Читать книгу Свет моих пустых ночей - Екатерина Дибривская - Страница 4

Я смущена. Взгляд этого огромного мужчины касается моих ног и скользит выше. До самой груди. Которая непривычно наливается вдруг тяжестью и ноет.

Я думаю, это естественная реакция – прикрыться, спрятаться. Поэтому складываю руки крестом у груди. Но не отвожу взгляда.

Он, что же, решил, что я – парень? Из-за имени или из-за дедушкиной военки? Или я настолько непривлекательна для противоположного пола, что он принял меня за юношу?

Он хмурится. Даже сильнее, чем во время нашего долгого пути сюда. Меж тёмных густых бровей пролегает складка, искривлённая и глубокая, и мне хочется стереть её своими пальцами.

Мужчина надвигается на меня. Он раза в три крупнее и раза в два старше. Он сказал: почти сорок. Он сказал: Егор.

Он подаёт мне руку и смотрит выжидательно. Нерешительно вкладываю свою руку в его раскрытую ладонь, и он помогает мне лечь поперёк кровати.

Если бы не его поддержка, мне пришлось бы упасть навзничь. Не уверена, что эта жгучая боль не вспыхнула бы с новой силой. По моим ощущениям чёртова шавка просто откусила добрую половину моей филейной части. Господи, как стыдно-то!

Даже дедушка меня не рассматривал так близко как Егор уже довольно давно. А мужчина устраивается на полу, в считанных сантиметрах от моих бёдер, и рассматривает.

От него исходит жар, от которого внутри меня бушует незнакомое пламя. Он сосредоточенно пыхтит в районе моих… хм… ягодиц. А когда он нерешительно касается меня и – о Боже! – сдвигает мои трусики немного вбок, из моего дурацкого рта вырывается с шумным свистом какой-то звук, тоже непроизносимый ранее до этого момента. И я вынуждена до боли закусить губу, чтобы ничего такого не повторилось.

Я не понимаю реакций своего тела и импульсов, которые посылает мне мозг. Что со мной происходит? Если это благодарность за спасение, то почему всё во мне наливается тяжестью в ответ на каждое аккуратное прикосновение? Почему, вместо расслабления, я чувствую напряжение?

Казалось бы, меня должен пугать этот мужчина. Но он меня не пугает. Разве действительно злой человек станет тащить на руках несколько часов кряду незнакомца? Разве приведёт его в своей дом? Поможет?

Поэтому я не испытываю страха в классическом его понимании. Нет той невыносимой жути, которая охватила меня при встрече с собакой. Или ранее, когда мародёр распластал на полу. Или когда они убили дедулю.

Я взволнована. Да, думаю, это подходящее название.

Предложение Егора раздеться не испугало меня. Взволновало. Щеки обожгло румянцем. Сердце сделало кульбит. Мне не было тревожно, что этот исполин надругается надо мной. Но осознание интимности сложившейся ситуации взволновало меня.

По понятным причинам у меня не было опыта общения с противоположным полом, кроме дедушки и других стариков, пока те ещё были живы. Но что-то мне подсказывает, что этот мужчина не смотрит сквозь призму тесного родства или доброго соседства. И почему-то мне хочется, чтобы он видел меня привлекательной девушкой, а не покусанным жалкой псиной парнем.

И если с очевидным всё и так ясно, то как понять, что нравишься мужчине, я не знаю.

– Милослава, – моё имя звучит незнакомо на устах Егора. – Сейчас я полью антисептиком. Тебе будет больно.

Он предупредительно заглядывает мне в лицо, прежде чем начать. И я киваю, глядя в его серьёзные тёмные глаза.

Тонкая холодная струйка касается голой кожи и спускается на места разрывов мягких тканей. От того, как жжётся моя плоть, как образуется в местах разрывов мягких тканей адское пекло боли, перед глазами начинают плясать чёрные мушки. Кажется, я всхлипываю и плачу.

А он всё льёт и льёт лекарство, промывая раны. Только теперь мужчина дует на меня. Что? Я максимально поворачиваю голову назад, чтобы увидеть, как этот богатырь складывает губы трубочкой и раз за разом выпускает струйки воздуха, пытаясь облегчить мою боль.

Огромный ком образуется в груди и не даёт дышать. Он поднимается к моему горлу и вырывается каким-то жутким воем.

Наваливается всё сразу: появление незнакомцев, происшествие в доме, усталость от длительного побега, изнемождённость от встречи с собакой. Меня сотрясает в рыданиях. Стыдно. Очень стыдно. Но прямо сейчас, рядом с ним, с Егором, я чувствую себя под защитой, в безопасности, слабой, и даю волю слезам.

– Чёрт, – бормочет мужчина, откладывая бутылочку с антисептиком и садится рядом. – Мила, Мила… Не плачь. Я знаю, что больно, но… Всё пройдёт.

Всё пройдёт. Всегда, независимо от обстоятельств, всё всегда проходит. Но прямо сейчас я нуждаюсь в этой слабости. Так и рыдаю в чужую подушку, пока огромная горячая рука незнакомца гладит меня по голове.

Он гладит, гладит, гладит, путая сознание, и я проваливаюсь в небытие.

***

Мне кажется, в доме начался пожар. Иначе почему тело моё объято пламенем? Болит каждая клеточка. Болит и нуждается в утешении. Но собственных сил не хватает даже оторваться от подушки.

Я прихожу в себя на короткие мгновения и тут же проваливаюсь в запределье, где царят хаос, пустота и мрачные картинки недавнего прошлого.

Иногда по моей коже пробегается что-то холодное, мягкое и мокрое, и мне становится чуть легче. Иногда мне кажется, что кто-то пытается облегчить моё состояние, но тут же задаюсь вопросом, зачем ему это надо? Что потребует взамен?

Но темнота снова подступает, и мне становится не до размышлений.

На границе сознания я различаю голоса, чувствую, что со мной что-то делают, но сил сопротивляться нет. Даже сил открыть глаза нет. Чувствую себя беспомощной, словно младенец. И лишь уповаю на то, что Егор не воспользуется положением и не сотворит со мной всякого.

Позже – я не знаю, сколько проходит времени, – мне становится чуть легче. Ровно настолько, чтобы снова вернуться в сознание, вынырнуть из темноты. Открыть наконец глаза.

Я осматриваюсь. Сейчас я нахожусь в той же комнате, куда меня принёс странный спаситель. Мою кожу покалывает. Мышцы ломит. Бедро – так просто горит.

Мир вокруг меня наполнен запахом мужчины. Он слишком яркий, тяжёлый. От него непривычно покалывает в носу, а рот наполняется вязкой слюной. А может, это вовсе не имеет отношения к этому запаху, и я просто испытываю жажду.

Я веду взглядом по интерьеру – холостяцкому и довольно обыкновенному – и натыкаюсь на внимательные глаза.

– Очнулась? Ну слава богу! – Мужчина пересекает комнату и замирает передо мной. – Три дня температура под сорок стояла.

– А сейчас? – хрипло спрашиваю.

– Держится, – недовольно цокает он. – В районе тридцати восьми градусов стоит, зараза, и никак не сбивается. Спадёт на пару часов после укола и тут же начинает снова расти ввысь.

– Вы… уколы мне делаете? – удивляюсь я.

Ни разу в жизни не болела, и вот, нате вам! Неужели он прав, и у меня началось какое-то заражение из-за укуса собаки?

– Ну, конечно, Мила. Не бросать же тебя на произвол судьбы было? – он кривовато усмехается, но его взгляд при этом остаётся серьёзным.

– Спасибо, только… – я хочу попросить, чтобы он не называл меня так. Мила. Имя звучит непривычно, мило. Я не милая. Наверно. Откуда мне знать, если круг моего общения был скуден и ограничен, да ещё и сокращался из года в год? Но неожиданно я понимаю, что мне нравится.

– Только – что? – торопит меня мужчина.

– Вы не могли бы дать мне попить? – говорю вместо протеста.

– И попить, и поесть, – говорит загадкой Егор и скрывается из вида.

Возвращается с кружкой чего-то горячего и ароматного в одной руке и пиалой – в другой.

– Куриный бульон – лучшее лекарство от всех болезней, – поясняет он. – Сухарики тоже погрызи с бульоном. Тяжёлого пока есть не стоит, а вот жиденького надо.

В этот момент с улицы доносится громкий лай, и мужчина вручает мне кружку, ставит на кровать пиалу и снова выходит из комнаты.

Я делаю мелкие глотки, обжигая язык. Не берусь думать о причинах такой заботы со стороны незнакомца. Моя первоочередная задача – встать на ноги. И не попасть в плохую историю до этого момента. Потом я непременно разберусь, что делать дальше. Потом я решу, могу ли доверять Егору настолько, чтобы попросить его вернуться в мой дом за вещами и документами, или нет. А сейчас я просто расслабляюсь и попиваю бульон, отогреваясь внутри и излечиваясь снаружи.

Пол за дверью скрипит, и я приглаживаю волосы, готовясь к возвращению хозяина дома. Но вместо него входит незнакомец.

Крупный мужчина. Светловолосый. Гладковыбритый. Наверное, его можно назвать красивым. Холодной, пугающей меня красотой.

Он окидывает меня взглядом и ухмыляется:

– Очнулась, голубушка? Вот и славненько. Откинь-ка в сторону одеяло…

И надвигается прямо на меня.

Я пячусь по кровати к изголовью, к самой стене, подтягивая одеяло выше. Не понимаю, чего и зачем добивается этот мужчина и куда делся хозяин этого дома. Почему Егор так просто позволил незнакомцу войти в дом, войти ко мне в комнату?

– Не подходите! – выкрикиваю я, но получается лишь какой-то жалобный писк.

– Что? – притормаживает он наконец.

Его внимательный взгляд наполнен непониманием.

– Не подходите, – повторяю я мужчине уже спокойнее. – Не подходите ко мне.

– Та-а-ак! – протягивает тот и кричит: – Егор!

И на зов приходит хозяин.

– Случилось чего?

– Да вот, девушка твоя не хочет мне раны боевые показывать. Видимо, кто-то забыл предупредить больную о визите врача!

Егор переводит взгляд на меня:

– Слава, это Николай Владимирович, доктор с материка, он должен осмотреть тебя. Будь умницей, ладно? У меня телефонный разговор, я закончу и сразу приду.

– Хорошо, – выдыхаю я.

От животного ужаса, сковавшего внутренности, кажется, и не дышала вовсе. В голове яркой вспышкой пронеслась картина нависшего надо мной мародёра, одного из тех ублюдков, от рук которых погиб мой дедушка, но я заставляю себя успокоиться, перестать паниковать. Егор не даст меня в обиду, верно?

Николай Владимирович подходит ко мне под бдительным взглядом Егора. Хозяин убеждается, что я иду на контакт и только потом снова покидает спальню.

Врач снимает пластыри, фиксирующие бинт, осматривает раны и хмурится.

– Всё плохо? – спрашиваю у него.

– Нет, – качает он головой. – В пределах нормы. Мне не нравится, как срастаются края тканей. Останутся сильные неровности на коже. Когда начнут подсыхать и заживать, рубцеваться, нужно будет накладывать мазь, чтобы шрамы истончились. Название я Егору запишу, уверен, он сможет достать.

Врач усмехается, но я не понимаю, почему. Смотрю на него во все глаза, пока он снова накладывает повязку.

– Вы были тут? Ставили мне уколы?

– Я осмотрел в первый день после того, как тебя покусала собака. Ты была в лихорадке, и Егор переполошил всех, чтобы меня доставили к нему.

Сюда тяжело добираться? Мы пришли пешком, но я не помню дорог. Да и машин не видела. Но все вопросы я держу в голове, не торопясь озвучивать.

– Открой рот, – просит врач, и я послушно выполняю.

Он светит мне на горло небольшим фонариком, заглядывая внутрь. Именно так нас и застаёт хмурый хозяин.

Застывает в дверях, смущая меня своим пронизывающим взглядом. Хочется прикрыться одеялом, но оно слишком далеко в ногах. Не дотянуться. Так и сижу в трусах и тельняшке в комнате с двумя мужчинами. Кошмар.

Николай Владимирович заканчивает смотреть, велит закрыть рот, щупает мою шею. Снова недовольно поджимает губы.

– Миндалины воспалены. Температура, скорее всего, из-за этого. Может, и не связана она с укусами, – говорит он, глядя на меня, но я понимаю, что каждое слово предназначено для хозяина.

– Под повязкой всё нормально? – спрашивает Егор.

– Да, в достаточной степени.

– Отлично.

Врач протягивает мне что-то. Я смотрю на диковинную штучку, не решаясь взять в руки. Эта вещь напоминает по форме градусник, но на ней есть небольшое окошко и кнопочка, на которую тут же нажимает палец врача. Раздаётся писк. И он проворно подносит эту вещицу к моим губам.

Я интуитивно понимаю, чего от меня требуется, и беру кончик в рот. Но мои глаза, вероятно, распахиваются в немом изумлении, и Николай Владимирович поясняет:

– Это электронный термометр. Куда удобнее возить по городам и весям. – Он усмехается и бросает за спину: – Такая дикарка! И где ты такую откопал, дружище?

Егор сжимает губы, поигрывая желваками, но никак не комментирует эту фразу.

Через несколько секунд раздаётся новый писк, и доктор тянет на себя градусник.

– Тридцать восемь и семь. Пока без изменений.

– Понял.

На этом визит врача закончен. Мужчины оставляют меня в одиночестве, и я устраиваюсь поудобнее на подушках. Но вдруг понимаю, что очень хочу в туалет.

Где-то в памяти всплывает воспоминание, что здесь есть уборная. Прямо в доме. Настоящий туалет. И я там уже была. Если, конечно, мне это не приснилось. И тут же по телу проходит волна дрожи. Если я там была, значит, кто-то меня туда водил. Помогал. Ведь сама я была попросту не в состоянии. Какой ужас! Просто стыдобища!

Я выползаю из кровати и иду по памяти. Как мне кажется. Или не кажется.

Но застываю в коридоре в нерешительности пойти дальше.

– Я тебя ещё раз спрашиваю, – тихо говорит Егор где-то совсем близко, – Коль, когда ты сможешь забрать её в больницу? Сколько мне ещё терпеть её в своём доме?

Рассеянно озираюсь по сторонам. И что мне теперь делать?! Словно я напрашивалась к нему в приживалки! Горечь разливается внутри меня, и я пожёвываю нижнюю губу, совершенно не понимая, как лучше поступить в этой ситуации.

– Тебе полезно, – смеётся Николай Владимирович после короткой паузы. – Что смотришь? Полезно ведь. Давно у тебя не было хорошей встряски, а тут такое милое приключеньице.

– Я не нуждаюсь ни в каких приключениях, Коль, – спокойно возражает Егор. – Ты же знаешь, всё, что мне нужно, это тишина, покой и уединение. А не вот это вот всё.

– Ты так считаешь, но людям свойственно ошибаться. Знаешь, что я вижу? Я вижу, как мой давний друг снова наполняется эмоциями…

– Перестань! Какие, к чёрту, эмоции? Сопереживание не столь великое чувство!

– Гораздо более великое, чем сидение в одиночестве с глупым псом.

– Дик вовсе не глупый пёс. И я сопереживал и раньше.

– Это кому, например? Уж не Ленке ли? – смеётся доктор.

– Никанорычу.

– Старик не в счёт. Он же тебе почти как родственник. Всю жизнь бок о бок с отцом проработал, знает тебя с младых ногтей. А тут…

– А тут ребёнок. Чей-то ребёнок, Коль. Который свалился на меня как снег на голову, и я абсолютно не знаю, что с ней делать.

– Хорош ребёночек, – снова смеётся доктор. – Ты думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь?

Невольно я подаюсь ближе в неясном желании услышать ответ хмурого хозяина этого дома.

– Да ну, глупость, ей-богу! – тихо говорит он. – Ты же понимаешь, что это ненормально, когда в нашем возрасте даже закрадывается шальная мысль… Бред, короче. Сам-то посуди, Слава – ровесница моей дочери. С твоей стороны просто нелепо предполагать, что…

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – вставляет Николай Владимирович. – Да и выбора у тебя нет. Транспортировать её в таком состоянии нельзя.

– Ты понимаешь, подо что меня подписал? – обречённо спрашивает мужчина.

– Егорушка, подписал ты себя сам, когда притащил это чудо в свой дом.

– Словно у меня был другой выбор!

– Судьба не разбрасывается такими подарками, – успокаивающим тоном продолжает врач. – И я считаю, что тебе стоит разобраться, с какой целью в твоей жизни появилась молоденькая и красивая женщина.

В голосе Егора слышится усмешка:

– Птенец неоперившийся! А ты заладил – женщина, женщина!

Знаю, что некрасиво подслушивать. Знаю, что зачастую подслушанное приходится не по вкусу. Так и сейчас, стою, а словно ушат ледяной воды на голову вылили.

Делаю неосторожный шаг назад, отступая, и несдержанно вскрикиваю от боли, которая простреливает в бедре.

В коридоре моментально появляется Егор.

– Мила, ты чего встала? – строго спрашивает.

Я всхлипываю:

– В туалет захотела, вот и встала.

– Больно? – проницательно смотрит мужчина в мои глаза.

– Очень.

Я знаю, что он имеет в виду лишь боль в ноге, но отвечаю я за всё сразу. Мысль о том, что он не воспринимает меня иначе, чем ребёнком, злит. Потому что я помню его жадный взгляд. Тогда. В самый первый день. Когда он принёс меня в свою спальню и велел раздеваться. Так на детей не смотрят. От его взгляда тело наполнялось жаром. И вовсе не из-за температуры. Не могло же мне это привидеться, почудиться? Или могло?

За спиной Егора вырастает доктор:

– Если больше ничего срочного, то мне уже пора.

– Думаю, мы справимся до следующего визита, да, Слава? – спрашивает у меня хозяин, и мне не остаётся ничего, кроме как кивнуть. – Через три дня?

– Даст бог, ничего непредвиденного не случится, – неоднозначно отвечает Николай Владимирович и прощается с нами, покидая дом.

А мы так и стоим посреди коридора, буравя друг друга изучающими взглядами.

Егор отмирает первым. Проходит мимо меня в опасной близости. Так близко, что слышу едва различимый запах пота и чувствую тепло его тела. Эта смесь тянется шлейфом за мужчиной и оседает на мне. И чудится, словно я и сама пахну им.

– Туалет здесь, на улицу ходить не придётся, – говорит хозяин, открывая одну из дверей и щёлкая выключателем. Я не двигаюсь с места. – Идти сама можешь?

– Могу… наверное… – тихо говорю в ответ и делаю шажок. Маленький, осторожный. Нерешительный. Боли вроде бы нет, и я ступаю уже уверенней.

Дохожу до Егора, что придерживает для меня дверь, и смущаюсь:

– Я сама… дальше…

Прохожу внутрь маленькой комнатушки с унитазом, раковиной и душем. Серая шторка сдвинута к стене, на металлической полукруглой трубе, отражая свет покачивающейся лампы, блестят крупные серебряные кольца, не очень большой поддон сияет белизной.

Кому рассказать – не поверят! Мне почти двадцать, а я впервые в жизни вижу настоящий душ! Впрочем, унитаз тоже. Ну, в осознанном состоянии. Медленно поворачиваюсь к хозяину:

– Уверена, я справлюсь, – и протягиваю руку к двери, потому что по какой-то непонятной причине сам мужчина не закрывает дверь.

Егор кивает и отступает, но мне не слышно шагов. Интересно, здесь просто хорошая звукоизоляция или же он так и будет стоять за дверью?

Жар приливает к щекам. Мне очень неловко. Оттого, что он, вероятно, ожидает по ту сторону стены, пока я закончу с делами. Он… опасается, что я могу здесь что-то сломать?..

Я поворачиваю кран с красной отметкой, подставляю руки и…

– Ай! – несдержанный вскрик срывается с губ, когда тонкую кожу ошпаривает кипятком.

Егор распахивает дверь и шумно вваливается в тесное пространство.

– Мила?

– Всё в порядке, – тороплюсь успокоить его. – Не ожидала, что вода окажется настолько горячей.

– Ах, это, – с явным облегчением выдыхает мужчина, – в доме довольно мощный водонагреватель, поэтому лучше подождать несколько секунд, потом разбавить холодной водой и лишь потом уже мыть руки. Впрочем, это касается и душа.

Он стоит у меня за спиной. Мне жаль, что тут нет зеркала. Я бы хотела бросить в него взгляд, чтобы убедиться, что права. Что этот хмурый хозяин смотрит мне в спину. Ведь его глаза прожигают между лопаток дыру.

– Я учту, спасибо, – мой голос дрожит.

А сконцентрированный жар спускается по позвоночнику вниз, пока не достигает кромки моей тельняшки, доходящей до середины бедра.

Я разбавляю кипяток холодной водой. Набираю полную пригоршню. Наклоняюсь, чтобы с наслаждением умыться.

Из-за спины разносится шипящий свист. Так спускает велосипедную шину, когда наскочишь на острый камень. Так выходит воздух из лопнувшего мяча. За моей спиной нет ни мячей, ни велосипедов. Лишь мужчина. Но я не знаю, что означает этот звук касаемо их.

– Мил, – говорит он бесцветным голосом, – Мила, если ты хочешь принять душ, я нашёл для тебя подходящие вещи на смену.

Резко оборачиваюсь, в изумлении переводя взгляд с блестящего хрома, висящего на стене, на хозяина.

– Да, если позволите. Хочется смыть с себя болезни.

Он хмуро кивает и удаляется, оставляя меня одну. Я не понимаю, нужно ли мне дождаться его или я могу уже приступать? Проходит минута, две, пять, но Егора всё нет, и я решаю, что он наконец дал мне некую свободу.

Мне нужна свобода. Потому что от смущения я не знаю, куда себя деть. Сердце отплясывает в груди чечётку. Я настраиваю воду в душе, скидываю одежду, задвигаю шторку.

Какое наслаждение просто стоять под льющейся из-под самого потолка водой! Это вам не в перекошенной баньке поливать себя из ковшика!

Я тянусь рукой до полки, где видела шампунь. Шторка прилипает к мокрому телу, словно вторая кожа, и я сдвигаю её в сторону, торопясь избавиться от неприятных ощущений.

И в этот самый момент, конечно же, открывается дверь, а я натыкаюсь на взгляд карих глаз.