Читать книгу Чёрно-белое колесо - Екатерина Рогачёва - Страница 6

Зима грызла душу. Особенно она неистовствовала по ночам, скреблась в окно и жутким шелестящим голосом метели уговаривала открыть его, вдохнуть колючий ледяной ветер, выбраться, отдаться, раствориться. Коготки снежинок царапали стекло, невидимые в чернильной темноте, страшно и тоскливо шептала что-то позёмка внизу. Зима смеялась, тихо скалясь морозными зубами.

В обшарпанной однушке в спальном районе было холодно, в щель под окном немилосердно дуло. Элка бесконечно хлюпала носом и кашляла. Регина куталась в драный колючий плед, прилагавшийся к постельному белью и, собственно, съёмной квартире, и морщилась. Холод не раздражал, раздражали ассоциации с прошлым. В доме, в котором она провела детство, точно так же дуло изо всех щелей, и плед тоже был колючим. Только ещё более драным и грязным.

– А у меня сегодня выходной, – радостно сообщила Маруся. С Марусей вместе они и снимали эту халупу, так было дешевле. Ни одна из них не могла пока позволить себе большего. Ни Регина, до глубокой ночи проводящая фотосессии от журнала и пока только мечтающая улучшить проклятые жилищные условия. Вообще хоть что-нибудь улучшить. Москва жрала всё, что зарабатывалось. Ни Маруся – милая блондиночка откуда-то из-под Саратова, устроившаяся крайне удачно, как она полагала, официанткой в ресторан и предпочитающая ночные смены.

– Давай к нам, – уже не раз предлагала она Регине. – Работы навалом, ночью клиентов всегда много. Официанток не хватает, а чаевые…

Она мечтательно закатывала круглые небесно-голубые глаза.

– Ты не представляешь, какие типы к нам иногда заезжают, могут такую пачку денег отвалить – закачаешься.

– Так какого чёрта ты в этой дыре сидишь?

– С хозяином делиться приходится, – после подобных вопросов Маруся резко грустнела.– Кто ж мне даст всё забрать?

– А тебе клиенты только чаевые предлагают? – спросила как-то Регина после очередной восторженной тирады. Вот она, Маруся, ещё немного поработает и сможет и жильё себе купить, и машину, и приодеться, и вообще. Та пожала плечами и легко ответила:

– Да нет, конечно, всякие бывают.

– И тогда что?

– Ничего, – Маруся улыбнулась.– Кто же меня на этой работе держать будет, если я ещё и ломаться начну? Знаешь, сколько желающих на моё место? А так и деньги хорошие, и возможность подцепить кого богатенького. Говорю тебе, давай к нам.

Регина передёрнула плечами и ничего не сказала. Если не считать привычки бесконечно болтать, Маруся была отличной соседкой. Не мусорила, не оставляла свет в туалете включённым, а тюбик зубной пасты открытым, днями сидела с Элкой. А Регина за это сама обеспечивала всех едой, платила за квартиру вовремя. Ругаться с ней не хотелось, как не хотелось искать другую соседку, няню для Элки, которую некуда было деть, другую квартиру. Эта была холодной, без ремонта и с минимумом мебели, зато со стационарным телефоном и недалеко от редакции журнала. Ничего лучше пока всё равно не найти.

– Привет, моя хорошая, – засюсюкала Маруся, наклоняясь к собирающей за столом кубики Элле. Детей Маруся любила, и Элку, на взгляд Регины, нещадно баловала. Девочка улыбнулась ей и сказала, показывая собранную из кубиков картинку:

– А у меня котик. Красивый?

– Конечно, красивый, – согласилась Маруся. – А у меня розочка, смотри, какая.

Она жестом фокусника вытащила из сумки пластиковую коробку с пирожным в кремовых розочках внутри. Элка ахнула и захлопала в ладоши.

– Мама, можно? – повернулась она к Регине.

– Это сегодня на кухне у повара день рождения отмечали, – сказала Маруся. – Дай, думаю, вкусненького нашей принцессе возьму.

– Лучше бы букварь почитали, вместо того, чтобы сладкое жрать, – Регина потерла уставшие глаза.

– Ну, ты чего? – удивилась Маруся, глядя на насупившуюся Элку. – Сейчас съедим и почитаем. Чего ты ребёнка мучаешь? Научится ещё читать, для этого, вон, школы существуют.

Регина отмахнулась.

Работа в журнале много не приносила. На оплату жилья и еды хватало, даже оставалось немного, но это было не то, за чем Регина ехала сюда. Не то, ради чего срубила под корень предыдущую жизнь. Поэтому, когда судьба подкинула шанс, отказываться не стала. Это был не подарок, это была заслуженная награда. Не выпрошенная, вытребованная. Из горла вынутая Региниными руками. Как-то по осени к их хозяину приехал партнёр, тоже малиновый пиджак, золотые зубы, только взгляд не в пример страшнее. Мутные бесцветные глаза казались неживыми. Куски стекла. Холодные такие, от них озноб до самых костей пробирал.

– Он когда на меня смотрит, – пожаловалась Регине шёпотом одна из коллег, девчонка-оформитель. – Кажется, что взглядом разделывает. Медленно так, со вкусом, и с вот таким же бесстрастным выражением лица.

Регина была с ней согласна. Только выбора не было. Пока этот тип ждал их начальство, он пристально разглядывал студию, в которой проходила съёмка. Томно изгибающаяся на бархатных подушках модель его не заинтересовала. Ну да, он наверняка и не такую себе купить может. Взгляд рыбьих глаз преследовал Регину, изредка скользя по её помощникам, поправляющим модели грим, переставляющим свет или меняющим фоновые подушки. Под этим взглядом трудно было сосредоточиться. Руки подрагивали, норовя испортить очередной кадр. Регина злилась. Злость копилась долго, примерно с полчаса, за которые так и не получилось нормально поработать. Поэтому, когда над плечом внезапно раздался голос, она почти не испугалась, зато испытала жгучее желание развернуться и послать его обладателя куда подальше.

– А что, красивая, ты всё, что угодно сфоткать можешь?

– Перерыв пять минут, – сказала Регина помощникам и глянула в лицо неприятно улыбающемуся типу.

– Могу.

– А если, например, у меня праздник дома намечается?

– Могу, – повторила Регина. И добавила:

– Дорого.

– Дорого, – растянул слово собеседник. Нехорошо растянул. Снова улыбнулся. Глаза продолжали оставаться холодными, неживыми.

– А если по дружбе попрошу?

Попросит, с ножом к горлу. Регине было страшно, очень-очень страшно. Она тоже улыбнулась в ответ. Оскалилась, как скалятся бродячие собаки, загнанные в угол:

– Друзья на праздниках тоже отдыхают, выпивают, потом руки дрожат, и фотки не получаются. А наёмные работники не пьют, зарплату отрабатывают честно.

Она продолжала улыбаться, а в голове мелькнуло – надо было Марусе адрес Андрея дать, чтоб было куда Элку отправить, если что. А то выйдет сегодня с работы, подхватят под ручки, сунут в чёрную машину и всё, поехала праздник снимать. Тип разглядывал её внимательно. Таким нельзя показывать страх. Нельзя. Это Регина знала точно, поэтому стояла, выпрямив спину и подняв подбородок.

– Белый! – раздался от дверей голос начальства. – Приехал уже? А чё здесь торчишь? Чё, мои дуры тебе ни чаю, ни кофе не предложили?

Тип отвлёкся, повернулся, а потом и вовсе ушёл с приятелем в его кабинет. Регина выдохнула, закусила губу и вытерла влажные ладони о джинсы.

– Ну ты даешь, – с благоговейным ужасом пробормотала девчонка-оформитель.

Регина мотнула головой.

– Прорвёмся, – пробормотала она себе под нос. И уже громче прикрикнула:

– Всё, отдых закончен, работаем!

Тип вместе с хозяином вышли из кабинета через час, распространяя аромат коньяка и сигарет. Регина невольно потянула носом. Вдвоём они подошли к ней.

– На, – рыбьи глаза протянул визитку. – Приедешь в пятницу, к семи. Не боись, не обидим. Аппаратуру возьмёшь с собой. Цену обсудим.

Регина покосилась на начальство, то улыбалось.

– Хороший спец, не пожалеешь, – сказало оно. Тип ухмыльнулся.

– Проверим.

И пошел к выходу, у самой двери обернулся, спросил:

– А если тёлку привезу, сделаешь красиво? Как эту вон, – он кивнул на переодевавшуюся в углу модель.

– Сделаю, – сказала Регина.

– Дорого? – прищурился он.

– Дорого, – подтвердила она.

Тип хмыкнул и ушёл, а Регина приобрела подработку – съемки семейных праздников, фотосессии для любовниц, выезды на природу. Крутые мужики в малиновых пиджаках на оплату не скупились, да и требовательностью особо не отличались. Вот им важно, завален горизонт на фото с шашлыков? Главное, все раскрасневшиеся от выпитого рожи в кадр влезли. И плевать, как ложатся тени на снимке очередной пассии, одежды лишь бы на ней поменьше, да взгляд понаивнее. Периодически от однообразия и откровенной гадливости к подобной работе Регину подташнивало. Но это были деньги. Её больше не запугивали. Слишком мелкая сошка, проще заплатить, чем возиться. К ней не приставали, работала-то она, в основном, на более-менее приличных мероприятиях. Остальное можно было пережить. А искусство как-нибудь потом, когда всё устаканится, когда наступит светлое завтра.

Спавшая на одной с Региной кровати Элка пошевелилась и что-то пробормотала во сне. Регина покосилась в её сторону и притушила свет настольной лампы. Подойти, поправить одеяло? Да нет, вроде и так замотана по самые уши. Не простудилась бы на постоянных сквозняках. У Регины нет возможности сесть с ней дома, а Маруся вряд ли разбирается в больных детях. Хотя, можно подумать, она сама специалист. Её в детстве от всего лечили горчичниками – это было самым дешёвым средством. От них кожа в месте применения краснела и чесалась. Не притронуться. Поэтому, чуть повзрослев, Регина на самочувствие больше никому не жаловалась. Как-нибудь само пройдёт. Но не делать же такое с Элкой.

Будто услышав её мысли, девочка снова беспокойно заворочалась. Не нравится ей здесь. Не смеется столько, сколько раньше, не шкодит, как обычно. Притихла и заговорила целыми предложениями, как взрослая. Впервые услышав от трёхлетней Элки связную речь, Регина выдохнула с облегчением. Она уже подозревала какие-нибудь проблемы с развитием. А потом, когда Элла спросила, когда они поедут домой, к папе, решила, что лучше бы дочь молчала.

– Мы теперь живём здесь, – сказала она.

Элка обвела грустным взглядом обшарпанные стены и спросила:

– Почему? Дома лучше, я домой хочу.

– Потерпи. Здесь скоро тоже будет лучше, – сказала Регина, и села за стол. – Поиграй пока, мне нужно поработать.

Элла молча прижала к себе сиреневого зайца. Больше про дом она не спрашивала.

Затёкшую от долгого сидения поясницу ощутимо тянуло. Регина выпрямилась и поплотнее закуталась в плед. Дом. Нет у неё больше дома, и не будет, если сама не сделает. Некуда ей возвращаться. Как говорят, мосты сожжены. От запаха гари до сих пор дышать нечем. Месяц назад её в коридоре перед студией на работе встретила одна из коллег.

– Стольникова, там к тебе пришли, – сказала она. И, понизив голос, добавила:

– Из милиции.

– Им-то уже что надо? – пробормотала Регина, на ходу скидывая куртку.

В кабинете начальника отдела рекламы, для которого Регина делала львиную долю фотосессий, её ждал пожилой усатый дядечка в форме. Поднялся ей навстречу, окинул взглядом её небрежно завязанные в хвост чёрные волосы, потёртые джинсы, сапожки на рыбьем меху.

– Стольникова Регина Игоревна? – уточнил он. Она кивнула. – Вы в курсе, что вас разыскивают?

– Кто? – не поняла она. – Что случилось?

– Муж, – сообщил дяденька. – А что случилось, и почему ему забыли сообщить, где находитесь, это вам виднее.

Андрей что, подал в розыск? Бред какой-то. Регина потрясла головой, впрочем… Она уехала, не оставив даже записки, забрала документы, ребенка и исчезла, никого не поставив в известность. Волновался? Она нервно сцепила руки. Не стоит себе льстить. За Элку может быть, а она ему теперь никто.

Наблюдавший за ней дядечка сухо поинтересовался:

– Поругались, что ли?

Регина криво улыбнулась:

– Типа того.

– Типа того, – передразнил он недовольно. – Дурью маетесь, людей от работы отвлекаете. У меня четырнадцать огнестрелов на районе. А я, вместо того, чтобы делом заниматься, семейные ссоры разбираю. Пропавших обиженных жён ищу.

– Не ищите, – сказала Регина. – Мы сами уладим.

– Вот как заявление муж заберёт о пропаже, так и перестану искать, – сказал дядечка непримиримо. – И о месте работы вашем ему сообщу. Положено так.

– Он заберёт заявление, – сказала Регина. – Обязательно.

Она сможет договориться. Сможет, это всего лишь деловой разговор.

Не смогла, написала письмо, что все у них с Элкой в порядке. Что искать никого не надо, она сама как-нибудь приедет. Что развод даст по первому требованию. Нужно было ещё многое написать, наверное. Попросить прощения. Не за то, что было у неё с главредом. За такое не прощают. За отъезд. Нужно было, наверное, написать, что ей жаль, что она желает ему счастья. Не смогла. Десяток коротких сухих строчек. Белый конверт, утром брошенный в синий почтовый ящик. И тот самый удушливый запах гари от сожжённых мостов. От него слезились глаза. Регина заставила себя оторвать взгляд от почтового ящика, развернуться и отправиться на работу. Больше к ней никто не приходил и никто её не искал.

Читать Регина не любила. Мир с самого детства представлялся ворохом картинок, цветных и чёрно-белых, чётких и смазанных, идущих по порядку и тех, что нужно было разложить самой. Возиться и рассматривать эти картинки было интересно. Буквы на белых страницах, сухие и скучные, нет. Да и книг у них дома не водилось. Только школьные учебники. Да и те жили в портфеле, появляясь на свет тогда, когда несделанное домашнее задание грозило совсем уж крупными проблемами. Намного интереснее было сбегать к мелкой речушке, протекающей через их станцию. И сидеть на берегу до самой темноты, наблюдая за закатом, за проходящими поездами и суетливыми жителями посёлка. А потом у одноклассницы появился телевизор. И всё изменилось. Они собирались большой компанией в маленькой комнатушке, занимали все горизонтальные поверхности – стулья, пол, подоконники. И смотрели передачи, фильмы, иногда даже везло на мультики.

И только одна книга, попавшая Регине в руки, когда её было 15, серьёзно зацепила. Книгу привезла часто навещавшая родственников в Москве мать одноклассницы, любительница литературы в целом и любовных романов в частности. Толстый томик, почти затрепав до дыр, тайком перечитала вся женская половина школы от двенадцати до семнадцати. И Регина тоже. И пропала.

Она шла домой тем вечером, не замечая дороги, натыкаясь на прохожих и спотыкаясь обо все кочки. Героиня прочитанного казалась самой прекрасной, сильной, смелой и бесстрашной. «Я тоже так смогу, – думала Регина. «Смогу. А что, я же не хуже. А все неприятности… Я подумаю о них завтра. А завтра будет новый день. И он обязательно окажется лучше, чем сегодняшний».

Не упомнить, сколько раз эта фраза заставляла её двигаться дальше. Не сдаваться, не растекаться липкой от боли и слабости лужей. Для других просто цитата, расхожая фраза. Для неё мантра, палочка-выручалочка на самые тяжелые случаи. Закрыть глаза, сцепить зубы, вдохнуть поглубже. И повторять про себя, пока тупая ноющая боль, жгучая злость и царапучая обида не растворятся внутри – я подумаю об этом завтра. Завтра. У меня целая ночь передышки. Решение придёт, нервы успокоятся, всё наладится.

Регина открыла глаза. Комнату заливала темнота. Разложенных на столе и коленях листов с рисунками практически не было видно. Спина затекла. Регина пошевелилась, и старый плед, закрывавший плечи, сполз на пол с шуршанием. На кровати заворочалась Маруся. Регина встала, подняла плед, собрала рассыпавшиеся листы и сложила на столе. Нужно поспать хоть пару часов. Она не успела сделать и шага к кровати, как за окном раздался шум, визг тормозов, хлопание дверцы машины, крики. Один детский. Она вернулась, чуть отодвинула штору. Под окнами дрались мужчина и женщина. Кажется, первый был изрядно пьян. Во всяком случае, на ногах держался нетвердо. Но это не мешало ему наносить удары с искренней безудержной злобой. Он невнятно матерился и всё пытался попасть женщине в лицо. Та уворачивалась, визжала и старалась вцепиться противнику в глаза ногтями. Между ними метался, пытаясь растащить, парнишка лет двенадцати.

– Не надо! – чуть не рыдал он. – Ну не надо же!

Из распахнутых дверей машины, стоящей рядом, неслась музыка.

– Что там? – сонно спросила Маруся, поднимая голову от подушки.

– Ничего, – сказала Регина, задергивая штору. Будто тонкая ткань могла отсечь не только картинку, но и звук. Пронзительный визг женщины, мат мужика, плачущий голос мальчика. – Спи.

«Я подумаю обо всём завтра». Регина легла поверх одеяла, чуть подвинув спящую Элку, и накрыла голову подушкой. Господи, пусть это самое завтра наступит побыстрее.

Завтра наступило намного раньше, чем через два часа. Телефон на кухне взорвался пронзительной трелью, когда до рассвета было ещё очень далеко.

– Алло, – хрипло пробормотала в трубку Регина. Глаза слипались, голова гудела и отказывалась соображать.

– Стольникова, ты? – зашептала трубка. – Ты?

– Я, – пробормотала Регина. – А что?

Голос коллеги, девчонки-фотографа из отдела рекламы, она узнала. Но никак не могла сообразить, что той могло понадобиться в такое время.

– Слушай, Регинка, если не хочешь остаться без работы, то дуй в редакцию прямо сейчас, – сказала коллега ещё более страшным шёпотом.

– Зачем?

– Нашего-то сегодня ночью пристрелили. С кем он там чего не поделил, не знаю. Только его машину из автоматов в решето, самого в фарш где-то за городом. Ну, неважно. Важно то, что журнал уже утром будет неизвестно чей. Без хозяев точно не останется. А я не хочу под какими-нибудь кавказцами работать. И я такая не одна, так что мы сейчас собираем оборудование, документы и сваливаем. Фотографы, говорят, в новом доме моды нужны. Пойдёшь завтра узнавать?

Регина потрясла головой. Информации было слишком много для пяти утра. «Думай», – приказала она себе. «Думай, нет времени расслабляться». Так, метро ещё закрыто. Такси быстро не поймать, нужно до перекрёстка добежать. Там машины стоят, рядом с ночным клубом. Двадцать минут, не меньше. Ещё ехать.

– Так, – сказала она в телефон. – Сейчас буду. В течение часа. Прихвати там мои бумажки, если не успею, ладно? И спасибо.

– Да не за что, – хмыкнула трубка. – Мы тут все в одной лодке.

«Это пока», – подумала Регина уже на ходу, расчесываясь и натягивая джинсы. «А завтра разбежимся в разные стороны. И растворимся на московских улицах, как сахар в чае. Дом моды, говоришь? Что ж, попробуем». Она уже была уверена, что будет там работать.

Первые сутки он ждал. Сидел, смотрел в стену и прислушивался к каждому звуку. Знал, что эту тишину ничего не нарушит, знал, что квартира опустела насовсем, но не мог перестать ждать. Он не думал, что сделал бы, если бы Регина вернулась. Может, снова ушёл бы сам. Может, запер бы её здесь до конца её дней. Может, ещё какую-нибудь глупость. Мало ли их. В голове и в душе было пусто. Андрей не понимал, что ему теперь делать. Он крутил в пальцах обручальное колечко, оставленное на тумбочке, смотрел в стену и ждал.

На вторые сутки он пошёл в редакцию газеты. Он никому и ничего не хотел объяснять и доказывать, не желал разборок, он просто хотел узнать, где его жена. Но когда понял, что каждый второй в редакции провожает его любопытным взглядом и перешептывается с кем-нибудь за спиной, самообладание его закончилось. Он двинулся к кабинету главного редактора. Многие, слишком многие были в воскресенье на даче. Сердце бешено колотилось от ненависти к окружающему миру. Сначала он своими руками задушит эту начальственную мразь. А потом найдет Регину, и ей тоже мало не покажется. Таким, ослепшим и оглохшим от ярости, у самых дверей главреда его и перехватила Тамара.

Он не помнил, как оказался у неё в кабинетике. Очнулся от треска пластика в пальцах. Опустил глаза. Дешёвая кружка, наполненная горячим чаем, осталась без ручки. Андрей осторожно поставил её на стол и вежливо сказал:

– Извините.

Тамара вздохнула. Перелила чай в другую, керамическую, и снова подвинула ему.

– Спасибо, – сказал Андрей. – Тамара, вы не знаете, где она?

Женщина села напротив него, подперев подбородок рукой. В глазах её были тоска и сочувствие.

– Уехала, – тихо ответила она. – Вчера ещё. Уволилась и уехала.

Конечно, уехала. Где она могла ещё быть? Ни подруг, ни родственников в городе. Не на вокзале же ночевать.

– В Москву? – зачем-то спросил Андрей. – В тот журнал?

Как будто ответ ему был нужен. Регина не меняла решений. Тамара кивнула.

– Она дочку увезла, – сказал он. И пригубил чай, не почувствовав вкуса.

– С ней и приходила, – снова вздохнула Тамара. – С вещами и девочкой. Наверное, отсюда сразу на вокзал.

Не наверное, точно. Андрей на секунду прикрыл глаза. Впервые за сутки он ощутил, что рядом нет не только Регины, но и Элки. Маленькая, почти игрушечная в его руках, уже умеющая говорить «папа». Тёплая. Как он теперь без них?

Андрей заставил себя проглотить комок в горле. Он ещё не настолько расклеился, чтобы вот так, перед чужим человеком… Прокашлялся и спросил:

– А адреса не знаете? Ну, куда она отправилась? Что за журнал хоть?

Тамара молча покачала головой. Андрей встал.

– Спасибо за чай, – ещё раз поблагодарил он.

– Лестница на улицу налево, – настойчиво сказала Тамара. – Налево, запомнил?

К кабинету главреда был коридор и лестница справа. Андрей усмехнулся.

– Запомнил, – согласился он. – Спасибо.

У самых дверей он обернулся и спросил:

– С вами она тоже не попрощалась?

– Ну, раз уж с тобой не решилась, – грустно улыбнулась Тамара. И добавила задумчиво. – Она боится прощаться. Боится привыкать.

– Она ничего не боится, – сказал Андрей. И ушёл. На лестницу налево. Отпустило.

В тот же день он написал заявление в милиции. Поругались, жена с ребёнком уехала в неизвестном направлении, хочу найти. Мрачный сержант долго читал неровный почерк, потом недовольно оглядел Андрея.

– Бил, что ли?

– Кого? – не понял тот.

– Жену, раз сбежала.

Андрей промолчал. Не объяснять же было постороннему мужику, в чём дело.

– Ты, парень, представляешь, что в стране сейчас творится? – поинтересовался сержант. – На улицах каждый день перестрелки. Бомбы взрываются. Заложников захватывают. А ты тут со своими семейными разборками.

– Искать будете? – перебил его Андрей. – Заявление примете?

Сержант вздохнул, сунул заявление в какую-то папку.

– Будем, – сказал он. – Но на быстрый результат не рассчитывай. И вообще, вы бы лучше по-семейному, между собой.

Между собой уже было нельзя. Андрей пошёл домой, купил по дороге бутылку водки и впервые в жизни напился так, чтобы не помнить. Ничего и никого. Даже на работу выйти не смог.

А потом время покатилось с горки. День, ночь, неделя. Месяц, следующий. Андрей работал, регулярно навещал маму. Иногда пил. Но алкоголиком стать, кажется, было не суждено. Наутро обычно было так плохо, что пить хотелось всё меньше. Иногда приводил домой женщин. Они заполняли собой пространство, затаптывали каблучками ковры, насыщали комнаты запахами своих духов. А Регинин всё равно не стирался. И вещи, напоминающие о ней, всё равно попадались на глаза, как ни убирай. И мама каждый приезд спрашивает про Эллу. А что он скажет? Он ничего не знал. Кроме того, что, даже когда он найдёт Регину, она не отдаст ему дочь. Потому что уже забрала. Регина не меняет решений. Регина не отклоняется от цели. Регина не отдает того, что считает своим. Если бы налево пошёл он, она, наверное, его убила бы. А что делать ему? Безжалостная тварь. За что она так с ним?

Время шло. Она была где-то там. Возможно, уже не одна. А он выпроваживал из их квартиры случайных подружек и сидел в темноте, снова глядя в стену. Сам себе напоминая зверя в огненной клетке. Он никогда не думал, что в нём может быть столько ненависти. Он всегда считал себя мягким и спокойным человеком. А теперь злость сжигала его изнутри, не давая дышать. Почему? Почему она это сделала? Почему он не может найти её и свернуть тонкую красивую шею? Почему он теперь должен захлёбываться в собственных эмоциях, бессильно и яростно пытаясь всё забыть, вытравить, выжечь? Почему он всё равно, всё равно, чёрт возьми, любит эту женщину?

В тот день, когда от неё пришло письмо, он до утра сидел с ним за кухонным столом. От листка пахло ею. И немножко Элкой. Прошлым, которое его не отпускает. За окном светлело. На столе стояли три пустые бутылки пива. Кажется, пора заканчивать с выпивкой.

– Не помогают ни девки, ни водка, – пробормотал он. – С водки похмелье, а с девок что взять.

Голос разнёсся по пустой квартире, утонул в сумерках и пыли. Убраться бы. Чёрт знает, сколько он этим не занимался. И побриться. Распустился, сукин сын, как сказал бы отец. Он, наверное, много чего сказал бы растёкшемуся из-за бабы сыну. Мама говорит, не стесняется. Или не сказал бы ничего. Просто молча похлопал бы по плечу.

– Нужно собраться, – сказал Андрей. – Нужно собраться. Поспать хоть пару часов. Завтра совещание.

Какая-то шишка выкупала одну из их линий, собираясь перевести её с исследовательской на коммерческую основу. Это был реальный шанс выжить, сохранить хоть часть института и лабораторий.

– Плевать, что там производить будут, – ворчал Пётр Васильевич. – Главное, чтоб не наркоту. Кажется, удобрения какие-то. Плевать. Лишь бы денег хватало хоть за аренду и электричество платить.

Итак, поспать. Потом душ и побриться. И выбросить бутылки. Накопилось. И хоть сосисок купить вечером, холодильник пустой. Нужно попробовать, хотя бы попробовать жить. Он разберётся и с разводом, и с тем, где будет жить дочь. Позже, немного позже. А сейчас спать.

– Спасибо и за то, что не позвонила, – сказал он, разрывая письмо на мелкие кусочки. Он не был уверен, что сделал бы, услышав голос Регины.

Над головой бушевали бури. Миллионы и миллиарды маленьких и больших грозовых фронтов. Что-то рушили и возводили, кого-то свергали и возносили, взрывали и стреляли, покупали, продавали, дрались. Плакали слезами цвета венозной крови, красили ими пиджаки и девятки. Бури злились и выли. Внизу, под ними, качали головами и жили дальше. Человек ко всему привыкает. Можно спать под канонаду, если она никогда не утихает. Можно пройти мимо смерти, не испугавшись, если она каждый день попадается на глаза. Можно разучиться жалеть и сострадать, если на жалость не хватает сил – выжить бы. Человек всегда хочет есть, пить, спать. Любить и ненавидеть. Человек всегда хочет просто жить. В любую эпоху и под любыми небесами.

Немного лет спустя, когда к слову «русский» перестанут добавлять «новый», словно бывают старые, когда карты из телефонных станут банковскими, и растворится в небытии такая вечная черта мест обитания людей, как ларьки, кто-нибудь обязательно спросит – разве так бывает? Разве так можно? Бывает. Можно. Будущее и прошлое всегда смотрят друг на друга дикими глазами, не веря и осуждая. Каждому кажется, что другое выдумка. Увы. Можно ещё и не так.