Читать книгу Свет моих пустых ночей - Екатерина Дибривская - Страница 5

Кровь отливает от мозга и резко устремляется вниз. К паху. Пока я осоловевшим взглядом веду по худосочному женскому телу в собственной ванной, обнажённому, манящему и, я даже не сомневаюсь, сладкому, причина моего моментального каменного стояка мучительно медленно задёргивает шторку.

– Вы чего это? – пищит моя маленькая гостья.

Ей почти двадцать. Соберись, Егор!

– Прости, Слава, – бросаю, отворачиваясь к двери. Мне срочно нужен свежий воздух! – Я просто оставлю все эти вещи на крышке унитаза, ладно? Надень, что подойдёт, и выходи, когда закончишь. В общем, сама…

Чёрт! Вроде и не сопливый пацан, а несу какой-то бред, заикаясь и подбирая слова. А перед глазами стоит белёсая кожа груди с острыми камушками сосков цвета пыльной розы.

Убираюсь подальше от долбанного душа. От долбанного искушения. От тёмных желаний. Неправильных. Порочных. Грязных.

Убираюсь из дома. Хапаю жадно стылый воздух. Открываю вольер. Цепляю Дика на поводок. И бегу.

Чувствую себя мудаком. Слышал же шум воды, почему не постучал? Какую игру затеял? Зачем? Кому проще будет? Легче – кому?

Как чувствовал, что девчонку надо на материк отправлять. В больничку. Нечего ей делать в моём доме. Ни к чему мне дразнить разум да раззадоривать волю. Негоже столь юным и свежим особам в доме холостых мужланов прелестями сверкать.

От малейшего воспоминания хочется скрипнуть зубами так, чтобы в крошку рассыпались. Только бы стереть эту картинку, что в голову втемяшилась и преследует.

Проверяю метеостанцию и бреду длинной дорогой обратно к дому, постепенно успокаиваясь. Хоть плоть моя, колом вздыбленная, теперь не скоро покой отыщет, разум уже может мыслить относительно здраво.

Избавляться надо от гостьи. Причём в самые кратчайшие сроки. Иначе быть беде.

В спускающихся сумерках вижу сгорбленную фигуру старика Никаноровича, семенящего в сторону маяка, и догоняю. Со своей гостьей я совсем не справлялся о здоровье старика. Не захворал ли?

– Эй, дед Иван! – окликаю старого.

Он останавливается, поджидая меня.

– Здравствуй, Егорушка.

Мы обмениваемся рукопожатиями.

– Как ты, дед?

– Как видишь, пока посыпаю землю песком, – он криво усмехается и проницательно заглядывает мне в глаза: – А ты как, Егорушка?

Раздумываю, как бы ёмко и кратко ответить на сей простой вопрос.

– Слыхал, у тебя гостья появилась, брешут?

– Ну, а коли слыхал, чего глупости спрашиваешь? – раздражаюсь я.

– Да вот как-то не верится мне, Егор, что ты кого-то на побывку пустил в свой дом, вот и думаю, что брешут. А раз свиделись, чай не спросить?

– И то верно, – вздыхаю в ответ. – Появилась, Никанорович. Но это ненадолго.

– Отчего же?

– В больницу свезу на днях. Нечего ей в моём доме околачиваться. И потом, у неё же наверняка есть родня. Ищут, поди.

– А если нет?

– Ну не с Луны же она свалилась, дед! – усмехаюсь, закатывая глаза.

– А откуда взялась? – любопытничает смотритель маяка.

– А тебе, Никанорыч, всё скажи.

– Тебе, Егорушка, второй шанс был ниспослан свыше, а ты отталкиваешь.

– Эх, дед, и ты туда же? – с долей обиды спрашиваю у старика, и тот усмехается:

– Дело-то молодое…

И тело молодое. Не для такого, как я. Хоть мошонка и сжимается от её близости, да только не место такому, как я, ни в её постели, ни в её жизни.

– Не гони, дед. Девчонка совсем. Лизки моей ровесница.

Дед удивлённо вскидывает брови, и я осекаюсь.

Ну точно сам не свой! Эк меня прибило, что совершенно не соображаю, чего несу.

Мы идём в сторону маяка и больше не обсуждаем этот бред.

Да только я уже не могу отыскать в себе былого спокойствия. И не смогу, пока не отправлю девчонку как можно дальше от себя.

Вглядываюсь в тёмный горизонт, пока старик проверяет исправность приборов. Здесь, на маяке, всё иначе. Словно ты прикасаешься к чему-то большему, постигаешь тайный смысл бытия, отодвигаешь границы разума. Так всегда было. Теперь же я силюсь понять, как справиться с ниспосланным испытанием моих убеждений.

– Скажи, дед Иван, ты действительно веришь в судьбу и знаки?

– А это с какой стороны посмотреть, Егорушка, – кряхтит Никанорович за спиной. – Однажды мы с твоим отцом вышли в море на лодке, порыбачить, значит. Часа три прошло, я ему и говорю: «Гена, глянь-ка, мне кажется или на небе два солнца?». Отец отмахнулся: «Паргелий», но буквально через пару мгновений повернул голову в сторону солнца и сказал: «Домой надо, Иван. Танька моя рожает.».

Старик переключает тумблеры, зажигая фонарь – так мы с детства кличем маяк, – и продолжает:

– Так и случилось. В тот день вы с Русланом родились. Был ли это знак? Судьба? Провидение? И что бы произошло, если бы отец не распознал? – я вздрагиваю. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но так оно и было. Два солнца на небе светило в день, когда вы с братом появились на свет. И только они подсказали отцу, что надо торопиться.

Никанорыч подходит и становится подле меня.

– А ты, Егор, разве не чувствовал ничего… тогда? – тихо спрашивает у меня.

Мне нечего ему ответить. Даже под страхом смерти я не хочу возвращаться в день, перечеркнувший мою жизнь жирной чертой.

«До» было счастливым. Я любил. У меня была семья.

«После» я лишь мечтал сдохнуть побыстрее, но тот, веру в кого я потерял в злосчастный день из далёкого прошлого, не торопился прибрать меня к рукам.

– А сейчас ты что-то чувствуешь? – спрашивает дед Иван.

Помимо тяжести в паху?

Я задумываюсь. Чувствую, что не к добру такое соседство. Чувствую, что от девчонки нужно избавиться. Да только…

– Не торопись, Егор. Обдумай всё взвешенно. Беда с ней приключилась, Егор. Поэтому и не ищет никто. Возможно, что и некому. Возможно, и податься ей некуда. Дай ей прийти в себя, разузнай всё обстоятельно, а потом решай. Девочке нужна была помощь, и судьба привела к ней тебя. Но и тебе нужна помощь, сынок. Как знать, может, судьба просто столкнула вместе тех, кто может помочь друг другу?

Мне не нужна помощь. Ни помощь, ни компания. Но я не хочу в очередной раз доказывать что-то старику. Или кому-то другому.

– Ладно, – хмуро говорю деду. – Разузнаю что к чему, а там видно будет. Свезти её на материк всегда успею.

– Вот и хорошо, – потирает руки Иван Никанорович. – Вот и славно.

Путь домой я выбираю длинный. Где-то на задворках сознания отчётливо понимаю, что выбора у меня, по сути, и нет. В тот момент, когда я принял решение спасти Славу, я в какой-то степени взял ответственность за чужую жизнь и судьбу на себя. Так разве честно бросать на полпути?

Да, пусть он, точнее, она оказалась девушкой, ладной и складной, рождающей неправильные желания в моей голове, но что ж я с самим собой совладать не смогу?

Приняв подобие решения, я выдыхаю спокойнее. А там уже и не до раздумий – мы с Диком входим на свою территорию. Свет в доме горит, и я поджимаю губы. Встреча неминуема, но, главное, помнить обо всех установках и не сорваться к чертям.

– Давай, дружище, – говорю псу, указывая на вольер. – В дом тебе пока нельзя. Слава может испугаться.

Дик смотрит в ответ с грустинкой, но послушно семенит в свой загон, и я запираю алабая внутри.

В доме… пахнет едой. Едва скинув одежду, я прохожу на кухню и изучаю сковороду. Жареная картошка, золотистая, румяная, мгновенно наполняет рот слюной, и я вспоминаю, что ел крайний раз с утра.

В холодильнике стоит вскрытая банка маринованных огурцов, которые однажды притащила Ленка. Но я её не вскрывал. Значит, Слава похозяйничала.

Тихо прохожу по коридору до спальни и заглядываю внутрь. Гостья моя спит поверх одеяла, лёжа на животе, и я прохожу, стараясь не обращать внимание на тонкий халат, задравшийся кверху, на белёсые бёдра, на рваные раны.

Беззвучно опускаюсь на корточки. Тяну край одеяла, накрывая девушку. Она хмурится. Мне кажется, сейчас она откроет глаза, но, поворочавшись немного, она всё также крепко спит.

Я не свожу взгляда с её лица. Ну что мне с тобой делать?!

Так и не найдя ответа на данный вопрос, я неспешно ужинаю, извлекаю из подсобки коробку с зеркалом и вешаю над раковиной в ванной. Будь я один, нескоро бы руки дошли, а теперь вожусь лишь ради своей гостьи. Закончив работу, критически осматриваю со всех сторон и даже надавливаю для верности. Не хватало ещё, чтобы свалилось невзначай прямо на голову Милы! Убедившись, что всё надёжно прикручено и никто не пострадает при эксплуатации, с тяжестью на душе отправляюсь спать.

Мне снится какая-то муть. Синие-синие глаза в обрамлении пушистых ресниц так близко к моему лицу, что мне кажется, я чувствую горячее дыхание. Оно пахнет ванилью и мятой. И если мятный аромат ему придала зубная паста, то ваниль… это её аромат. Настолько сладкий, что сводит зубы.

Я склоняюсь ниже и касаюсь губами её губ. Лёгкий стон срывается в мой рот, и я отчаянно хочу большего. Обхватываю её упругие ягодицы, отрывая от пола, ныряю пальцами к горячей промежности, проводя вдоль шва тесных брючек…

– Егооооор, – чувственно пропевает Мила в порыве страсти. – Егооооор!

Она откидывает голову назад, и я припадаю к лебединой шее. Целую и покусываю тонкую кожу. И после каждого укуса слизываю боль языком. По которому мгновенно расползается вкус ванили. Сводит меня с ума. Как она сводит меня с ума!

Прижимаю её к зудящему стволу, и дрожь удовольствия протекает по девичьему телу. Я и сам уже дрожу от страсти.

– Егооооор! – я наслаждаюсь звучанием своего имени на её устах. – Егооооор!

Она запускает руку в мои волосы, скользит пальцами по моему лицу, гладит бороду…

– Егор, – тихо зовёт Мила. – Егор, пожалуйста.

– Сейчас, сейчас, – бормочу в ответ, скользя руками по её телу. Тяну наверх тонкую маечку, высвобождая красивую грудь. Которую тут же намерен поцеловать.

– Егор, пожалуйста. Мне очень неудобно вас беспокоить, но у меня не останавливается кровь. Я уже всю постель запачкала.

Доброе утро, Егорушка. И хорошего дня!

Открываю глаза и вижу перед собой взволнованное лицо Славы.

– Простите, Егор, я не хотела вас будить, – тихо говорит она, и я с досадой вздыхаю.

– Что там у тебя? – охрипшим со сна голосом спрашиваю у девушки.

– Вот.

Она выпрямляется и задирает халатик. Оголяет чёртову задницу прямо перед моим лицом.

Сконцентрируйся, идиот!

– Видимо, спала неудачно, видите? Снова разошлись края, я всё отстираю, вот.

– Не тараторь, – прошу её, потирая лицо ладонью. – Давай посмотрю.

Свешиваю ноги на холодный пол, тщательно контролируя, чтобы одеяло прикрывало утренний стояк, и аккуратно берусь за её бёдра, притягивая к себе.

Сдвигаю сильнее в сторону трусики. В этом нет нужды. Там уже почти зажили мелкие ранки. Роскошные полушария ягодиц практически не пострадали. Самый ужас начинается ниже.

Я взираю на раскуроченную кожу. Кровь сочится, не затихая, накапливается в одном месте и стекает неровными дорожками по ноге. Дурак! Конечно, от воды начавшая было образовываться корка размякла. Одно неловкое движение, и края рваной раны снова расползлись до первоначальных размеров.

– Я не хотела пачкать ваши вещи, – говорит Слава. – Я всё постираю.

– Угомонись. Ты ни в чём не виновата. Это мне следовало вчера всё обработать и хорошенько зафиксировать, но я закрутился… – желая побыть подальше от тебя.

– Я понимаю, что у вас есть свои дела. Вы вовсе не обязаны сидеть возле меня.

Но и бросать вот так не должен. Это моя ошибка. Я поступил как жалкий трус и эгоист, а девчонка теперь терзается.

– Слава, ступай в ванную, я сейчас натяну штаны и помогу тебе привести себя в порядок.

Стоит ей только скрыться в коридоре, как я отбрасываю в сторону одеяло, облачаясь в спортивные штаны и футболку. Кидаю быстрый взгляд в зеркало: сильно видно? Ну, заметно, конечно, если прямо присматриваться, но мне всё равно никуда не деться от эрекции. Не после дурманящего сна.

Не тогда, когда причина моей эрекции расхаживает по дому в тонком халатике и чёртовых трусиках, которые запросто можно сдвинуть в сторону. Коснуться девственных складок. Приласкать до первого в жизни оргазма. Насладиться сладостью молодого тела. Ворваться и совершать фрикции до долбанных искр из глаз. До умопомрачения. Как желал того в своём сне и как права не имею желать в реальной жизни.

Вхожу в тесное помещение ванной, как на каторгу. Нужно просто покончить с этим побыстрее. Чем меньше я буду анализировать и думать, тем больше вероятности не сорваться к чертям собачьим.

Как же это непросто, когда она стоит, цепляясь пальцами в края раковины, кусает нижнюю губу, смущённо краснея, изучает моё лицо через зеркальную поверхность. Так же, как и я – её.

Слава вздрагивает, когда я смачиваю полотенце и задираю халатик. Морщится, стоит коснуться влажной тканью её воспалённой кожи. Я очищаю от крови и обрабатываю разорванное бедро, накладываю мазь с антибиотиком и фиксирую края раны пластырем.

Полощу полотенце от крови и веду им по стройным ногам девушки, убирая красные кривоватые дорожки. Пробегаюсь сверху вниз и обратно по всей длине. Касаюсь внутренней стороны ноги, провожу полотенцем от щиколотки до бедра. От центра её расставленных на ширину плеч ног исходит жар. Я ощущаю его короткое мгновение самыми кончиками пальцев. Этой пары секунд хватает, чтобы накалить мои нервы до предела. Я вынужден, стиснув зубы, бороться со слепым желанием расправиться с жалким клочком ткани, скрывающим сокровенную плоть.

И мне не легче от сдержанного, тщательного контролируемого дыхания самой Славы. От этих тяжёлых вздохов грудь девушки поднимается и опадает, открывая мне великолепный вид на плавные очертания полушарий и их острых вершинок под никчёмным халатом. Кажется, потяни полы в разные стороны, разверни девушку к себе лицом и раскатай на языке эти плотные тёмно-розовые бусинки… Чего уж проще? Но я поспешно убираю от женского тела свои руки и мобилизую все внутренние силы.

– Всё готово, можешь идти переодеваться, – говорю, не глядя на неё. – Потом позавтракаем и займёмся стиркой. Думаю, если прокипятить постельное бельё, кровь должна отойти.

– Да, наверно, – она поворачивается ко мне.

Румянец на белоснежной коже лица – ну чисто клубника под сливками! И самым бессовестным образом мне хочется слизывать эти сливки своим языком!

– Мне правда неудобно, что так вышло с вашей одеждой.

– Не бери в голову. Старое, никому не нужное тряпьё, которое давно нужно было отправить на свалку, да всё руки не доходили. Вот и сгодилось.

– Это очень красивая одежда, – говорит девчонка. – Та, которую вы мне дали. У меня никогда такой не было.

– Хочешь, забирай себе, – безразлично пожимаю плечами. – На чердаке хранится несколько коробок, спущу, выберешь, что подойдёт.

– Спасибо. – Она топчется на месте. – Ну, я пойду?

– Да, конечно, – смотрю в бездонные синие глаза и тону.

Не понимаю, зачем она стоит и смотрит в ответ. Не сводит внимательного взгляда широко распахнутых глаз. Просто два ледяных озера. Глубоких, полноводных. Сжирающих разум, волю, самообладание…

– Я не могу, – улыбается она застенчиво.

Лицо преображается до невообразимости. Как же она прекрасна! Как первые лучики солнца весной. Греют душу после беспросветной, какой-то нескончаемой зимы.

Слава подаётся вперёд. Кладёт ладошку в центр моей груди. Горячее пламя расползается по венам. Хочется сжать тонкую талию, стиснуть ладонями ягодицы, прижаться лицом к груди, но я не шевелюсь. Боюсь, что малейшее движение запустит механизм невозвратных действий.

– Егор, я не могу пройти, – смеётся Слава. Мои глаза отслеживают натяжение ткани на округлостях груди. – Вы загораживаете проход.

Резко разворачиваясь, покидаю ванную. Освобождаю проход.

Идиот. Просто фееричный идиот! Молодец, Егорушка!

Долго её нет. Заскучал я за готовкой. Когда все мыслимые и немыслимые сроки выходят, я иду по коридору и нерешительно стучу костяшками пальцев в приоткрытую дверь спальни. Не хочется снова застать девушку врасплох. Обнажённой.

– Заходите, – пыхтит Слава.

Открываю. И тут же влетаю, испытывая раздражение. Нет, она не раздета. А лучше бы была! Эта упрямая девица решила самостоятельно расправиться с перепачканным бельём и теперь копошится с пододеяльником. Который я моментально вырываю из её рук.

– Вы чего это? – сопит она, закусывая губу.

– Того это! Тебе что врач сказал? Постельный режим соблюдать. Хочешь, чтобы рана начала затягиваться? Или пусть от постоянного напряжения вечно кровит, пока воспаление жуткое не начнётся, да, Слава?

– Я аккуратненько, – краснеет она. – Не цепляла, не напрягала!

– Однако, кровь пошла снова! – рычу в ответ.

От неожиданности она выпускает одеяло, которое я тяну на себя, шмякается на пол, прямо на свою роскошную задницу, и смотрит удивлёнными глазами. Морщится от боли, осознав, что произошло, но, вопреки моим ожиданием, Слава не плачет. Вздыхает так тихонечко и еле слышно шелестит:

– Я всё отстираю.

– Тьфу ты, глупая! Разве ж дело в перепачканных тряпках? – с досадой выплёвываю я. –  Ты вообще слыхала что-нибудь о сепсисе, о гангрене?

По глазам вижу – не слыхала. Да и о бешенстве со столбняком, судя по всему, тоже. Протягиваю ей руку, помогая подняться на ноги. Заканчиваю с постельным бельём и собираюсь уже поднять кипу с пола, как девчонка подаётся вперёд.

– Не надо, – просит жалобно. – Я сама.

– Ты всегда такая упрямая? – всё-таки поднимаю кучку грязного белья с пола.

Всё, да не всё. Из пальцев выскальзывает что-то мелкое. И я смотрю вниз. Её трусики. С самым невозмутимым видом поднимаю потерю, всовывая в центр груды тряпья.

– В пору пришлось? – спрашиваю, намекая на то, что я ей выдал с другой одеждой.

– Низ – да, – смущённо отвечает она.

– Хорошо. Ступай за мной, переклею пластырь.

Не хочу размышлять, какие чувства испытываю от знания, что Слава носит вещи моей жены. То ли из-за этого сорвать хочется, то ли – по другому поводу. Но другой одежды у неё нет, а ходить голой она не может.

Так и идём. Я впереди с горой стирки, Слава, прихрамывая на правую сторону, за мной. В ванной снова проворачиваю ту же процедуру, что и получасом ранее, перевязывая для надёжности бинтом поверх пластырей.

– Не чуди больше, Слава, – предупреждаю я. – Тебе поправляться надо, а если будешь постоянно кровить, то и заживать не будет.

– Я постараюсь. Знаю, что уже загостилась у вас.

Она краснеет и отводит смущённый взгляд в сторону. А я сдерживаю очередное ругательство, что на языке вертится. С ней я вообще чрезвычайно сдержанный. Хоть и мысли дурные голову наполняют. Покоя не дают. Начисто лишают воли. Подчиняют. Порабощают.

– Идём завтракать, – хмуро бросаю ей. – Мне по делам надо отойти, а ты отдыхай. Телевизор посмотри или книгу почитай.

– Телевизор?! – благоговейно произносит она. Вот дикая же!

– Каналов немного, в основном, федеральные, – поясняю малость раздражённо. Разве ж может кто-то на самом деле радоваться коробке с проводами?

– Можно я попробую? – Слава поворачивается ко мне, сверкая улыбкой.

Сердце глухо стучит о рёбра, ускоряясь и подлетая к самому горлу. Милая, наивная девочка, для которой телевизор целое сокровище, смотрит доверчиво. Искренняя, тщательно сдерживаемая улыбка выдаёт внезапную радость. В синих глазах сияют искорки восторга, как у маленького ребёнка, нашедшего подарок под ёлкой.

И почему-то мне до зубовного скрежета хочется стать долбанным дедом морозом.