вступился. И результат – восемь лет строгача. А прокурор-то все двенадцать требовал!

Ты давай не отвлекайся! Картинки, что повырезали, это нам потом для исторических эссе понадобятся. Рассматривать потом будем! И ножницы со стола прибери. А то в подвал на неделю упрячут и дачки с воли запретят!

Отсидел Миша срок. Человеком как зашел – так человеком и вышел. А все одно, голова и нервишки подводить стали. Пошел на работу устраиваться – не берут. Туда-сюда мыкался сердешный, пока папаня на киностудию не пристроил… через дружков своих, художников да режиссеров. А раз он в электрике шурупит – зачислили парня в осветительный цех. Где плюс, где минус подключить, как кабеля кинуть, чтоб замыкания в павильоне не было – это он дока!

Я тут давеча тебе свои стихи читал. Так это все Мишка! Заразил он меня этим стихоблудством. Бактерия, бес! Он еще в лагерях поэзией этой увлекся. Хвастил даже, что большая часть анекдотов про Чапая – его рук дело. Так по баракам и расходилось его творчество. Даже старые черновики показывал. Я-то ему сразу поверил! Вот и я по молодости тоже загорелся. Так оно интересно было – слова рифмовать… красиво да складно. Вот, к примеру… ДЕНЬ и ПЕНЬ или РОЖА ТОЖА! Каково? То-то! Видать, и во мне есть талант этот. Это Миша во мне Божью искру разглядел!

А то, бывало, в гостинице «Интурист» в Хабаровске… возьмем пол-литру, да не одну – и наверх на крышу. И давай петь: «Жило двенадцать разбойников, жил Кудияр Атаман!» Он пацаном в церковном хоре пел, баском. Да… многосторонняя личность!

Однако к чему я? Слушай дале…

Со временем приметил он, что как ни выпьет – так обязательно в какое-то дерьмо вляпается! То в скандал, то в драку. А однажды так нечертовертил, что от группы съемочной отбился, отстал и в шинели железнодорожной зимой(!!!) на голое тело(!!!) в цех через неделю завалился! Все пропил, бедолага. Спасибо, проводники шинелкой выручили!

В профкоме с ним строго! Наказывают: мол, хоть еще один раз учудишь что подобное – враз лишим премии. А коли и дальше в ум не возьмешь – выпрем с киностудии. К чертям собачьим!

Эту историю мне Михаил в пельменной рассказывал. А глаза у него, как выпьет, сразу на нос собственный смотрят. Да оба сразу! Значит, принял он дозу, пельмешкой заправил и потихоньку волоса из бороденки своей поповской выдергивать начал. По одному, с задумчивым видом. Это у него привычка такая была!

Я уж и раньше приметил: как в бороду полез, да глаза в кучку – все, брат, жди вдохновения! Или стихи начнет свои декламировать на весь зал или еще что отмочит! Однако Михаил удивил меня в этот раз.

Он лукаво так усмехнулся, очки разбитые, перебитые поправил. А там диоптрия – такая минусовая! Мама не горюй! Даже осанка другая появилась. Ну прямо другой человек передо мной сидит, не Миха Леонов. Улыбается, Макиавелли небритый, и бумажку мятую к моему лицу рукой подносит. Гляжу на буковки – а там все латынь, цифры и печать! «Что это?» – спрашиваю. «Железный документ! – отвечает. – Отмазка на все случаи жизни, брат. Это доктор мой сварганил за полбанки. Тут» – заявляет, – прописано на латыни, что коли у меня видения или голоса поэтические опять начнутся, то враз мне нужно принять лекарство, что тут указано!

А где ж его взять то? Хоть с рецептом, хоть без? Фиг ты его в наших аптеках купишь! Только в городе Нью-Йорке, в Америке! Вот где весь фокус-парадокс зарыт!» Мужики, что рядом за столиком закусывали, как слово Америка услышали, – на Мишку с подозрением посмотрели. Может подумали, что иностранец? Хотя…

Миха обороты сбавил и уже шепотом продолжал, что дальше, мол, в справке – «приписка особая! Да какая?! Вовек», дескать, не догадаешься, «ни в жиссь!»

Тут и меня интерес пробил. Заинтриговал, масон этакий!

А приписка, говорит, такая: если у такого-сякого М. Д. Леонова в случае приступа не окажется таблеток этих заморских, то срочно… срочно(!), заметь, – в целях экстренной медпомощи полагается ему, М. Д. Леонову, двести грамм чистого спирту, то есть пузырь водки. Во как!

Тут уж и я ахнул. Вот голова! Энштейн!

Оказывается, месяц назад, когда я в Барнауле на съемках был, вызвали его на собрание в цех.

Председателем сам Гунчиков, начцеха.

– Ну, Михал Денисыч, конец тебе, мучитель-пьяница! Получили письмо на тебя из медвытрезвителя с «Угрежки»! Признаешь? Было дело? Ты в глаза смотри коллективу-то!

А что на коллектив-то смотреть? У коллектива, чай, глаза тоже свинячьи, красные. Да и рожи помятые! Дело-то в понедельник было…

Думал, надеялся Гунчиков, что все! Баста! Конец поэту! Что тот замямлит, заведет старую шарманку. Что, мол, «это в последний раз, что больше ни-ни!» Прет его, председателя, распирает. Почуял власть над творческой личностью, художником слова, стервятник! Все, говорит, кончилось наше цеховое терпение. Будем просить Дирекцию, чтобы удовлетворили требование коллектива. И за прогулы, антисоциальное поведение, выгнали тебя из наших славных рядов. Из рядов, в которых ветераны кино, осветители, с самим Пырьевым и Александровым создавали бессмертные творения отечественного кинематографа!

А сам из графина – «бульк»… полстакана! А что там, в графине? Иди разбери!

Ну, Мишку патриотическим жаром не испугаешь! Он у самого Андрея Мирошина, актера, из дипломата пузырь коньяка на съемках реквизировал! У того всегда одна-две в припасе были. Актеры – натуры чувствительные! Так Миша отомстил Андрею за неуважительную критику его «Восточного Сборника стихов»! Воистину, страшна месть поэта!

Короче, брат, сцена как в фильме «Афоня»! Точь-в-точь…

– Кто «за»? – председатель пытает.

В цеху молчание. Кто-то голос подал, мол, нельзя ли дело строгачем оформить. Да и… по домам! Похмелиться, подлечиться давно уж пора настала. Конец трудового дня как-никак. Уже нож гильотины профкомовской готов был вниз устремиться. Еще секунда… другая. И тут!

Тут Мишаня интеллигентно так очки ручкой поправляет, дужки на резиночках прилаживает и говорит. А как первые слова выговорил, – в зале тишина, муху слышно! И даже то, как у Гунчикова в животе забурчало!

– Дорогие мои коллеги! (Как коллегами назвал, так весь первый ряд чуть со стульев не попадал.) Дорогие друзья и уважаемые члены профкома, а также секретарь парткома т. Чудинов! Все вы знаете, как нелегко пришлось мне в жизни, какие коллизии выпали на мою долю. Все это не могло не оставить след-рубец на моем душевном, психическом и телесном здоровье. Главврач ПНД 13, где я фактически наблюдаюсь в течение ряда лет, подготовил справку-заключение, чтобы коллектив товарищей объективно подошел к оценке моего иногда неадекватного поведения, которое еще имеет место и порой проявляется вследствие психико-соматического галлюцинозного синдрома.

Это он про запои, значит. Сам-то Миша на миг запнулся, испугавшись самого себя и мудреных терминов. Слова вышибает, как шары бильярдные, а зарапортоваться опасается.

В зале гул. И без водки враз все протрезвели! Интрига! Сюжет! Гамлет Макбетовский да и только. Шекспир, одним словом!

Гунчиков строго:

– Ты о чем это, Михаил? Тихо вы все, успокойтесь!

А Миша скромно подходит к Президиуму и бумажку-справку Председателю вручает. Тот зачитывает про себя, спрашивает: «Что за Латинская кириллица?»

Миша громко, чтоб аж до задних рядов долетело:

– А это, статус моего душевного нездоровья. Шизофрения навязчивая, неадекватная. Временное галлюциногенное пребывание мозговых клеток головы! (Это он про «белочку».)

Председатель кивает, мол, даже с таким анамнезом знаком.

– Хорошо, – говорит, – а что это за химформула такая?

Миша, еще громче:

– А это означает спиритус-алкоголиус! В количестве двести граммов. Не разводя ни одеколоном, ни денатуратом. Строго по назначенной дозе!

Тут уж и сам Гунчиков на Леонова с уважением смотрит. А братья-«светики» и бригадиры – с завистью. Мол, где бы и нам такую бумажку заветную надыбать!

Короче, тогда для Мишани все благополучно окончилось. Без выговора. Наоборот, пособолезновали ему, на голову-то больному. Но попросили впредь спиртным по будням не увлекаться. Советы житейские давали, наставляли, типа: ну выпил литр-два, а меру, брат, все же знай! Закусывай! А в коридоре Мишку еще и сигаретами угощали. Кто-то даже трешку – долг отдал! Вежливо узнавали, нельзя ли такую справочку помочь приобрести?

Ну не скажет же он им правду?! Тот врач ему говорил: «Миша, если справку потеряешь, то вторую такую мне уж не выписать! Сам под статьей хожу! Береги ты эту бумажку заветную! Христом Богом заклинаю как друга. Попусту никому не кажи!»

А тогда как раз чистки, проверки по всем ПНД Москвы проходили. Кампания Главка. Одного психврача (хороший мужик был!) за взятку в 400 рублей на 7 лет упекли. За то, что он дело, карточку архивную, по просьбе больного уничтожил. Тот в загранкомандировку налаживался. А врач то этот и сам калекой нездоровым был. Слепой, на носу линзы пудовые! Что он, как? Выжил ли на зоне в Казахстане или в Воркуте? Никто уж не узнает. А мать старушка, инвалид, дома осталась одна сына дожидаться! Во как!

Однако не внял друг Мишаня советам доктора!

Чуть поболе полгода минуло – его опять в отделение! Опять письмо, собрание и… представитель парткома!

На дворе конец 80-х, всенародная битва с алкоголем по всей стране! Любой зловредный случай на контроле у дирекции!

Короче, когда время пришло Мишке заветную справку опять предъявить, он – шасть по карманам! Туда-сюда, в лопатник старенький глянул – нету ее родимой, и все тут! Может, дыра в брючине приключилась, может, по пьянке селедку на ней кромсал? Может свои в гостинице ночью ей ноги приделали? А результат один – была и нету. И навсегда! Погнали сердешного. Остался Миша и без работы, и без квартиры. Времена, как теперь говорят, лихие тогда были! Увидели, прознали жулики, аферисты, что мужик он одинокий, запойный. Ну и обделали дела!

Одно время, сказывали, он у бригадира квартировал, как пес бездомный, бесправный. Убирал, в магазин бегал, стирал. Потом и оттуда попросили. Что с ним дальше стало, когда и куда канул? Неизвестно.

На ужин зовут? Погоди, закончу рассказ-то, слушай!

Вспоминается мне один разговор с Мишкой. И опять про пальто, что батя ему подарил на совершеннолетие. Китайское, чесучовое. Уж освободился Миша. Гулял по Москве. В парк Горького зашел. Ну, известно, «за воротник» да и с «лакировкой». А на дворе месяц март! Идет он, значит, по Крымскому мосту. К перильцам подошел, курит беломорину, о жизни размышляет. Да так на душе-то у него горько да одиноко! Ногой за парапет и… вниз, в Москву-речку!

Какое-то время на плаву держится. Тут пальтишко чесучовое, как губка, водой наполняться стало… и чует Мишаня, что пойдет он гирькой на дно! А холод такой, что зубы сводит! Тут из Миши хмель то и давай выходить вместе с дурью! На небо смотрит как в последний раз. На облака, что барашками по нему перебегают, и на людей, что по мосту у края носятся, руками машут! И так ему жить захотелось!

Рванул он пуговицы на пальто, разоблачился. Пальто – вниз, а сам за круг спасительный синими руками ухватился. Плотно! Тем и выжил.

Выходит, что пальто это заколдованное было, с порчей. Дважды друг мой из-за него чуть смерть не принял. Тогда в арке, у дома, и сейчас – на мосту! А может, и пальто не виновато вовсе? Может это и есть жизнь! А она у всех своя, разная. Ну сейчас-то уж никто не узнает…

А вот один вывод мне ясен: раз решил ты, паря, правду-матку в глаза резать или, допустим, коллектив удивить и начальство, – то Бог тебе судия, и флаг тебе в руки!

А справку из психдиспансера с печатью все же береги!

Мало ли, как дело обернуться может?..