Читать книгу Свет моих пустых ночей - Екатерина Дибривская - Страница 3

– Спасибо, что заскочила перед отъездом, – я поднимаюсь с постели, не утруждаясь прикрыться.

Так и иду голый на кухню. Включаю чайник. Морщусь от звука шагов босыми ногами.

– Егор…

Знаю всё, что она хочет мне сказать. Как и она знает, что мне насрать на все её слова.

– Лен, собирайся, а то опоздаешь. Михалыч ждать не будет, ты же знаешь.

– Ты мог бы из вежливости предложить остаться, – упрямо говорит она.

Разворачиваюсь.

– Я хоть раз звал тебя? Нет. Ты всегда приходишь сама. Знаешь прекрасно, что не попрошу остаться, что сам не кинусь догонять. Меня это не интересует. Ты предложила захаживать, как будешь навещать родителей, я не отказался. Я пойму, если ты перестанешь это делать. – Обида так явно читается в её взгляде, что я смягчаюсь. – Правда, понимаю. Но и ты меня пойми. Я никогда и никого не буду просить быть рядом, потому что мне ничего этого не нужно. Я живу в такой непроглядной тьме, и нет никаких надежд, что однажды это изменится.

Лена поджимает губы. Она резко разворачивается на пятках и скрывается в коридоре. Я отслеживаю покуда возможно её обнажённые ягодицы и вздыхаю.

И почему бабам так нравится всё усложнять? Нормально же трахались с периодичностью безудержно в каждый её приезд. Нет, надо было заводить каждый раз свою дурацкую шарманку и звать меня на материк!

– Я не знаю, когда приеду в следующий раз, – слышу за спиной.

– Хорошо.

– До свидания, Егор.

– Удачи, Лен.

Меня утомила эта связь. Чем дольше она длится, тем сложнее мне из неё выпутаться. Почему Лена отказывается принимать мою жизненную позицию? Ах, да. Потому что я должен снова открыть своё сердце для любви.

Её мнение. Не моё. У меня не то, что мнения нет, так и сердца не осталось. Есть какой-то орган, который упрямо продолжает качать кровь. Мне остаётся только удивляться, зачем, с какой целью это продолжает происходить.

Я не прошу ответов у кого-то свыше. Знаю прекрасно, что там никого нет. А Лена твердит, что мне нужно отыскать в своей душе чуточку веры. Глупая, наивная женщина! Во мне и души-то не осталось. Всё разложилось давно под гнётом обстоятельств. Я пуст. Тело продолжает жить, когда сам я давно умер.

Лена просит увидеть свет. Мол, она и есть луч в том тёмном мире, который окружает меня. Я лишь закатываю глаза. Единственный свет, что я способен увидеть, это свет старого маяка. Как и любой зрячий житель посёлка.

Одеваюсь и выхожу из дому. Ветер пахнет влагой. Сегодня-завтра выпадет снег. Суставы ломит на непогоду, но я стараюсь не обращать внимания на такие мелочи жизни. Лишь досадую. Я чувствую, значит, я существую.

Дик при виде меня заходится приветственным лаем. Открываю вольготный вольер, и пёс бросается ко мне.

– Размяться хочешь? Ну пойдём прогуляемся до метеостанции.

Дик весело виляет обрубком хвоста, навостряет купированные уши, но послушно идёт рядом.

– Как дела, Егорушка? – спрашивает соседка.

– Пока не помер, баб Мань, – кричу в ответ.

– Типун тебе на язык! Совсем пацан, на тебе ещё пахать и пахать, а всё туда же. – кряхтит старуха. Пацан, как же! – Женился бы ты на Леночке, страдает девка!

Пропускаю её тираду мимо ушей и продолжаю движение. Дик лениво вышагивает рядом со мной, но я вижу, что он уже совсем засиделся без должной активности.

– Сейчас технику проверим, а завтра засветло сходим и разомнёмся, – обещаю четырёхлапому другу.

***

Метеостанция автоматизированная, но в последнее время электричество в посёлке барахлит. Поэтому я и вызвался периодически захаживать. Поэтому и от смертельной, невыносимой скуки.

В этом месте на краю мира у мужчины вроде меня всего-то три пути: промышлять охотой и рыболовством и сбывать всё это на материковой части, подвязаться с помощью на метеостанции и/или маяке, либо спиться. Можно уехать, вернуться домой. Но этот вариант наиболее бесперспективный.

Раньше я пил до отключки сознания. Теряя человеческий облик. Мечтая о том, что всё это просто закончится. Ибо покончить со всем разом не хватало сил и смелости.

Я всё думал: а что, если ад и рай всё-таки существует? Что, если там, за гранью, в своей загробной жизни, я по глупости не встречусь со своей семьёй?

Дик издаёт глухое тарахтящее рычание и подходит вплотную. Пёс упирается лбом своим деревянным в мой живот. Чувствует, гад. Всё понимает. Жалеет.

Отгоняю мысли мрачные прочь. Покуда не подох, придётся маяться. Ноги стаптывать. Доживать. В моём пустом и беспросветном мире. Здесь, на берегу Белого моря. На северных ветрах. Недалеко от места, где судьба разделила мою жизнь на счастливое до и невыносимое после. И нет ни единого шанса, что когда-либо я смогу стать цельным.

***

Обратный путь до дома проходит в сгущающихся сумерках. Иду длинной дорогой. Мимо дома смотрителя маяка. Иван Никанорович сильно сдал в последнее время, и я негласно шефствую над стариком. Зачем мне это надо? Да чёрт его знает! Видать, совсем скука смертная одолела. Видать, одиночество потихоньку сводит с ума. Но менять что-то? Увольте! От всего в жизни я отказался, лишь бы только не испытывать больше ничего подобного.

Пожрать – что попроще. Секс – доступный, без обязательств. Лишь стравить давление. Выплеснуть семя. Чистая физиология. Ни грана чувств.

Избушка Никанорыча сверкает, чисто новогодняя ёлка. Я отпускаю напряжение и следую дальше.

– Егор! – слышу голос, но делаю вид, что нет. Не хочу говорить. Не в том настроении. – Егор Шамицкий!

Застываю как вкопанный. Разворачиваюсь медленно.

– Здоров, дед Иван!

– Здравствуй, Егорушка. Как ты? Давно тебя не видал.

– Дела закрутили, – неопределённо говорю и развожу руками.

– Знавал я твои дела, – кряхтит дед. – Савельевы Ленку свою уже поедом едят. Что вы должны али жениться, али прекращать ваши любовные игрища.

– Значит, пора прекращать, – серьёзно киваю ему.

– Ох, Егорушка, послушай старика…

– Иван Никанорович, – пресекаю сразу. – Мне это не интересно. Спасибо, но я разберусь как-нибудь сам.

Он недовольно цокает, горбится и уменьшается в размерах. Стареет ещё больше, покуда это возможно.

– Дед Иван, я тебя уважаю, но и ты меня уважь. Не могу я. Да и попросту не хочу. – смягчающе поясняю старику. – Сиди дома, дед. Сегодня я зажгу фонарь.

– Спасибо, Егор.

– Да не за что, – отмахиваюсь.

Не такое уж и великое дело.

– Всегда есть за что, – не соглашается старый смотритель.

Под его внимательным взглядом я тяну Дика в сторону маяка.

Мы преодолеваем восемьсот разбитых ступеней, и вскоре мир вокруг вспыхивает ярким жёлтым светом.

Единственным, что озаряет мою больную душу.

Возле дома меня поджидает сюрприз. Лена. Расхаживает от калитки до крыльца. Туда и обратно.

– Кажется, ты должна быть уже на материке. Дома. – говорю издалека, придерживая Дика.

По немыслимым, необъяснимым причинам моему псу не нравится эта женщина. Алабаи для меня удивительные, тонко чувствующие создания. И я присматриваюсь к поведению Дика чаще, чем к поведению немногочисленных людей в своём окружении.

– Семён Михайлович не дождался. Завтра Шурик с утра отправится на работу и подхватит меня, – оправдывается она.

Словно мне нужны эти оправдания!

– И?

– Я пришла к тебе.

– Ступай к родителям, Лен.

– Мы могли бы провести вместе чудесный вечер… Я приготовлю ужин, посмотрим кино, потом – займёмся любовью… Давай сделаем хоть раз по-человечески, может, тебе да понравится?

– Меня не интересует это всё, ты же знаешь!

– Просто попробуй. Пожалуйста, Егор. Мы топчемся на месте уже два года. Нужно двигаться дальше…

Дальше?! Куда двигаться, если всё, чего я отчаянно желаю, это умереть? Всё, что у меня было, я потерял. Невозможно забыть целую вечность и заменить потерю чем-то другим. Не бывает так в жизни.

– Двигайся дальше, Лен. Я же не держу.

– Ты такой эгоист, Шамицкий! Я думала, тебе нужно время. Я ждала. Я приходила, была любовницей, подстилкой, а ты ни разу даже не предложил задержаться до утра!

– Я предупреждал, Лена. Я сразу предупредил тебя, что мне нечего тебе предложить. Ты думаешь, если бы я нуждался в чём-то большем, я бы не свалил отсюда? Меня устраивает моя жизнь. Я хочу просто скоротать время. Столько, сколько отмерено. Больше мне не нужно ничего.

Она разочарованно смотрит на меня несколько минут, а потом идёт к калитке.

– Если одумаешься, у тебя есть мой адрес. Я забираю родителей на зиму на материк. А весной… даже не знаю, будут ли меня интересовать такие отношения.

Она меня напугать решила, что ли? На понт взять? Качаю головой, подгоняя Дика к вольеру.

На меня не действуют такие штучки. Наивно полагать, что я брошусь перекраивать свою размеренную жизнь из-за её глупого ультиматума.

Мне нравится влачить такое существование. Мне действительно не нужно большего. Больше не нужно. Ведь, когда я всё потерял, меня перестала заботить эта мишура.

Наскоро ужинаю супом, потому что не хочу готовить что-то другое, и возвращаюсь к своему ремонту. Чёрт его знает, зачем затеял, но хочу завершить до зимы.

Отделил часть комнаты под санузел в доме. Новшество для этой глубинки. Жизненная необходимость для суровых зимних условий.

В прошлом году зима была длинная и снежная. В этом – обещают такую же, если не хуже. Вот и решил как-то озаботиться постройкой. Всё лето менял старые трубы. Сам. Поэтому долго. Не имея опыта, приходилось переделывать, и не раз.

Но сейчас я на финишной прямой. Последние приготовления к установке унитаза и душевой кабины.

Выкрою время для поездки на материк, затарюсь продуктами и перезимую по-людски. Впервые с того злополучного дня.

Вожусь до поздней ночи и всё равно не могу уснуть. Сумятица неясная на душе. Словно предчувствие неминуемого. Неужто пришёл мой срок? Или о чём так настойчиво зудит в мозгу?

Так и пялюсь в потолок, считая всполохи жёлтого света маяка, до самой зари. Что-то должно случиться. Сегодня. Я чувствую. Но что, где, когда, с кем? Это мне неведомо.

Едва светает, я собираюсь и иду на маяк. Отключаю систему, навещаю деда Ивана. Завтракаю. А потом собираюсь в путь.

Дик заходится лаем в ожидании и довольно вытягивается при виде ружья. Почему бы не совместить приятное с полезным? Может, поймаем кого.

Сырой, промозглый ветер продувает насквозь, но чего не сделаешь ради близкого друга. Даже если это всего лишь старый пёс, который прошёл вместе с тобой все невзгоды.

Мы огибаем сопку, и я даю ему волю. Шансы встретить других людей здесь минимальны. Потому я не переживаю, когда Дик уносится на добрые сотни метров. Он – охотник. Не комнатная болонка. Ему необходимы частые длительные прогулки.

Раньше я ходил на охоту. Раньше я жил. Сейчас существую. Сейчас я только создаю видимость.

Спустя семь километров делаем привал. Я достаю из рюкзака миску, бутылку воды, бутерброды и пакетик корма. Я отвратительный хозяин. Но пёс с удовольствием чавкает рядом со мной. И мы выдвигаемся дальше.

После очередной сопки Дик напряжённо выпрямляется и устремляет взгляд куда-то вдаль. Пытается резко рвануть, но я приказываю идти рядом. Возможно, это зверь. Не исключено. Но я не тороплюсь исключать и другую вероятность. Это может быть и человек. Вот только добрые люди в этих местах встречаются редко. Поэтому я снимаю с предохранителя ружьё, готовый к любому повороту.

Так мне кажется. Но я абсолютно не готов.

Я понимаю, что мы близко, по поведению Дика. Он тянет меня туда, где чует следы или присутствие того, что вызывает у него нешуточный интерес.

Я вижу размытый силуэт. Для волка слишком мелкий. Собака, – решаю я. Присматриваюсь внимательнее, пытаясь обнаружить признаки бешенства. Чем чёрт не шутит! Мне не хотелось бы потерять друга из-за глупой псины. Которая, к слову, треплет свою добычу.

Думаю даже, дать круг и обойти эту собаку стороной.

Но вдруг в воздух взмывает рука, и я застываю. Ветер доносит до меня нечеловеческий, полный ужаса и страданий крик: «Помогите!».

Я даже и не размышляю ни единого мгновения. Тут же спускаю Дика с привязи и отдаю приказ взять.

Лишь запоздало, пока бегу за Диком, думаю, как бы он не пострадал и как бы это не оказалось хитрой ловушкой.

Но первое переживание смело отбрасываю в сторону, когда шавка сбегает, трусливо поджав хвост. И я внимательно осматриваюсь по сторонам.

За свою жизнь я много кем побывал, но и военная школа за спиной имеется. А там я грыз как орешки одним зубком такие ситуации и обнаруживал засаду по щелчку пальцев. Прислушиваюсь к себе, но не вижу ничего подозрительного. Моя интуиция молчит, и я думаю: что, если я больше не чувствую опасности, потому что в глубине души мечтаю умереть? Или это бессонная ночь напоминает о себе?

Тут же вспоминаются вчерашние мысли и предчувствия. Неужели эта встреча и есть то, чего я ждал?

Бросаю быстрый взгляд в небо и приближаюсь к человеку. Ещё издали вижу камуфлированный костюм. Сейчас таких не носят, но это ничего не значит. Неподалёку есть военный полигон. Наверняка, там ещё много барахла советских лет. Наверняка, пацан оттуда. Дезертир. Сбившаяся шапка натянута до самых бровей. Насупленный взгляд полон испуга. Под слоем пыли и грязи проступает и кожа. Лицо слишком бледное, почти мертвенное.

Один беглый взгляд на пятна крови на пожухлой траве, и я вздыхаю. Потеряет сознание – возись потом с ним! Но я возвышаюсь над юнцом и спрашиваю:

– Как тебя зовут?

Смотрит раздражающе и беззвучно раскрывает губы. Странный малый. Несуразный. Слишком ладный. В армии таких недолюбливают. Поджимаю губы, понимая, что над ним могли и надругаться. Тогда просто вернуть его в часть не получится так просто.

Чёрт, заскучал ты, Егорушка, – думается мне. – Коли решил взвалить на себя миссию по спасению юнца.

Как, скажите на милость, можно кого-то спасти, когда внутри пусто, словно после ядерной войны?

– Как тебя зовут? – настойчиво спрашиваю снова.

По опыту военных лет знаю, что при ранениях и болевом шоке очень важно оставаться в сознании.

– Сла-ва, – тихо произносит юнец и отрубается.

Вот засада! Я окидываю взглядом щуплое тело пацана и с лёгкостью – словно и не весит ничего – подхватываю его на руки. Не бросать же!

Дик весело виляет купированным хвостом, смотрит одобрительно и улыбается во всю собачью пасть. По душе, значит, такое приключение?! Вот же негодник!

Пёс вышагивает с важным видом подле меня. Бросает частые взгляды. Словно всерьёз думает, что я брошу эту странную находку. А стоит мне на секунду остановиться, чтобы перехватить ношу, как он недовольно скалится.

– Порычи ещё, – рявкаю на него.

Так, что от звука моего голоса пацанёнок приходит в движение. Густые ресницы подрагивают. В меня впивается пронзительный голубой взгляд. Ну чисто глубинные воды морские. Надо же!

– У вас есть вода? – хрипло спрашивает у меня.

– Есть. Поставлю тебя, не упадёшь?

– Постараюсь, – после коротких раздумий кивает мне.

Медленно опускаю его на землю, поддерживая под руку. Одной рукой стягиваю лямку рюкзака и достаю термос с чаем. Хоть на травах отвар с заваркой, да сладкий. Питательнее пустой воды.

Пацан жадно пьёт из крышки. Дик расхаживает вокруг да около и принюхивается, но не пытается приблизиться. Но Слава смотрит искоса, опасаясь моего пса. Переминается с ноги на ногу, пока я снова загружаю рюкзак, и бледнеет.

– Болит?

Хмурый кивок.

– Сильно?

– А сами-то как думаете? – огрызается он.

Силёнок-то поприбавилось! Я хмыкаю и отпускаю его локоть. Будто только на нём и держался, он тут же норовит рухнуть на землю. Приходится подхватить.

– Вот что, Славик, – протягиваю, поглядывая на него. – Давай-ка ты наденешь мой рюкзак, а я подхвачу тебя на спину? Так пошустрее доберёмся, раз идти ты не можешь.

– Вы уверены, что это будет удобно? – с сомнением спрашивает малый.

– Другого выбора у нас нет, – вздыхаю я.

– Наверно, – тихо говорит он и смотрит на меня во все глаза.

Чего смотрит? Да не понятно. То ли приглядывается, опасаясь за свою жизнь, то ли ждёт, когда посыплются вопросы. Не вызываю доверия, значит. Это правильно. В наше время доверять первому встречному попустительство и несусветная глупость. Я ему тоже не доверяю.

Хоть малец и выглядит слабым и недокормленным – кто его на службу-то взял?! – однако, никто не мешает ему носить во внутреннем кармане ватника заточку. И вогнать её в меня при первом удобном случае. Поэтому, можно сказать, и я к нему приглядываюсь.

Лицо пацана в испарине. Того и гляди снова сознание потеряет. Нужно торопиться. Осмотреть укусы. Возможно, придётся искать катер, чтобы попасть на материк. Да там его можно и скинуть. В больничке. Или в полиции.

Точно. Так и надо поступить!

– Ну давай, Слава, – приговариваю, помогая тому взвалить на спину рюкзак.

С лёгкостью забрасываю на собственную спину и его самого. Но тут же понимаю всю тщетность задумки – за разорванное бедро не уцепишься!

– Чёрт, – с досадой сплёвываю я. – Придётся вернуть всё обратно.!

Нравится – не нравится, а придётся. Чесать ещё прилично. Хоть и не удобно, а всё же я подхватываю на руки его тело, игнорируя пронзительный ледяной взгляд.

Наверное, что-то нужно сказать. Как-то утешить. Но нет во мне утешения. Невозможно подобрать нужных слов, когда в душе твоей совсем не осталось веры.

Пацан прикрывает глаза, а я диву даюсь. Это ж надо, иметь такие ресницы! Для мужика быть смазливым – проклятие. Только, разве что, бабы клюют. И то не на таких хиляков.

Раньше таких в армии шпыняли. Да и сейчас, мне кажется, недалеко ушло. Могли ли его обидеть настолько, что решился на побег? Конечно. Иногда ценой свободы выбираешь спасение. Иногда просто нет другого выбора.

– А вас как зовут? – спрашивает тихо.

– Егор. Сколько тебе лет?

– Девятнадцать, – отвечает и устало прикрывает глаза.

Я понимаю, что раздирающая боль отнимает все силы. И хочется сказать: отдохни, расслабься, но и мне же хорошо известно, до обработки ранения лучше быть в сознании. Но не тормошить же его! Придётся разговорить:

– Тебе не дашь девятнадцати.

– Я знаю, что выгляжу моложе. А, вообще-то, мне почти двадцать, – обиженно говорит пацан. – А вам?

– А мне – почти сорок, – усмехаюсь я.

– Выглядите старше, – придирчиво смотрит на меня. Да так, что мне не по себе становится. – Борода старит.

И снова обмякает, прикрывая глаза. Ладно, чёрт с ним. Главное, в себе, так что пусть отдыхает. Тащить бездыханное тело в разы возмутительнее. А так… ну отдыхает.

Так и иду с пацанёнком на руках, а Дик весело отплясывает рядом. То убежит на добрую сотню метров, то несётся на меня галопом и заискивающе посматривает в глаза. Уж не считает ли мою ношу добычей? Зверьком лесным?

Я усмехаюсь в густую бороду, и пацан вздрагивает. Его тело бьёт мелкой дрожью. Замёрз? Продрог? Или от боли сводит судорогами? Не спрашиваю, ибо ни помочь, ни ускориться не могу. Далековато от посёлка я его обнаружил. А ему и вовсе повезло, что мы с Диком отправились на прогулку. Иначе псина изголодавшаяся растерзала бы до смерти, и поминай как звали.

Примерно за три километра останавливаюсь перевести дыхание. Смотрю в лицо новому знакомцу и гадаю, что с ним делать. По хорошему счёту, нужно узнать, кто он и откуда взялся. Если догадка верна, то как ни крути, а путь один – свезти в полицию. А там уж они пускай разбираются, от чего бежал служивый.

А если неверна? – настойчиво зудит в голове, и я хмурюсь от собственной мысли. Здесь на полсотни километров поселений раз-два, да обчёлся. И те уже умерли. А вот часть воинская есть. Функционирует. Поэтому в моей голове лишь прочнее укореняется мысль, что паренёк – дезертир и сбежал не от лучшего отношения.

Он снова открывает глаза и внимательно осматривается. Губы дрожат так, что зуб на зуб не приходится.

– Холодно? – решаю всё-таки уточнить.

– Да. – кивает, глядя мне прямо в глаза, и припечатывает: – И больно.

– Что ж, понимаю. Но придётся потерпеть. При благоприятном исходе доберёмся за час-полтора.

Три километра – это фигня. Быстро преодолеем. Основной тяжёлый путь позади, а впереди… Да чёрт его знает, куда заведёт эта дорога.

Для себя я решаю, что первую помощь окажу, на ночь остаться позволю, а наутро свезу на материк. В больницу. А там и в полицию, в зависимости от рассказа пацана.

К концу пути мои силы на исходе. Даже не забочусь о том, чтобы пристегнуть поводок к ошейнику. Но и Дик, словно понимает всю серьёзность ситуации, важно шагает рядом со мной и не смотрит на зазевавшихся прохожих. Те же, зная мою нелюдимость, не решаются задавать вопросов, хоть и провожают любопытными взглядами нашу странную процессию.

На своей территории за высоким забором я бросаю:

– Дик, место! – а то этот деловой добытчик уже норовит пробраться к крыльцу.

Захожу в дом, сразу в спальню, чтобы было больше места. На большой плоскости кровати удобнее, чем на собранном диванчике. Нужно же оценить для начала причинённый ущерб!

– Самостоятельно разденешься или помочь? – спрашиваю, опуская наконец ношу на пол.

– Совсем? – нерешительно переспрашивает у меня, опешив.

– Надо осмотреть и обработать антисептиком места укусов. Времени прошло слишком много, боюсь, что заражения не избежать в любом случае, но минимизировать последствия мы можем.

– Ла-а-а-дно, – странно протягивает в ответ и отворачивается.

Я даю столь необходимое ему пространство, рыская по дому в поисках того, что может понадобиться, и попутно сбрасывая уличную одежду. Наскоро натягиваю спортивные штаны, которые использую в качестве домашних, и меняю потную футболку на сухую.

– Готов? – захожу в комнату и проглатываю собственный язык.

На месте чумазого паренька в военной униформе застыла ладная фигура незнакомки в груде одежды, небрежно сброшенной у ног. Тёмные волосы практически до самого пояса полностью прикрывают спину. Но руки, неестественно выпрямленные вдоль тела, до запястий окутаны хлопковой тканью тельняшки.

И только изуродованное собачьей пастью правое бедро, хлопковые трусы, изорванные клыками да окровавленные, говорят мне, что так феерично я не обманывался ещё ни разу в жизни!

– Ты не парень, – зачем-то говорю несусветную чушь, и девушка оборачивается.

Не смотри, не смотри, не пялься! – приказываю себе. Но взгляд упрямо очерчивает длинные худые ноги с острыми коленками, плавный изгиб бёдер, тонкую талию, крохотную грудь. Девчонка складывает руки крест-накрест, прикрываясь от моего взгляда, и отвечает:

– Думаю, это очевидно. Я не парень.

– Слава? – с усмешкой бросаю ей.

– Милослава, Слава… Да какая разница?! – голос охриплый, вероятно, накричалась или просто наглоталась холодного воздуха. Вот и не услышал я тоненьких колокольчиков, которые нет-нет, а пробиваются в её взволнованном тоне.

– Никакой, – хмуро киваю ей и подхожу ближе.

На данном этапе мне действительно нет никакой разницы. Да и разве знание, что Слава не парень, не потенциальный дезертир, позволило бы мне просто бросить её на погибель?