Читать книгу Свет моих пустых ночей - Екатерина Дибривская - Страница 6

В моей голове роится множество вопросов. Во-первых, мне очень интересно откуда у Егора все эти красивые вещи. Я никогда не носила таких мягких и красивых платьев. Когда-то давно у меня было платье. На пару размеров больше, из грубой ткани некрасивой расцветки. Оно мне не нравилось, но я знала, что другого всё равно не будет. Поэтому и носила то, что дала мне одна из соседок. Но она была женщиной. В доме Егора нет ни единого следа женщины. Откуда у него все эти вещи? И главное, откуда у него нижнее бельё?

Эти вопросы не дают мне покоя за завтраком, и я смущённо ковыряюсь ложкой в каше.

– Тебе нужно хорошо питаться, чтобы скорее поправиться, – говорит Егор, и я вздрагиваю.

Сколько не пытаюсь, не могу перестать бояться его звучного голоса с хрипотцой. От этого звучания моя кожа покрывается мурашками, а внутри, в самой душе, разливается холод. Который, впрочем, быстро разрастается в пожар, и мне кажется, что моя кожа горит. Уверена, я становлюсь пунцовой как помидор!

– Хорошо, – бросаю на мужчину быстрый взгляд и снова утыкаюсь в тарелку.

Он заканчивает трапезу, но продолжает сидеть за столом, словно и не торопится никуда. И я ускоряюсь. Мне и так жутко неудобно, что заняла его комнату, что вообще живу в его доме. Хоть мне и некуда податься, но глупо полагать, что это моё конечное пристанище. Вот только мне бы вернуться домой – за вещами и документами, и я попробую устроиться в новой жизни. Одной.

Осознание того, что вдруг осталась совсем одна, как-то неожиданно накатывает, и глаза обжигает слезами. Хозяин хмурится, наблюдая молчаливо, как я размазываю горячую влагу по лицу. Так же молча протягивает вафельное полотенце.

– Болит?

– Нет.

– А чего сырость тогда разводишь?

– У меня нет одежды… – говорю глухо, и он удивлённо вскидывает брови.

– Разве тебе мало того, что я дал? У меня же ещё есть, вернусь и достану с чердака.

– У меня нет документов… – всхлипываю я громче, и он сводит насупленные брови вместе.

– Это тоже не проблема. Найдём решение, не реви.

– У меня нет денег… И родных у меня нет… – завываю я в голос. – У меня вообще больше никого нет!

Закрываю глаза ладонями и плачу, жалея себя. Егор тяжело вздыхает, подсаживается ближе.

– Мила, Мил, – тихо зовёт меня. Крупные слёзы скатываются по носу, образуя на его кончике каплю, которая, срываясь от тяжести собственного веса, падает вниз. Прямо в мою тарелку. – Давай пока ты пустишь все свои силы на скорейшее выздоровление, ладно? А потом мы всё решим. Я помогу, чем смогу, обещаю тебе. Не брошу тебя на произвол судьбы, хорошо?

Я затихаю. Шумно сглатываю вязкую слюну и поднимаю заплаканный взор на него. Лицо мужчины дрожит от слёз, но я вижу его спокойную улыбку, его прямой и честный взгляд и успокаиваюсь.

– Я никогда не была в больнице, – говорю ему.

– Если ты будешь послушной девочкой, то тебе вовсе не обязательно туда ехать, – говорит мне, а сам морщится. На долю секунды на его лицо набегает тень, но я успеваю заметить.

– Могу я попросить? – нерешительно спрашиваю.

– Конечно.

– Не обещайте мне невыполнимого.

Егор внимательно смотрит, обдумывая мои слова. Или свой ответ на них. Я не уверена.

– Не переживай, я никогда не даю ложной надежды и не бросаю слов на ветер. Не такой я человек.

А какой же ты человек? – хочется спросить мне, но время упущено. Да и не решилась бы.

Егор резко поднимается из-за стола, забирая у меня тарелку, и я замечаю, как мелкой дрожью бьёт его руки.

– Можно я тоже кое о чём попрошу тебя, Слава? – внезапно спрашивает хозяин, сосредотачивая свой взгляд на моих глазах.

– Да, конечно.

– Не проси у меня невыполнимого, – грубо говорит он, отворачиваясь и отдаляясь.

И что это должно значить?

Егор перемывает посуду, а я не смею шевельнуться. Нехорошее предчувствие скользким ужом извивается внутри. Интересно, неужели Егору совсем не интересно узнать ничего о своей странной гостье? Может, здесь, в “большом” мире так принято – пускать в дом абы кого и не узнавать подробностей?

Он покидает кухню, а возвращается в другой одежде. Собрался, значит.

– Пойдём, я покажу тебе, как работает телек, – бросает хмуро.

Ни малейшего признака добродушного человека с мягкой улыбкой не осталось.

Неловко поднимаюсь под его насупленным взглядом и иду, разглядывая широкую спину. В этой комнате, куда меня приводит мрачный хозяин этого дома, мне ещё не доводилось побывать. Я смущённо топчусь на месте, когда он поправляет расправленную постель – вот, значит, где он спит! – иду к разобранному дивану, стоит мужчине кивнуть в направлении него, беру в руки коробочку с кнопками.

– Красная – включение или выключение, стрелки вниз и вверх листают каналы, вправо и влево – регулируют уровень громкости. Остальными можно не пользоваться, – говорит мне. – Попробуй.

Я нерешительно жму на красную круглую кнопку. Под пальцем она плавно опускается вниз и утопает в жёстком пластике, а на плоском чёрном экране – совсем как зеркало! – вдруг загорается картинка, а следом появляется звук.

Я делаю сначала громче, потом тише, нажимаю на кнопку со стрелочкой вверх и возвращаюсь, нажимая на кнопку со стрелкой вниз. Всё это время Егор наблюдает за мной. А когда я останавливаю свой выбор на цветных картинках с котом и мышонком, которые часто мелькаю на экране под забавную музыку, мужчина подходит ко мне, протягивая очередную коробочку. В этот раз плоскую и с таким же ярким экраном, что и на его телевизоре.

– Мы находимся здесь, – показывает он мне, и я с удивлением обнаруживаю изображение карты. Хозяин проводит пальцем по экрану, сдвигая картинку. – Встретились мы тут. Ты можешь показать свой дом?

Аккуратно беру в руки прохладную вещицу, повторяю его движение – веду по экрану, отслеживая собственный путь в обратном направлении: от места, где мы встретились по степи до реки, вверх по течению, через небольшой лесок… И судорожно ловлю ртом воздух, когда вижу крыши домов родной деревушки. Отсчитываю четвёртый на самой дальней улице и протягиваю обратно мужчине.

– Вот мой дом.

Егор разглядывает экран, что-то нажимая пальцами. То сводит их вместе, то снова разводит в разные стороны. Он хмурится и шевелит губами, словно беззвучно говорит. Переводит озадаченный взгляд на меня:

– Ты уверена? Насколько мне известно, там давно никто не живёт.

В его голосе звучит искреннее удивление, и мне хочется смеяться. Я не никто. Я жила там всю свою жизнь!

– Там никто не живёт всего-то несколько дней, – говорю ему тихо. – С того дня, как мы встретились. Все мои вещи остались в доме, когда я сбежала.

– Ты жила там одна?

– Нет, я жила там с дедушкой. Около двух лет назад скончалась наша соседка, и мы остались с ним вдвоём. В тот день… – я поднимаю взгляд на Егора. – В деревню приехали чужие люди. Они рыскали по домам в поисках чего-нибудь ценного. Дедушка сказал, что это мародёры, что они всегда так делают. Я пряталась, когда они зашли в наш дом, не успела уйти.

– А дедушка?

– И дедушка не успел… – всхлипываю я. – Они… Егор, они убили его!

Мужчина садится рядом и сжимает мою руку.

– Мне жаль, что тебе пришлось такое пережить.

– Он так и остался лежать… там, в доме… Мне пришлось оставить его. Тот мужчина… Он повалил меня на пол… – бормочу тихо-тихо, словно, скажи я чуть громче, всё вернётся. – Он хотел сделать кое-что ужасное, понимаете? У меня просто не было выбора, – Егор так сильно сжимает мою руку, что мне больно. – Я ударила его прикладом дедушкиного ружья и выпрыгнула в окно. Я даже не уверена, что не убила его…

Громадные слезинки скатываются по моему лицу, но я не моргая смотрю на мужчину. Точнее, на его ожесточённое лицо. Я ничего не знаю ни о нём, ни об этом “большом” мире, но чувствую, как огромный груз из боли и вины спадает с моих хрупких плеч.

Егор мрачнеет, глядя на меня. Наверняка вообще жалеет, что помог! Что спас!

– Не реви, – снова говорит он, но разве можно так просто успокоиться? – Я разузнаю, что там к чему, а потом поеду и всё проверю.

От неожиданности я перестаю рыдать и, громко икнув, вытираю лицо ладонью.

– Я поеду с вами.

– Не прямо сейчас, – уточняет он. – Когда поправишься. По крайней мере, не ранее, чем я подготовлюсь к этой поездке.

– Хорошо. Другого выбора у меня всё равно нет.

– Не будь так пессимистически настроена. В твоей жизни приключилось настоящее дерьмо, но тебе просто необходимо жить дальше.

Я удивлённо смотрю на него, и он по-мальчишески усмехается. Задорно так. Почти весело. Интересно, почему?

– Я попробую, – серьёзно заявляю ему. – Не так-то это просто, когда у тебя нет ни дома, ни денег, ни документов, ни близких.

– Давай решать проблемы по мере поступления, ладно?

– Ладно.

– Вот и хорошо. Значит, ты отдыхаешь, а я пошёл. Постараюсь не задерживаться к обеду, но, если проголодаешься, поешь сама.

Я сдержанно киваю, и он уходит.

Смотрю телевизор, но спутанные мысли в моей голове никак не дают по-настоящему насладиться этим зрелищем.

Что имел в виду Егор, когда сказал, что узнает про мой дом? Узнает, что случилось в день нашей встречи? Или узнает, почему давно считалось, что в деревне никто не живёт?

Я знаю, что случилось. Но мне интересно знать, почему перестали доставлять продовольствия, почему дедушка никогда не стремился покинуть свой дом, даже когда стало ясно, что люди просто позабыли о нашем существовании.

Эти вопросы не дают покоя. Тревожат меня. Неожиданно мне начинает казаться, что за всем этим скрывается какая-то страшная тайна. И, пожалуй, впервые в жизни я задумываюсь над тем, кто я такая.

Дедушка никогда не рассказывал мне о родителях или других родственниках. Априори считалось, что нас только двое. Из года в год стареющий дед и его маленькая внучка Славка. Он обучал меня читать, писать и считать; нехитрым премудростям готовки, уборки и примитивного шитья – заштопать дырку на колготках или носках, поправить расползающийся шов на брюках или рубахе. Дедушка научил меня охотиться и рыбачить. Я разбираюсь в лесных ягодах и грибах, умею выращивать овощи, сушить их и мариновать. Но я абсолютно никакого понятия не имею о том, как выживать в мире людей. Как держаться в этом “большом” мире.

Что, если у меня не получится? Не так-то просто освоиться, зная, что никому нет до тебя дела. Дедушка говорил, что здесь нужно всегда помнить о том, что каждый человек может причинить мне вред, обмануть, воспользоваться наивностью. А теперь я осталась совершенно одна в условиях, когда мне приходится положиться на странного незнакомца, который волнует меня вовсе не из-за страха.

Когда мне надоедает гонять из пустого в порожнее свои мысли, я выключаю телевизор и иду на кухоньку. Знаю, что обещала Егору отдыхать, но ничего не могу поделать: мне кажется неправильным, что хозяин дома взвалил на себя заботу обо мне, так ещё и вернётся в дом, где толком ничего не приготовлено.

Инспектирую каждую полку шкафов и холодильника, стеллажи с банками и ящики с овощами. Запасы у мужчины весьма скудные, в основном, рыбные консервы, крупы, картофель, морковь, лук.

Варганю самый простенький рыбный суп с рисом и снова нажариваю сковороду картошки. Немного поразмыслив, ставлю простенькое тесто для лукового пирога. Дедушка очень любил его, и я думаю, что Егору тоже придётся по вкусу.

Ставлю пирог в духовку, перемываю посуду и вздыхаю, заслышав громкий лай огромного пса.

Мысленно готовлюсь к нагоняю от хозяина, но тут раздаётся громкий стук в дверь.

Странно, зачем Егору стучать?

Звук раздаётся снова, и я боязливо подхожу к двери.

Проворачиваю щеколду. Опускаю ручку.

В приоткрывшейся щели вижу красивую женщину, что изумлённо смотрит в ответ.

Женщина уверенно толкает дверь на себя и входит в дом. При этом она изучающе смотрит на меня. На платье с красивым цветочным принтом. На скрученные в плотный узел волосы. На дрожащие руки. Я не знаю, куда их деть, поэтому сплетаю пальцы в замок и бесконечно тереблю их.

Не разуваясь женщина проходит по коридору, толкает дверь спальни и кривится. Потом идёт на кухню, инспектирует кастрюлю с супом и сковородку с картошкой. Даже заглядывает в духовку!

От смущения я не знаю, куда себя деть. Так и хожу за ней, чувствуя тянущую боль в бедре, что разгорается медленным огнём.

Когда с инспекцией кухни покончено, женщина снова переводит взгляд на меня. Внимательно всматривается в черты лица, скользит взглядом по фигуре и останавливается на босых ногах.

– Кто ты такая? – поджимая губы, спрашивает она. – Впрочем, неважно. Егор вечно тянет в дом сирых и убогих.

Во мне поднимается волна негодования:

– Это вы кто такая? Ворвались сюда, как к себе домой, а Егор ничего не говорил… – запальчиво начинаю, но теряюсь под её насмешливым взглядом. – Вы его жена, да? Это ваши вещи?

Это простое осознание словно под дых ударяет. Гнев поднимается к самому горлу. Мне хочется закричать, и я пугаюсь этих незнакомых чувств. Что со мной? Почему одна крохотная мысль, что красивая незнакомка имеет отношение к хозяину этого дома, подобна яду? Скручивает содержимое желудка, переворачивает всю еду, и желчь взмывает кверху.

Хочу, чтобы она ушла. Чтобы пришёл Егор и выгнал эту женщину. Мне не нравится её взгляд. Её присутствие здесь. Словно она чужая. Не имеет права здесь находиться, хотя она, вероятно, имеет. В отличие от меня.

– Я думаю, что вам лучше уйти, – неуверенно говорю ей. – И вернуться, когда Егор придёт домой. Вне зависимости от того, кем вы ему приходитесь.

– Ты считаешь, что имеешь право голоса? – усмехается она, подходя ближе. Вплотную. Сжимает пальцами моё плечо и шипит мне в лицо: – Не знаю, что ты замыслила, девочка, но Егор мой. Ты можешь сколько угодно строить перед ним сиротку, я же вижу тебя насквозь!..

Заслышав шум из коридора, она замолкает и отпускает меня.

– Слава, ты что, выходила на улицу? Дверь не закрыта, – приближается голос Егора. – Я тебе витаминов принёс. Фрукты, овощи. И мазь, про которую Колян говорил.

Я поворачиваюсь к дверному проёму и вижу, как он входит в кухню. Окидывает меня взглядом. Удовлетворённо хмыкает. И тут же замечает застывшую посреди помещения гостью.

– Лена? – в его голосе звучит искреннее удивление, и плотный узел напряжения внутри моего живота расслабляется. – Ты чего здесь..? А-а-а, я понял. Тебя Николай прислал?

Мужчина раскладывает по местам покупки из сетчатой сумки. Я слежу за тем, куда и что отправляется с его подачи. Он, кажется, никак не обеспокоен визитом, который жутко нервирует меня.

– Только он сказал, что проверит пациентку дня через три, – закончив с продуктами, Егор протягивает мне коробочку с мазью, и я беру. – У нас всё хорошо.

Его голос звучит немного рассеянно. Невпопад. Я вдруг так ясно понимаю, почему она пришла, что мне хочется рассмеяться. Неужели он не понимает..?

– Я приехала по другим вопросам, Егор. Зашла домой, а тут – ну надо же! – такой сюрприз!

Та, которую зовут Леной, проходит мимо, становится, загораживая спиной обзор, и продолжает:

– Если пациентке действительно лучше, думаю, я заберу её в больницу. Так будет удобнее всем.

Молчание раздражает. Я подаюсь в сторону, выискивая взглядом Егора. Он угрюмо смотрит в пол. Меж густых бровей пролегла глубокая складка, словно он сосредоточенно обдумывает наилучший вариант.

Мужчина поднимает глаза, натыкаясь на мой взгляд, и медленно кивает.

– Да, ты права… – глухо говорит он, и я понимаю, что это конец. – Да, ты права, – медленно повторяет Егор, – пациентке действительно стало лучше, но ни в какую больницу она не поедет.

Что?! Я ослышалась? Перехватываю его взгляд, и мужчина мне подмигивает. Он мне подмигивает!

– Господи, да почему, Егор? – спрашивает женщина. Её голос звучит визгливо, истерично, и я морщусь.

– Кризис миновал, я не думаю, что будут осложнения. Николай предупреждал о таком развитии событий. – Егор пожимает плечами.

– О каком ещё таком развитии событий?!

– Что госпитализация может и вовсе не понадобиться. Лен, ну ты же медик, почему я должен объяснять тебе прописные истины?

– Прописные истины, Егор? – её голос взлетает на несколько октав.

– Слава, будь добра, – обращается ко мне мужчина, – оставь нас, пожалуйста, наедине.

Я лишь киваю. Ни жива ни мертва от страха выхожу из кухни и припадаю спиной к стене. Сердце колотится у самого горла, отдаваясь глухим стуком в ушах. За его биением я с трудом различаю речь.

– Зачем ты пришла, Лена?

– Медсёстры судачили, что у тебя поселилась какая-то девчонка…

– Тебя это не касается.

– Егор, я… – она говорит всё тише и тише, и я не могу разобрать ни слова.

– Лен, это не твоё грёбанное дело, – Егор повышает голос.

Дальше раздаётся неразборчивый бубнёж, и Егор громогласно заявляет:

– Ты с ума сошла?! Сколько, по-твоему, ей лет?

И снова бубнёж. Ну неужели так сложно говорить поразборчивее?!

– Это всё равно ничего не изменит. – отрезает мужчина. Женский голос возражает, и он добавляет: – Как знаешь. Дело твоё.

Слышу шум шагов и торопливо скрываюсь за ближайшей дверью. Судя по звукам, женщина уходит. Егор закрывает за ней дверь, возвращается на кухню. По пути он громко зовёт меня:

– Слава! Ступай обедать! – И я тихо выныриваю из укрытия.

Подойдя к мужчине, заглядываю через плечо. Он режет хлеб неровными ломтями. Глядит на меня с хитрой улыбкой.

– Наливай суп, хозяюшка моя, да будем садиться за стол.

Я подчиняюсь просьбе. Жар приливает к щекам от его слов. Уверена, что я вся красная, как перезрелая рябина! Хорошо, что он возвращается к своему занятию и не смотрит мне в лицо!

Едим мы молча. Он – с большим аппетитом, я же еле заставляю себя глотать.

– Вкусно. Спасибо! – громогласно говорит Егор с сытой, довольной улыбкой. – Ты отлично готовишь.

– Не стоит благодарности. Это меньшее, что я могу для вас сделать в ответ на вашу доброту.

– Ты о больнице? – хмурится он. – Брось. Я же обещал, что не отправлю тебя туда. Главное правило, помнится, было: что ты будешь хорошо питаться и поправляться.

Я быстрее работаю ложкой, вызывая сдержанный смех. Удивлённо смотрю на мужчину и вижу, что он и сам крайне удивлён чужеродному звуку, исходящему из самой глубины его души. Скрипучий, лающий смех ласкает слух, наполняет моё тело теплом, и я улыбаюсь в ответ.

– Я отойду ненадолго, Слава. Помочь нужно хорошему человеку. Посуду не трогай, вернусь и всё помою сам.

– Да ну, глупости. Я справлюсь, – отмахиваюсь от его слов.

– Ну как знаешь, – не спорит он, оставляя меня одну.

До самого глубокого вечера я не знаю, чем себя занять. И где только Егор? Мне беспокойно быть одной. Словно все мои кошмары вернутся: те мужчины ворвутся сюда и завершат начатое.

Мои нервы натянуты до предела, и я решаю прилечь. Кажется, только на минутку смыкаю веки, а просыпаюсь уже в непроглядной тьме.

Лишь изредка вспыхивает жёлтыми всполохами свет маяка.

В доме стоит тишина. Егор вернулся или ещё нет? Непонятно. Но я решаю проверить. Иначе страх съест живьём.

Крадучись добираюсь до комнаты, где спит Егор. Еле сдерживаю вопль ужаса, вглядываясь в темень. Но вот глаза привыкают, и я различаю в центре зала две фигуры.

Крупная мужская, подобно изваянию мраморному, стоит, уперев руку в бок. Вторая же рука покоится… на женской голове… путаясь пальцами в волосах.

Другая фигура, женская, стоит перед ним на коленях.

Мужчина тихо стонет, стягивая волосы в кулак, и поднимает свой взгляд прямо на меня.

– Слава, иди сюда, – напряжённо говорит мне Егор.

Словно кролик перед удавом, я нервно вытягиваюсь и, часто надсадно дыша, иду на звук его голоса.

– Разбудили? – как ни в чём не бывало спрашивает мужчина, и с моих губ срывается нервный смешок. Но я продолжаю молчать. Не издаю ни звука, кроме свистящего дыхания, которого не хватает. Словно я надышаться не могу! – Извини, я не хотел побеспокоить тебя. Посвети, пожалуйста.

От страха я даже не сразу понимаю, что между ними тускло светит фонарик. Именно его и протягивает мне хозяин дома.

Я беру согретый его жаром металлический предмет и направляю луч света примерно в том же направлении, куда он и светил. И смущённо ахаю.

Егор стоит со спущенными штанами, а его бёдра покрыты ожогами!

– Так лучше? – хмуро спрашивает он у Лены, которая сидит на полу. Рядом с раскрытой аптечкой.

– Просто супер, – её голос сочится ядом.

Она промакивает свежие раны бинтом, местами отрывает куски кожи, где-то вытирает сочащуюся кровь.

Неожиданно Егор снова грубо за волосы оттаскивает женщину.

– Ну я же просил! – шипит он. – Не надо срывать ошмётки. Просто обработай и нанеси послеожоговую мазь!

– Не веди себя как неандерталец! – цедит сквозь зубы Лена. – То, что ты придерживаешь мне волосы, чтобы не попали в твои же раны, не значит, что ты можешь тягать меня за них!

– Просто делай, как я велю. – предупреждает её тихо, но моё тело покрывается мурашками от ужаса.

– Что случилось? – дрожащим голосом спрашиваю у него.

– Авария на подстанции. Трансформатор загорелся…

– А тебе ведь больше всех надо, – недовольно говорит Лена.

– Я, по-твоему, Ивана Никаноровича должен был туда отправить? Ты не хуже меня знаешь: не потуши я вовремя, всё выгорело бы дотла.

– Вы могли пострадать, – вырывается у меня.

Признаться честно, от сердца отлегает. А то придумала не бог весть что! Лена – медик. Егор пострадал при аварии. Она просто помогает ему обработать раны!

– Эй, – зовёт меня Егор. – Не о чем волноваться. Всё позади.

Наверно, он прав. Волноваться не о чем. Знаю, что некрасиво так думать, но я почти счастлива, что они здесь, в полной темноте, заняты всего лишь перевязкой, а не чем-то очень личным.

– Из-за аварии нет света? – спрашиваю спокойнее.

– Да, сегодня только маяк и остался. Во всём посёлке вырубило электричество, – поясняет мужчина.

– Ясно.

– Всё, – оповещает Лена и поднимается на ноги. – Ну, я пошла..?

Она заискивающе смотрит на Егора, и мне хочется ударить её по голове фонариком.

– Да, спасибо, Лен. – говорит хозяин дома, не оправдывая её надежд. – Извини, проводить сегодня не смогу даже до калитки.

– Уж до дома я дорогу знаю, – усмехается она с лёгкой грустью. – Давай фонарь, девочка.

Она уходит не прощаясь, оставляет нас в темноте. Я остаюсь на месте, переминаясь с ноги на ногу, и не знаю, куда себя деть.

– А ты чего вскочила-то? – спрашивает Егор. – Вроде, мы особо и не шумели. Только начали, и ты тут как тут.

– Я темноты боюсь, – говорю еле слышно.

Уверена, что краснею. Хорошо, что в доме так темно, и он не может увидеть этого.

– И почему я не удивлён? – хмыкает Егор.

Он достаёт из стенки толстую свечу на блюдце и поджигает. Оранжевое пламя танцует от каждого движения мужчины.

Он садится на диван и хлопает рядом с собой.

– Ну, садись, красавица. Побуду твоим рыцарем.