Читать книгу Чёрно-белое колесо - Екатерина Рогачёва - Страница 4

Молоко, только что мирно побулькивающее в миске, внезапно зашипело, вспенилось и переметнулось через край. Белые брызги долетели до Регины, кинувшейся было спасать проклятую жидкость, но безнадёжно опоздавшей. На маленькой кухне запахло палёным, белая пенка с удовлетворённым шипением погасила конфорку плиты.

– Чёрт! – ругнулась Регина, потирая пострадавшую руку. – Ненавижу готовить.

– Ты в последнее время всё ненавидишь.– Андрей отобрал у жены полотенце, в которое она вцепилась, и развернул к себе её ладони. – Больно?

Она только недовольно отмахнулась. Двухлетняя Элла, до того с интересом наблюдавшая за родителями, что-то прощебетала на своём птичьем языке и стукнула по обеденному столу игрушкой.

– Помолчи, – проворчала Регина, плюхаясь рядом с ней на диванчик за столом. – Тебя всё равно никто сейчас не понял.

– Регина! – укоризненно сказал Андрей и подмигнул дочери.

– Что? – она потёрла виски и поморщилась. – Ещё скажи, что я неправа. Естественно, меня всё бесит. И у меня нормальной работы нет, пока там, в Москве, империю делят, и твой институт в заднице, и денег нет, и квартира эта…

Она обвела рукой кухню и фыркнула:

– Считаешь, это нормально – жить в собачьей конуре? Ни места, ни воздуха. Даже кашу ребёнку приготовить негде.

Андрей с явным скептицизмом покосился на сбежавшее молоко. На его лице отчетливо читалось сомнение в том, что размеры к кухне и любовь к готовке как-то связаны. Но спорить не стал, поставил испорченную миску в мойку, достал новую. И бутылку с молоком. Элла постукивала по столу всё нетерпеливее, а манка сама себя не сварит. Регина смотрела в окно, за которым жёлтым костром догорал поздний сентябрь.

– Зато у нас тихо, – примирительно сказал Андрей. – На улицу выходить не страшно.

– В болоте всегда тихо, – отозвалась Регина. – И топко. И воняет застоявшейся водой, если не чем похуже. Прикинь, какие сейчас перспективы в Москве? Да там взлететь можно на волне изменений.

– И ей же накрыться. Почти как медным тазом. С тем же результатом так точно.

В этот раз молоку повезло больше. Оно благополучно вскипело, и тут же было засыпано крупой. Регина встала, боком обошла Андрея и открыла форточку. С улицы потянуло мокрой вечерней свежестью.

– Плевать, – сказала она, рассматривая зажигающиеся внизу фонари. – Всё лучше, чем так, в трясине загибаться. Если жизнь не предоставила всех благ добровольно, значит, нужно их выдрать из её глотки.

Андрей подошел со спины. Обнял, помолчал, тоже вглядываясь в наползающие сумерки. Спросил тихо:

– Только у жизни? Или у кого придётся будешь выдирать?

– Понадобится – буду.

Регина прижалась к мужу спиной. Тепло и спокойно. Он всегда такой уверенный, надёжный, настоящий. Только так много не понимает. Не понимает, что можно жить лучше. Можно иметь больше. Можно и нужно лезть вверх, несмотря на препятствия.

– Пойду, – сказала она уверенно. – И по головам, и по трупам. Но обязательно выберусь на вершину. Вот увидишь, обо мне ещё все узнают.

«И вас вытащу», – мысленно добавила она. «Всех. Справлюсь».

Андрей хмыкнул. Поцеловал её в макушку:

– Какая ты у меня амбициозная и беспринципная, – с иронией сказал он. – Мне нравится.

– Тебе смешно, да? Не смейся, послушай.

Она развернулась к Андрею и заговорила быстро, возбужденно, умоляюще:

– Давай уедем отсюда. В Москву или Питер. Найдём хорошую работу, устроимся. У нас получится, я точно знаю. Ну что нас здесь ждет, ты представляешь?

– А что нас ждет где-нибудь ещё? – задумчиво спросил Андрей, глядя через её плечо в окно. – Где гарантии, что там будет лучше?

Регина фыркнула.

– Не будет, так сделаем. Нет, правда, ты же не можешь упахиваться в своем институте за три копейки до конца жизни. Андрюш, давай рискнем, а?

– Не так уж я и упахиваюсь, – сказал он, переводя на неё взгляд. – И мне нравится моя работа.

– Как она может нравиться, если за неё не платят?

Он пожал плечами. Разговор явно был ему неприятен.

– Может. И я надеюсь, что когда-нибудь всё изменится. А пока подрабатываю, как могу. И не вижу смысла куда-то ехать за призрачным счастьем. Здесь есть стабильность, здесь есть крыша над головой. Здесь мама, которую мне не на кого оставить.

– На крышу можно заработать, – упрямо сказала Регина. – Не на такую, как эта. Лучше, намного лучше. И маму можно потом забрать.

– Потом, – усмехнулся Андрей. – Когда ещё будет это потом. Ты фантазёрка, любимая.

Регина снова повернулась к окну. Он ей не верит. Неужели хочет и дальше жить вот так, впроголодь, в тесноте и без будущего? Ничего. Она убедит. Объяснит. Покажет, в конце концов. Она вытащит его из этой дыры.

Андрей обнял ее за плечи и мягко сказал:

– Не злись. Я понимаю, что тебе тесно, как птичке в клетке. Потерпи немного. Я уверен, скоро всё наладится, и тогда мы что-нибудь придумаем.

– Ждать можно вечно, – пробормотала Регина, накрывая его ладони на своих плечах собственными. – А жить надо сегодня. Давай уедем.

Андрей промолчал. Понятный ответ. Регина прикусила губу. И раздражённо мотнула головой. Он просто не понимает. Не верит. Плевать. Главное, она этого хочет и это сделает.

Заскучавшая за столом в одиночестве Элла застучала ложкой по тарелке. Та подпрыгнула. Андрей обернулся и подмигнул дочери.

– Видишь, какая у нас мама грозная. Как думаешь, смилостивится и покормит она нас сегодня или нет?

– Подумаю, – буркнула Регина, высвобождаясь из его рук и отходя от окна. – Тебе тоже детской каши?

К вечеру Элла раскапризничалась. Кажется, разболелся живот. Регина перепробовала всё – и заваренные травки от рези, и компресс-грелку, и получасовое поглаживание.

– Давай спущусь вниз, к телефону-автомату, и позвоню маме. Она должна знать, что в таких случаях делать.

– Сами, – огрызнулась раздражённо Регина. – Ещё не хватало, чтоб мне потом высказывали, мол, плохая мать, даже с таким пустяком справиться не могу.

Андрей промолчал. Что-то в этом роде мама ему уже не раз говорила. Разумеется, не при Регине.

Уложить ребёнка удалось только поздно ночью. Регина свернулась клубком в кресле рядом с кроваткой и, серая от усталости, мгновенно отключилась. Андрей не стал её трогать, лёг на диван и долго перед тем, как уснуть, смотрел в потолок. Тени занавесок, шевелящиеся от сквозняка, переплетались причудливым узором. Как волосы Регины на ветру. Она не любила ходить с распущенными по улице, ругалась, что потом распутать невозможно. Регина – ветер, огонь, буря, тёмные глаза в длинных ресницах, тонкие запястья. Она смеялась звонко, словно рассыпая вокруг маленькие колокольчики. Она злилась, когда куда-то опаздывала. Уже несколько лет она была для него всем. И с каждым днём он всё яснее понимал, что ничего о ней не знает. Начинающий фоторепортёр, девчонка со смешными хвостиками и распахнутыми, всегда насторожёнными, как у дикой лани глазами, была простой и понятной. Уверенная жёсткая женщина со злым блеском во взгляде была незнакома. Он любит совершенно чужую женщину. Любит с каждым днем всё больше и больше, дышит ею. Регина. Однажды она сказала, что это не настоящее её имя. Больше ничего, кроме самых общих вещей, он не знал. Выросла на железнодорожной станции. Отца не было, мать пила. Дождалась совершеннолетия и сбежала оттуда. Всё. Он не спрашивал о подробностях. Ему просто нужно было, чтобы Регина была рядом.

– Это всё бред, – пробормотал он. – Какие трупы, какие головы? Она просто устала и в плохом настроении. Не всерьёз.

Тени на потолке не ответили, они не знали, так ли это. Андрей закрыл глаза, он тоже не знал.

Ближе к рассвету небо просыпалось крупным дождём. Стучащие по крыше капли, разбудили Регину. Полежав ещё, она поднялась. Включила чайник, посидела немного на кухне. Тишина успокаивала. Хотелось протянуть эти мгновения, в которые не нужно было никуда бежать и ничего делать. Последнее время было непростым. Чтобы выжить, их газета бралась за всё. Статьи о дорожных происшествиях, о вырубке леса где-то в глуши, об открытии нового магазина, интервью с бабушкой-пенсионеркой, видевшей призраков на местном кладбище. Регина моталась с Красавчиком наперевес вместе со всеми журналистами. Отдел новостей, отдел рекламы, срочные выпуски. Иногда ей казалось, что она путает людей, события и даты. Не слышит, о чём спрашивают очевидцев, не знает, на какую тему вообще репортаж. Правильный свет, оптимальное расстояние, чтобы лица не расплывались, минимальное количество плёнки – за неё отчитываться. Не думать, не отвлекаться, работать. Красавчик тянул руки, под вечер пальцы едва держали его гладкие бока. Занести плёнку в фотолабораторию, приползти домой поздно вечером. Соседка укладывала Элку спать часто задолго до появления родителей. Ответственная пенсионерка отчитывалась, что девочка ела, во что играла, сколько спала днём. Четверо внуков, уже закончивших школу. Опыт. Регина почти не слушала, что-то ела, кивала и прикидывала, что нужно успеть завтра. Нужно, нужно потерпеть, рано или поздно она изменит ситуацию и не придётся больше столько работать. Или, хотя бы, не считать копейки после выдачи зарплаты.

Андрей тоже работал. Как мог, она знала. Сейчас все крутились, как могли. Глядя, как он засыпает в кресле после ночных разгрузок, она с раздражением думала о глупой принципиальности, о нежелании бросать его бесценный институт, о нежелании искать другой заработок. Они не разговаривали об этом, предлагать было бы бесполезно, Регина знала и не понимала. Пострадать над растоптанными идеалами можно и потом, а жрать хочется уже сейчас. Она могла бы устроить его куда-нибудь туда, где крутятся деньги, благо знакомств хватало. Это единственное, чего всегда в избытке у журналистов. Но он не пойдёт, она знала. И он знал, что она знает. Он молча уходил по ночам разгружать машины, она молча встречала его после работы, если сама к тому времени возвращалась. Регина скучала по тому времени, когда они говорили обо всём.

Андрей спал. Регина отрешённо понаблюдала за тем, как равномерно поднимается и опускается широкая грудь с тёмными кружками плоских сосков. Красивый, очень красивый. Высокий, мускулистый, с чёткими мужественными чертами лица. Научные сотрудники не бывают такими. Так ему Регина при первой же встрече и сказала. Актёры, спортсмены, военные, в конце концов. Но не потомственные химики же. Бред. А теперь их совместный с бредом ребёнок сопит заложенным носом в кроватке рядом. Регина усмехнулась, завернулась поплотнее в плед, забралась на кресло у подоконника с ногами. Из форточки тянуло ночной прохладой. Андрей спал, наблюдать за ним было приятно. Словно кошачьей лапкой по сердцу гладить. Перед внутренним взором медленно проплывали воспоминания о знакомстве.

Регина только-только начала работать в газете фоторепортёром, самой себе казалась такой важной, успешной женщиной, строящей карьеру. Особенно после года работы официанткой и уборщицей в одном лице в городской столовой. Зато она закончила курсы фотографии, копила на собственный фотоаппарат и вообще безумно гордилась собой. Их с ещё одной такой же, молодой и бестолковой девчонкой-журналисткой отправили делать репортаж о работе научного института. Они добрались до внушительного здания где-то на окраине, продемонстрировали документы на проходной и вот уже час покорно бродили по узким пустынным коридорам вслед за весьма разговорчивым пожилым дяденькой в очках. И слушали, слушали, слушали. Дяденька сыпал терминами, размахивал руками, что-то увлечённо вещая, и не разрешал заходить ни в одну дверь из попадавшихся на пути. Лаборатории, эксперименты, секретность. Регина даже не расчехлила рабочий фотоаппарат. Девчонка-журналистка кивала в такт дяденькиным речам, и на лице её отчетливо читалось – уволюсь к чертовой матери. Вот завтра же уволюсь.

Регина её понимала. Они стояли возле какого-то стенда и слушали что-то про сложности технологического процесса и технику безопасности, когда Регина увидела его. Парень вышел из ближайшей к ним двери, встретился с ней взглядом и улыбнулся. И всё. Регина поняла, что если не перенесёт на плёнку эти невероятные глаза и улыбку, вызывающую дрожь в коленях, то просто не сможет спокойно жить.

– Пал Андреич, – спросил парень. – А кто это с вами? Может, нужно помочь чем-нибудь?

– О, Андрей, – оживился дяденька в очках. – Тут у нас представители прессы. Я уже почти всё, что можно и нужно показал, но время, время. Закончи экскурсию, раз ты свободен. Девушки, знакомьтесь, Андрей Стольников, младший научный сотрудник.

– Очень приятно, – сказал Андрей Стольников. И снова улыбнулся. Журналистка разулыбалась в ответ, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Регина не дала. Она протянула Андрею ладонь и представилась:

– Регина, – и добавила тише. – Можно я вас сфотографирую?

– Таких интересных предложений мне ещё не делали, – сказал он. – А почему бы и нет? Я через час заканчиваю и буду полностью в вашем распоряжении.

Его глаза смеялись. Серо-голубые, прозрачные, как речная вода. Такие же глаза у Элки.

А потом они гуляли. Регина доказывала, что Андрей врёт и вовсе не работает в институте. Таких научных сотрудников не бывает. Он смеялся и тыкал пальцем в собственный пропуск, который извлек из кармана.

– Это ты моего отца не застала, – говорил он. – Тогда бы утверждала, что и профессоров таких тоже не бывает.

Отец Андрея работал в том же институте, занимался какими-то изысканиями, Регина не вникала в подробности. Он умер несколько лет назад, и осталась у Андрея только мама.

Они сидели на лавочке в парке, ели мороженое, и Регина слушала. Про профессорскую семью, про химическую лабораторию, про всё-всё-всё, о чём рассказывал Андрей. Слушать было интересней, чем говорить самой. Да и не хотелось ничего рассказывать о себе. По сравнению с Андреем она была помойной кошкой рядом с леопардом. Нет, пусть рассказывает он. А потом они целовались. В том же парке, прямо на первом свидании, не обращая внимания на прохожих и их взгляды. Мир обрушивался водопадом и разбивался брызгами у ног. На всё было плевать, и ничего не могло перекрыть лихого бесшабашного счастья, затопившего всё внутри и снаружи. Не было никого, были только они вдвоём.

– Я тебя никуда не отпущу больше, – сказал Андрей куда-то во встрепанные Регинины волосы.

– Что, вот прямо так и не отпустишь? – она хмыкнула, утыкаясь лбом ему в плечо. А про себя подумала: «Скажи да».

– Да, – сказал он.

– А если я не согласна?

– Твои проблемы.

Они смеялись. Потом целовались снова.

– Я уже всё решил, – Андрей, провожая, закутал её в свой пиджак. В простой рубашке без официального пиджака он казался ещё красивее, и Регина таяла, как мороженое на солнце.

– Что решил?

– Мы поженимся. Жить есть где, у меня квартира от тётки осталась. Мама обитает отдельно.

Квартира и правда была. Доставшаяся от тётки и бабушки, маленькая, неудобная, зато двушка. Вместе с квартирой достались и тени прожитых двумя одинокими старухами лет. Они прятались под вязаными кружевными салфетками, накрывающими мебель. Таились в старых стеклянных вазах и графинах, как бы ещё не довоенных, отражаясь в их гранях. Выглядывали из-за вышитых подушек и гобеленов на стенах.

– Как ты в этом живёшь? – ужасалась позже Регина. Андрей пожимал плечами.

– Мне не мешает.

Регине мешало. Собрала и выбросила в тот же день, как переехала к Андрею. Но это было позже. А тогда она думала, что он шутит.

– Поженимся?

– Конечно. Я честный человек. Кстати, сына назовем Мишкой, а дочку Машкой. И не спорь, я всё решил.

Поженились они через два месяца.

Элка зашевелилась, засопела как ёжик. Регина заглянула в кроватку. Нет, не проснулась. Значит, можно и самой подремать, пока Андрей на работу не встанет. Всё тот же научный институт. Всё тот же научный сотрудник. Всё тот же мирок крошечной квартирки, пелёнок и причитаний бабок на лавочке. Страна замерла в напряжённом ожидании, ходят упорные слухи о больших переменах. А они с Андреем так и сидят в этом богом забытом городишке и лично у них перемен не предвидится.

– Нет, нужно выбираться отсюда, – пробормотала Регина, укладываясь под бок к мужу. – Надо, надо.

Осень шептала за окнами дождём какие-то ласковые глупости. И сон под них приходил мягкий, тёплый и уютный, как тот самый плед, небрежно брошенный сейчас у кресла.

Ноябрьские сумерки тяжело расползались по кабинету. Собравшиеся в нём люди молчали. Тишина давила на плечи. Прямо военный совет, подумал Андрей. Враг наступает, нужно давать бой, а ни боеприпасов, ни бойцов. Командование думу думает, а остальные почтительно ждут.

Ирония была мрачной, как сгустившиеся по углам тени, и горчила на языке. Хотелось сплюнуть. А он ведь, как любой мальчишка, зачитывался вот такими книжками о войне и, представляя себя на подобном военном совете, всегда думал – а вот я бы, я бы сказал, я бы помог. Пожалуйста, придумывай. Сидишь вот, среди немолодых и неглупых людей, готовых выслушать любое предложение. Потому что они не знают, что делать. И тебя выслушают, если тебе есть что сказать. Только нечего. И врага нет, и боеприпасов не надо, больше не решается всё так просто.

– Закроют нас, как пить дать закроют, – сказал Пётр Васильевич, заведующий лабораториями. – Законсервируют все проекты и закроют.

– Не будут консервировать, – отмахнулся кто-то с дальнего конца стола. – Просто выгонят на улицу и всё. Теперь наука не нужна.

Ему не ответили, такое тоже могло быть. Никто вообще не знал, что будет завтра.

– Нужна, – мрачно выдал кадровик. Он ещё с отцом Андрея работал, принимал и увольнял половину НИИ. – Нужна наука. Войны, революции, а наука никуда не денется. Прогресс не остановишь.

– А что остановишь? – внезапно взорвался Васильевич. – Что? Утечку кадров ты остановить можешь? Знаешь, сколько у меня народу осталось? Четыре человека. Четыре, мать твою! На семь лабораторий. Весь молодняк ушел. В бизнес, чтоб его! – Он подскочил и треснул кулаком по столу. – Не нужна им твоя наука, нахрен не нужна! Им жрать надо. И семьи кормить.

Он обвел бешеным взглядом присутствующих, остановился на Андрее, ткнул в него пальцем:

– Думаешь, чего мы на совещание младших научных тащим? Вот Стольникова, например. Потому что он самый гениальный? Потому что отец у него нам всем хорошо известен? Нет! Потому что некого больше. Он один из немногих, кто не ушел ещё из вашей науки!

«Было бы куда, ушел бы», – подумал Андрей. Только что упомянутый отец укоризненно смотрел на него со стены, завешанной фотографиями известных и значимых в НИИ людей. Строгий костюм, серьёзное лицо, прищуренные глаза. Точно такое же фото, только поменьше и без траурной ленточки в нижнем углу, стояло дома у мамы. Отец бы, наверное, не думал, что лучше – наука или бизнес. Он был принципиальным и верным идеям. У Андрея идей не было. Были жена и дочь. И мама.

– Прекрати истерику, – утомлённо сказал директор института. – Все мы всё знаем. Можно сколько угодно глотку драть, ничего ты этим не изменишь.

Все опять замолчали. Пётр Васильевич плюхнулся на стул и вытер лоб. Руки его подрагивали.

– Здание наше администрация продавать думает, – сказал тихо Валентиныч. – Ходят слухи, кто-то крупную сумму предложил. То ли казино хотят сделать, то ли ресторан.

– Меня отсюда только вперед ногами вынесут! – снова взвился Васильевич.

– Хватит! – директор хлопнул ладонью по столу. Андрей отстраненно подумал, что так недолго после пары совещаний и без мебели остаться.

– Значит так, – директор оглядел присутствующих. – Сделать мы всё равно ничего не можем. Ни-че-го. Работаем дальше, пока не закрыли. Может, и обойдётся.

Он перевёл взгляд на тот конец стола, где сидели младшие научные сотрудники. Всего несколько человек. Недели две назад их было втрое больше.

– А вы, молодёжь, думайте сами, что делать. Нам, старикам, деваться всё равно некуда. Если кто уйдёт, обид держать не будем. Всё понимаем. Оставшимся постараемся выплачивать зарплату, как сможем.

– Никак не сможем, – буркнула главный бухгалтер. – Нет теперь денег.

– Поищем, – махнул рукой директор. – В общем, думайте, ребята. На сегодня всё, идите.

На улице окончательно стемнело. Ледяная мокрая крошка летела с ветром в лицо. Андрей пониже надвинул капюшон куртки и зашагал к остановке. На душе было тоскливо. И всё мерещилось, что в спину, со стороны оставленного НИИ, продолжает втыкаться укоризненный взгляд знакомых прищуренных глаз. Андрей передёрнул плечами. Не помогло. То ли холод был виноват, то ли необъяснимое чувство вины, но по спине так и ходили ледяные мурашки, изнутри грызло. Наконец он не выдержал. Остановился, зло сплюну под ноги. Вдохнул поглубже. И сказал громко, отчетливо:

– Пропади всё пропадом. Никуда я не денусь, ясно вам, никуда.

Поздний прохожий, тощий мужик в тёмной куртке, глянул на Андрея с подозрением и ускорил шаги. Андрей хмыкнул. Пополняем ряды сумасшедших? Их сейчас много. Ну и ладно, зато на душе стало легче. И до последнего автобуса ещё десять минут. Успеет, если поторопится.