Читать книгу Хроники особого отдела - Екатерина Селезнева, Е. В. Селезнёва - Страница 8

«Странная штука – любовь.

Она всегда застаёт тебя врасплох»

Фредерик Бакман

Мы не стали с ним ругаться. Ребята пошли в номер, я тоже, но потом натянула тренировочный костюм и, громко пожелав им долгой любви, отправилась в тренажёрный зал. Я же понимала, как им хочется оказаться наедине, и абсолютно ничего не боялась. Действительно, что мне могло угрожать, если я ничего не знаю. Правда тюкнули по голове, но в лесу, это первое, и возможно спутали с кем-то, иначе бы убили, это второе.

Тренажёрный зал оказался закрыт, и я отправилась назад, дошла до поворота, но острое чувство опасности заставило меня, отступить. Я не успела, потому что удар в висок отправил меня в бессознательное состояние.

Очнулась я в полной темноте. На мою голову намотали полотенце, и я ничего не видела. Я подёргалась и поняла, что сижу на стуле, приклеенная скотчем. Да-а! Видно мало мне первый раз ввалили, если я так глупо попалась.

Сильно изменённый голос спросил:

– Как включить зеркала?

Вопрос меня изумил, но удар по лицу взбодрил и я ответила:

– А я откуда знаю?

Пинок по рёбрам и немедленно вопрос.

– Как его завести?

– Вы что, с ума сошли, это же не часы?!

– Часы. Восьмиугольная рама двигается. Как совместить с другим зеркалом? Что тебе менты сказали?

– Не знаю. С чего бы они стали говорить? – я сказала это абсолютно искренне, понимая, что нам выдали только дозированную информацию.

– Все знают про твой спор. Что ты разнюхала? – второй удар был очень болезненным. Он был таким сильным, что я упала вместе со стулом.

– Оставь её! Ничего она не знает, просто жопой вертит перед ментами, – раздался второй изменённый голос.

Меня опять пнули, но попали по спинке стула, и бивший меня зашипел:

– Все вы одинаковы. У-у! Сучка-дрючка!

– Пошли, пока не засекли, сами узнаем, – прохрипел второй.

Раздался гулкий удар захлопнувшейся двери. Боясь привлечь внимание моих похитителей, я не решилась кричать, но стала всяко-разно извиваться, и поняла просчёт похитителей. Они приклеили меня, наматывая липкую ленту, но не тронули голые руки и ноги. Они приклеили костюм. Я начала выползать из него подобно шелковичному червю из оболочки. Я извивалась и извивалась, и смогла выползти из штанов. Потом начала высвобождать руки. Наверное, я смогла только потому, что меня сжигало бешенство. Выдравшись из костюма, я попыталась снять полотенце с головы. Увы, там тоже был скотч и у меня открылся только один глаз, остальное приклеилось к волосам. Драть его я не решилась. Светлее не стало, но я разглядела, что была заперта в каком-то зале.

Попробовала идти на ощупь и налетела на что-то. Ощупав то, на что налетела, поняла, что нахожусь в тренажёрном зале. Неожиданно показалась жёлтая щель, и я поняла, что это выход. Я постояла, чтобы привыкнуть к этой малости света и направилась к выходу. Неожиданно щель превратилась в сияющий жёлтый прямоугольник. Решив, что это мои похитители я бросилась вперёд, вопя, как самурай, царапаясь и кусаясь, как кошка. Получилось плохо, потому что чьи-то руки прижали меня к себе. Я завыла, извиваясь, и замерла услышав.

– Ах ты, моя воительница!

Этот голос я не могла спутать ни с каким. А потом раздался голос Гусёны:

– Это мы! Потерпи, я принесу ножницы и срежу это дурацкое полотенце. Потерпи!

И опять голос капитана:

– Пока ты их найдёшь. Кошка! Не дёргайся. У меня нож, – он показал мне нож, и я зажмурилась. Несколько взмахов, и я увидела его. Изо всех сил я прижалась к нему. – Уже и надежду потерял, что жива, а нашёл. Нашёл тебя, кошечка! Нашёл!

Он гладил меня по голове, потом по спине, задел бок, и я вздрогнула. Конрад осторожно взял меня за плечи, посмотрел в глаза.

– Били? – его голос стал ледяным.

– Пару раз по голове, а потом пару раз по рёбрам.

Он дрожащими пальцами прошёлся по моей спине и сердито спросил:

– А почему ты в одном белье?

– Меня к стулу приклеили. Я вылезла из костюма, чтобы освободиться.

Его брови взлетели, и он посмотрел на меня, как на ненормальную, но его оттолкнула Гусёна и стала ощупывать меня. У меня опять заболела голова. Конрад отнял меня у Гусёны, проворчав:

– Не тряси её. У неё сильное сотрясение мозга. Кошка, сколько их было? – я опять обняла его и почувствовала, как он всем телом вздрогнул. Он подул мне в макушку. – Пожалуйста, кошечка!

– Не меньше двоих, – проговорила я ему в живот. – Говорили изменёнными голосами. Интересовались, как завести часы. Тьфу! Зеркала.

Голос Боба сообщил:

– Был бы микрофон, а изменить голос раз плюнуть. Но, кто именно говорил, трудно определить без аппаратуры.

Гусёна взяла меня за руку и стала считать пульс, потом пролепетала:

– Кай, доверься ему, он тебя лечит. Тебе явно лучше после его объятий.

Я подняла голову и взглянула в его глаза. Золотой ободок радужки почти исчез. И от этого у меня перехватило дыхание, и ослабли ноги.

Смешно сказать, но в наш век сексуальной революции я не умела кокетничать. Конечно, на студенческих вечеринках меня пытались пощупать, но с помощью зуботычин и пинков я объясняла, что не хочу секса без любви. В тот момент, когда я взглянула в его потемневшие глаза, я совершила невероятное – я потёрлась об него (очень хотелось) и услышала, то, что мне не предназначалось, потому что увидела его губы.

– Благодарная кошечка.

Я прикусила губу. Он не верит мне, что я… Господи, я полюбила его! Вот что я испытывала! Я полюбила впервые в жизни, а он… Ну, понятно, что я очень обыкновенная, но ведь и он не Аполлон, но… Прекрасней его я не встречала в жизни. Он смотрел в сторону, и я отошла.

– Пошли в номер! Гусёна, дай хоть чем-нибудь прикрыться, – я вспомнила, как он отвернулся. – Я не модель и вряд ли вызову одобрение своей наготой.

Неожиданно Конрад схватил за грудки Боба:

– Я тебя предупреждал, что её нельзя оставлять одну?!

– Что ты хватаешь? – мы вытаращили глаза, если Боб перешёл на ты, то полностью принял этого человека. – Ты знаешь, что мы бегали везде в поисках этой заразы? Она, как провалилась.

– А почему ты сюда не заглянул?

– Да потому что тренажёрный зал был закрыт, мы это посмотрели по расписанию. Нам и в голову не пришло, что она здесь.

– Конрад, он прав. Зал был закрыт, – поторопилась я спасти Боба от увечий.

– Ладно. Идите, – Конрад повернулся ко мне, – а ты останься.

Мои, потоптавшись, ушли, а на их место в зал вошли Саша и Вася. Я посмотрела на них, но подошла вплотную к Конраду.

– Я знаю, что ты – экстрасенс.

– Хы! – раздался сзади голос Васи.

Конрад усмехнулся и стал отдирать мои штаны от стула.

– Что ещё скажешь? – звонко спросил Саша.

Не стала я говорить, но сделала нечто невероятное для себя самой – подошла сзади к Конраду и обняла его.

– Дай мне твою майку, и я уйду. Не волнуйся, целовать я тебя не буду, потому что ты решишь, что это благодарность.

От растерянности Конрад застыл, а я залезла на тренажёр, чтобы стать повыше, и практически одним движение содрала с него майку, натянула на себя и гордо, как модель, продефилировала мимо них. А они стояли, вытаращив глаза, и глотали воздух. В дверях я обернулась и показала Конраду язык.

По коридорам я пронеслась, как ураган. Ворвалась в номер и схватила влажные салфетки, и стала оттирать следы грязи на руках, слушая дуэт моих друзей на тему «Не ходи без нас, зараза! »

– Ша! Гусёна, приводи меня в порядок. Мы идём на чемпионат по бильярду. Там будут всяко-разно выражаться от расстройства, а я послушаю. Люди часто бессознательно употребляют привычные обороты речи. Мы найдём этих засранцев, что меня пинали. Я покажу ему благодарность!

Они неожиданно улыбнулись, но промолчали, что удивило меня. Гусёна исследовала моё состояние и качала головой.

– Удивительно. На рёбрах синяк будет – жуть, а на лице ни царапины, хотя по виску саданули тебя крепко, да и щека чуть припухла, – она открыла окно, собрала снег с подоконника и сунула мне в руки. – Подержи-ка снег у лица, через пары минут опухоль сойдёт. Вот что, думаю, ты наденешь джинсы, мою тунику, и я тебя причешу.

Полчаса злобных пререканий, и я с недоумением рассматривала себя в зеркало. Неужели жемчужно-серая туника, расшитая атласными букетиками роз по подолу и вороту, может так изменить лицо.

Гусёна вздохнула.

– Надо мне в парикмахеры податься. Деньги бы зашибала невероятные.

Она повертелась передо мной. Черные джинсы, малиновый джемпер, делал её невероятно привлекательной.

– Гусёна, любовь тебе к лицу. Ты просто цветёшь, – я повернулась к Бобу, – а ты, дружище, пока мы громим этих лохов в бильярд, должен узнать, как синхронизовать зеркала. Похитители уверены, что это надо сделать.

– Ну… – начал Боб.

Дверь распахнулась, и в номер ввалился Конрад, он только бровью повёл, как мои друзья метнулись в коридор. Он осмотрел меня с ног до головы и протянул руку:

– Майку отдай.

– Да пожалуйста! – и я кинула ему его одёжку.

Он скинул джемпер. Медленно, чтобы я видела, натянул майку и шагнул ко мне.

– Это ради кого ты принарядилась?

– А пошёл ты!

А потом я мало что помнила, только его горячие губы, целующие мои губы, шею и грудь. Туника как-то была сдёрнута. Его руки как-то невероятно гладили моё тело, от чего у меня внутри всё зудело. Я изнемогала от поцелуев и пожара, который разгорался во мне.

– Так что они спрашивали тебя про синхронизацию? – пророкотал он. Я растерялась, а он ухмыльнулся. – Поцелуи – предоплата за информацию.

Он и глазом не успел моргнуть, как я его вышибла из номера. Я опять одела тунику и заплакала. Я опять хотела этих огненных поцелуев. Спустя полчаса в номер осторожно зашли Боб и Гусёна.

– Вот как! – взвыла Гусёна и выскочила за дверь.

– Что он с тобой сделал? – Боб сел напротив меня.

– Спросил, что интересовало похитителей.

Боб покачал головой.

– Бедолага! Гусёна его там на молекулы раздирает.

– Боб, не пойду я никуда. Ты поищи, как это зеркала могут быть часами.

Я содрала с себя наряды, натянула пижаму и завалилась спать. Сил не было. Проснулась от того, что в щель форточки, которую ребята забыли закрыть невероятно дуло. Ребята спали, обнявшись, и по необъяснимой причине холодный поток воздуха на них не попадал, а каким-то образом локализовался только на мне. Я подошла к окну, чтобы закрыть форточку и замерла. Внизу кто-то, что-то закапывал в снег. Надо бы узнать кто это там?

Я натянула на голову меховую шапку Гусёны, чтобы защитить голову, натянула свитер, треники Гусёны, достала из сумки индивидуальное оружие – лак для волос, это кого хочет ослепит, посмотрела на ребят и… решила, что справлюсь. Взяла в руки сапоги и тихонько вышла в коридор. Далеко я не ушла, у двери номера на полу сидел Конрад, опершись на стену и спал. Я на цыпочках перешагнула через его ноги и чуть не закричала, когда он цапнул меня за ногу.

– Ну и что ты увидела?

– Там, во дворе кто-то что-то закапывает.

– У тебя вообще мозгов нет? Думаешь, шапка поможет? – он осмотрел меня и вздохнул. – Ну что мне с тобой сделать, чтобы ты не моталась одна?

Видимо мне что-то повредили, когда стучали по голове, потму чтоя неожиданно для самой себя ляпнула:

– Сделай мне ребёнка! – сказала и обмерла.

Эх! Надо было видеть его лицо. Он шлёпал губами и молчал, потом нахмурился, поэтому я заторопилась.

– Слушай, ты не обязан на мне жениться. Но ты мне так нравишься, что сердце стынет. Я понимаю, что не нравлюсь тебе, но пусть хоть ребёнок будет у меня твой. Я никогда никому не скажу, что он твой. Только хочу предупредить, что о том, как делают детей, я знаю только из литературы и фильмов, поэтому у тебя со мной могут возникнуть трудности.

– Э-э… – выдавил он.

– Я буду беременная и буду беречь дитя. Прикинь, сколько выгод для тебя: я никуда не полезу, никому не буду мешать. Да, не волнуйся! Мне деньги не нужны. Мне нужен твой ребёнок. Ну что, я виновата, что мне кроме тебя никто никогда не нравился?

– Э-э… – он вцепился в свои волосы, потом протянул ко мне руки, но отдёрнул их.

Конечно, надо было остановиться, но меня уже несла лавина эмоций, и поэтому трясяст от внутреннего озноба я смело продолжила:

– Ладно, меня ты можешь и не трахать, но давай по приезду в Самару, ты сдашь сперму? Я пойду на искусственное оплодотворение. И у меня будет твоё повторение, твоё дитя.

– Э-э…

Похоже, он начал обдумывать моё предложение, потому что на висках у него выступил пот. Но я не могла дальше жить без него, или его частицы.

– Слушай, мне девчонки говорили, что мужики неразборчивы в сексе, но неужели я так тебе противна?

Он, покраснев, прохрипел:

– Издеваешься?

У меня выступили слёзы от досады.

– Нет!

Он вскочил и затащил меня в душевую. Закрыл её, я сжалась. Ну, всё, сейчас мораль будет читать, в духе Евгения Онегина. Он наклонился ко мне.

– Да я с первого взгляда захотел трахнуть тебя?

– Меня?! – я от этих слов испытала то, что ощущают падающие в пропасть: восторг (полёт же) и неверие в происходящее.

– Да! Я весь твой. Весь!

Мне стало абсолютно наплевать кто там и что закапывал, Ну ведь не испариться же до утра, а он содрал с меня одежду и включил душ. А потом я плохо соображала. Меня мяли, гладили, целовали. Он что-то говорил, я выполняла, и мир взрывался наслаждением острым, как боль. Я не могла это выдерживать и кричала от невыносимого блаженства, а он поцелуями закрывал мне рот, а потом опять, что-то такое делал со мной, что я то деревенела, то билась в судорогах наслаждения. Этот мужчина играл на моем теле, как на скрипке и оно отвечало аккордами воплей переживаемого катарсиса. Наконец, он, отдуваясь, прижал меня к стенке и прошептал:

– Кошка, хочу повторить это лёжа на простынях, – выскочил из душа, и я услышала, как он кому-то звонит. Он выключил душ и прижал меня к себе. Наконец, тот, кому он звонил, ответил, потому что Конрад рыкнул. – Боб, я с женой в вашей душевой, нам нужны халаты. Как-то так.

От такого простого слова «жена» я потеряла сознание. Очнулась я на его руках от его поцелуев-укусов.

– Ой!

– Именно, ой! Я не понимаю, женщина, чем ты недовольна? Я старался, как мог. Ну, перестарался, и будет не один сын, а два и дочка в придачу.

Я посмотрела ему в глаза, не врёт ли он. Однако Конрад был абсолютно серьёзен. Хм… Я – чокнутая! Вместо того, чтобы сказать ему что он обалдел, типа по трёх запузыривает, я пролепетала:

– Господи! Как хорошо!

Конрад принёс меня в номер и уложил на кровать. Снял с нас халаты, прижался горячим телом и стал шептать, каким способом он меня будет любить, как только ребята заснут, а я целовала его. В отличие от него я говорить не могла, но мне опять до дрожи хотелось это пережить ещё раз. Он просипел:

– Всё! Сделаем иначе, – он сунул меня носом в подушку. – Я триста лет тебя ждал. У меня больше нет сил ждать ещё.

Его обжигающие руки начали странствовать по моему телу, а я скулить в подушку, а потом выпала из реальности. Он лежал у меня на спине и урчал, я вывернулась и шёпотом спросила:

– Ты мне сейчас четвёртого ребёнка делаешь, или шестого?

– Кошка моя, ты готова на четверых? – его руки опять начали мять моё тело.

Задыхаясь, от восторга я призналась:

– Я согласна на всё, что ты сделаешь. А можно мне тебя потрогать?

– Нужно.

От окна вдруг раздались звуки музыки.

– Боже мой! Неужели это будильник? – перепугалась я.

– Нет! Это звуковое сопровождение, – раздался голос Боба. – Мы тоже люди, и тоже хотим делать детей.

Кон наклонился надо мной и взглянул в глаза.

– Даже так?! Ты ж моя экстремалка! Ну, продолжим. Но хочу заметить, что мне хотелось бы более очевидных твоих действий, а то ты уж больно робко меня трогаешь.

– Да-а! – выдохнула я, вылизывая его ухо.

– Р-р-р, – больше говорить он не мог.

Утром мы все проснулись от стука в дверь. Голос Пышки осведомился:

– Вы завтракать будете?

– Будем! – хором закричали мы.

Мужчины оделись и ушли первыми, причём Кон вытряс из Боба толстовку, которую тот купил в минуту помешательства, объявив нам, что накачает мышцы. На нём толстовка Боба растянулась, как тонкая трикотажная футболка. Удивительно, но Боб не стал комплесовать, а только покачал головой.

Мы с Гусёной долго рассматривали друг друга. Я смотрела на неё вопросительно, она – специфически, как врач, потом она выдала:

– Думаю, ты беременна.

– Конечно, мой муж очень старался!

После этого мы принялись хохотать.

– Вот что, мы должны быть достойны пережитого. Давай приоденемся, – решительно произнесла Гусёна.

Она мучилась с моими волосами, а я размышляла. Всегда у всех есть долгий период ухаживаний. Уж не знаю для чего, может по обычаю, может из-за желания узнать кто твой избранник, но я сразу увидела…

А что же я увидела? Я закрыла глаза, и он встал перед глазами, как наяву. Физическая мощь, внутренняя сила, надёжность, желание защитить, и его любовь ко мне. Как же я могу быть в этом уверенна? Ведь сгорая в пламени страсти, я ничего не понимала, потому что тонула в наслаждении. Но ведь я слышала, как он мне что-то говорил. Да-да, ночью он мне приказывал, как я должна расположиться. Следовательно, мой мозг тоже что-то слышал. И я сделала то, чему меня научила в детстве прабабушка, когда я потеряла игрушку и плакала.

Та сказала:

– Ты, внученька, просто скажи своей памяти одно слово – «доступ», и всё вспомнишь. Только не забудь уточнить. Хочешь, найти, то говори зрительный доступ, хочешь вспомнить разговор – слуховой доступ.

Я мысленно прошептала:

– Слуховой доступ.

Услышала собственные стоны, шёпот: «Да. Да. Мой. Мой. Единственный», потом его: «Моя. Моя. Запоминай, только моя. Желанная, жданная, и на чужом языке, – но я почему-то понимала его, – beloved-beloved (любимая). Навсегда моя, навсегда. Мой хмель, мой разум».

Я усмехнулась, глупый, зачем заклинал, если я навсегда отдала ему не только сердце, но и душу.

Вздрогнула, потому что Гусёна, дёрнула меня за ухо.

– Ай!

– Да что происходит, ты вся пылаешь, как при ангине?

Я честно призналась:

– Вспомнила ночь.

– Вот что, ты это прекрати! Теперь и до гроба, ты у него только одна. Я давно поняла, что он к тебе неровно дышит. Только не забывай, быть всегда для него вершиной. Пусть штурмует. Ладно, открывай глаза. Смотри, что получилось.

– Ох, Гусёна!

– Я старалась.

А хорошо, что он с одного бока часть волос срезал, когда срезал скотч и полотенце. После усилий Гусёны стало похоже, что ветер взметнул мои кудри. И даже стальные глаза, доставшиеся мне от прабабушки, казались серебристыми. (Ах, какие у него глаза! )

На завтрак мы пришли, когда все уже вовсю ели. Наше появление произвело впечатление. Мы обе были в широких шёлковых черных брюках и шёлковых же туниках. Гусёна в багровой, я в фиолетовой. Из украшений были только брошки у ворота. «Попугайчики» зашептались, а Ольга нам кивнула и улыбнулась. Удивительно, но, несмотря на убийство, все оделись, как на банкет, элегантно и богато. Только «попугайчики», как всегда, полыхали всеми цветами радуги. Видимо все решили, что столько убийств – это тоже развлечение. Э-хе-хе!

Гусёна улыбнулась и пропела:

– Доброе утро. Приятного аппетита.

Недружный хор голосов пожелал и нам доброго утра.

Я с удовольствием осмотрела стол. Завтрак был типично английским. Овсянка, варёное яйцо в смешной рюмочке, гора пышек и пончиков на огромном фарфоровом блюде и большие фарфоровые кофейники. В этот раз перед нами стояли большие чашки, и около каждого кувшинчик с молоком.

Мужчины мели еду, как лесорубы. Официантка, увидев это, всплеснула руками и притащила нам блюдо с жареной колбасой.

– Кушайте! Пожалуйста. Обед сделаем более сытным.

Мы бросили взгляд на стол, где сидели полицейские, те от души наслаждались едой и колбасу встретили одобрительно. Когда мы уже допивали кофе к нам подсел Вася.

– Кон, ты позавтракал? – Конрад молча взглянул на него. Вася подмигнул нам, а Конрада хлопнул по плечу. – Посмотри в окно. Погода, класс!

– И что?

Вася понизил голос.

– Мы вызвали бригаду. Работай. Ребята сообразят по ходу.

Конрад по-волчьи оскалился, потом закрыл глаза, видимо что-то обдумывая. Неожиданно громко у него зазвонил телефон. От этого мы вздрогнули, а за другими столами, все стали напряжённо прислушиваться. Звонивший говорил не больше минуты, после чего Конрад хмуро посмотрел на всех и встал.

– Господа! В гостевом доме очередное ЧП, – все онемели, а он спокойно продолжил. – У госпожи Гусевой Евгении украли жемчужное ожерелье. Очень ценное. Прошу, после завтрака все сидят в столовой, а наши сотрудники, будут обыскивать ваши номера.