Читать книгу Аромат зеленого яблока. Студенчество 80-х: любовь и не только… - Елена Георгиевна Лактионова - Страница 8

Перевозить вещи Маше помогала Аллочка. Маша передала ей рассказ красивого молодого человека, и Аллочка поглядывала на разгуливающих по коридорам общежития студентов с тайной завистью. Для нее это был уголок запредельного счастья.

Как-то, уже в октябре, Маша заехала в свое прежнее общежитие за оставшимися вещами, навестить подругу. Громогласная вахтерша, знавшая всех девочек наперечет, сообщила, что ей несколько раз звонил какой-то молодой человек. Маша догадалась, что это был Дима. Ему сказали, что она здесь больше не живет.

«Ну вот и всё, – решила она про себя. – Все нити оборваны».

Она приняла это известие без особого сожаления. Дима был для нее эпизодом. Приятным майским эпизодом. У нее начинается новый жизненный этап. Разумеется, лучше прежнего. И всё у нее теперь будет лучше: жизнь, друзья, интересы. И, конечно, мальчики.

Правда, первое знакомство с курсом и своей группой, где ей предстояло учиться, ее разочаровало. Статных красавцев, способных вскружить голову с первого взгляда, не наблюдалось. К тому же на их факультете мальчиков было не густо.

«Нужно приглядеться, узнать друг друга получше», – утешала себя Маша.

Сначала Маша решила, что ей нравится Саша Эйсснер – невысокий крепыш с воловьим взглядом из-под длинных ресниц. Она даже стала фантазировать на эту тему, а на овощебазе, куда их частенько после занятий посылали перебирать капусту, старалась держаться к нему поближе. Но скоро поняла, что Саша, в сущности, хороший и интересный мальчик, играет на гитаре и поет задушевные песни, но чувство, которое она к нему испытывает, отнюдь не романтическое. Потом она стала обращать внимание на высокого худого Илью, но опять поняла, что это иллюзия.

«Он еще появится», – решила Маша.

Их общежитие – двухэтажное ветхое здание старой постройки – было заселено только первым курсом, за исключением одной комнаты, оставленной за четверыми мальчиками-второкурсниками, – по объяснению комендантши: для хозяйственных общежитских нужд. Холодный первый этаж занимали мальчики; на втором жили девочки. На первом этаже за лестницей располагалась кухня с тремя допотопными газовыми плитами. Рядом с кухней – маленькая бытовочка с деревянными лавками под закрашенной белой краской окном, из которого жутко дуло. Из стены, смежной с кухней, торчали два крана: один с холодной водой (зимой просто ледяной), другой – по идее – с горячей, идущей из электрического водонагревателя. Но водогрей чаще всего был неисправен, и воду грели в кастрюлях. В бытовочке стирали, мыли голову и кое-как мылись сами из тазиков.

Основной достопримечательностью бытовочки было то, что из нее вела дверь в химическую лабораторию. Девочки, моясь, кричали в дверь:

– Мы моемся!

– Принято! – отвечали из-за двери.

Желающие выйти из лаборатории подавали сигнал стуком:

– Мы выходим! Можно?

– Ой, через три минуты!

Убогий студенческий быт поначалу Машу удручал. Она была уже избалована богатым заводским общежитием (исключительно женским), где на каждой кухне стоял холодильник, в коридорах висели зеркала, а в комнаты выдавали ковровые дорожки. Душ можно было принимать ежедневно, а в актовом зале стоял цветной телевизор. Своих девочек комендантша держала в строгости: в одиннадцать вечера все гости изгонялись.

Нравы студенческого общежития были куда вольготнее. Вчерашние школьники, вырвавшись из-под родительской опеки, отводили душу. Свобода пьянила и сводила с ума.

Машинами соседками по комнате оказались девочки из разных групп. Света Паршина – гладкая девица с выпуклыми рыбьими глазами – этим летом поступала в театральный. Пройдя все туры, она даже вышла на экзамены, но глупо срезалась на сочинении: с кем-то другим спутала Базарова. На ее экзаменационном листе вывели: «полное незнание материала». Чтобы скоротать год, она поступила в их институт: конкурс был небольшой, а всем иногородним предоставляли общежитие.

Марина – симпатичная длинноволосая блондинка – жила в трех часах езды автобусом от Ленинграда. Часто уезжала на выходные.

Наташа Васильченко, самая юная на курсе – 16 лет – тоже была из Ленобласти. Мама ее умерла, и она жила с мачехой. Мачеха, видать, была хорошей, потому что Наташа тоже частенько ездила домой.

Поначалу Маша сблизилась с ней: Наташа показалась ей девочкой серьезной. Они вместе ездили в электричке на занятия и вместе возвращались домой, задушевно беседуя. Училась Наташа хорошо, но это была, скорее, инерция школьной учебы.

В отличии от Маши, ее соседки по комнате к мальчикам-сокурсникам и второкурсникам пригляделись быстро, и обзавелись кавалерами. Те все дни стали проводить у них в комнате, мешая заниматься. Конечно, Маше это не нравилось, и часто после занятий она оставалась в институтской библиотеке.

К ноябрьским праздникам – серьезному поводу устроить гулянку – девочкам уже потребовались места для ночных свиданий. Они кое-как огородили свои кровати тумбочками, столом, шкафом и всевозможными подручными средствами, устроив таким образом мини-спаленки. Но если стол и шкаф худо-бедно ограничивали видимость, то никак не ограничивали слышимость. Маша иногда ночью просыпалась от возни и странных звуков в каком-нибудь метре от себя, отворачивалась к стенке и, накрывшись с головой одеялом, старалась побыстрее снова уснуть.

Серьезная девушка Наташа тоже очень быстро познала более привлекательную, чем учеба, сторону студенческой жизни. Перво-наперво она влюбилась во второкурсника Володю Пасечника – одного их четверых, живущих в общежитии. Похоже, те были оставлены не столько для хозяйственных нужд, сколько для натаскивания молодняка в любовных утехах. Володя стал ее первым мужчиной. Потом она стала влюбляться каждый месяц в нового мальчика со всей своей серьезностью и самозабвенностью.

«Для меня любовь – это всё», – говорила Наташа очень серьезно Маше в минуты откровенности. При этом глаза ее горели таким жаром страсти и самопожертвования, что Маша сразу ей поверила. И неожиданно почувствовала, что за этим жаром скрывается некая таинственная сила, еще не ведомая ей, Маше.

Наташа всё чаще стала приходить домой пьяная, приводя очередного возлюбленного. Среди остальных двух Машиных соседок по «брачным» ночам она била рекорды. Часто ночью, едва дождавшись, когда все уснут, они с кавалером проскальзывали в комнату, стараясь, насколько это возможно в сильном подпитии, всё делать бесшумно и веря, что это им удается. Девочки честно делали вид, что ничего не слышат, притворившись спящими. К утру кавалер уходил. Девочки собирались в институт, а Наташа оставалась в постели: после изрядной дозы выпивки и ночи любви ей было не до занятий.

В один из декабрьских вечеров в общежитии была устроена встреча с «собственным поэтом». Поэт учился на третьем курсе. Послушать его собралось всё общежитие. Поэт был черноголовый и тощий; стихи он читал из маленького блокнотика, вскидывая вверх руку, как лицейский Пушкин. Маше его стихи понравились. Наташе понравился поэт. После окончания вечера она уже стояла с ним в вестибюле и смотрела влюбленными глазами. Молодому поэту такое мгновенное признание его таланта и обретение симпатичной страстной поклонницы весьма льстило. Через несколько дней Маша уже слышала его прерывистое дыхание из Наташиной спаленки. Признание своего поэтического дара поэту было мало, он жаждал подтверждения своей мужской неотразимости. В перерывах между стонами и ахами он интересовался: «Тебе хорошо со мной?» – «Очень хорошо!» – страстно заверяла его пылкая возлюбленная.

С особым нетерпением первый курс ждал встречи Нового года с сопутствующей празднику оргией. До него оставалось совсем ничего.