Читать книгу Аромат зеленого яблока. Студенчество 80-х: любовь и не только… - Елена Георгиевна Лактионова - Страница 9

На Машу многие мальчики обращали внимание. Кто-то пытался ухаживать, кто-то смотрел выжидающе: кого выберет она.

В первые месяцы студенчества среди повальных увлечений и любовных интриг все почему-то решили, что у Маши «кое-что намечается» с Лешкой Воропаевым – плохосложенным минчанином с кудрявой белобрысой головой. По крайней мере, до Маши об этом дошли слухи, сопутствующие всевозможным интрижкам, и даже их опережающие. Основания для слухов были такие: она дольше всех стоит с ним в общежитском коридоре; она ему так обаятельно улыбается; и вообще – должны же у нее завязаться с кем-нибудь интересные отношения! На самом деле Лешка просто рассказывал ей всякие смешные истории, случаи или анекдоты, а улыбалась Маша из вежливости: его россказни Машу не смешили. Восторг, судя по всему, они вызывали лишь у самого рассказчика: он сам же над ними ухахатывался, и в уголках его губ образовывалась пышная пенка. К тому же все эти байки извергались таким безостановочным бурным потоком, что прервать их не было никакой возможности. На первых порах беспардонно отмахнуться и уйти Маша считала неудобным.

Занятия химией Воропаева приводили в такой же бурный восторг. Из лаборатории он вылетал с горящими глазами и тут же, брызгая слюной, начинал трещать, чего с чем он там смешивал, и как у него что-то чуть не взорвалось в руках. Он собирался основать какую-то научно-исследовательскую группу, – о, у него столько потрясающих идей! – в эту группу он обещал включить Машу.

Когда девочки прозрачно высказали Маше свои подозрения насчет Леши, она лишь снисходительно фыркнула:

– Кто, этот детский сад?!

Скоро она и вовсе стала его избегать, завидя вдалеке его баранью голову.

Кто явно и серьезно оказывал Маше знаки внимания, был Слава Зяблов – добродушный увалень-очкарик из другой группы. Маша принимала эти знаки молча, но равнодушно. Слава робко звал ее то в кино, то в парк погулять. Но единственно, чем Маша могла его утешить – постоять с ним в общежитском коридоре лишние десять минут. «Не уходи», – просил Слава и смотрел собачьими глазами.

Ах, эти общежитские коридоры, эти темные его закутки – сколько судеб они свершили, сколько решили жизненно важных вопросов!

Было в общежитии одно заветное место: маленькая площадка на лестнице между вторым этажом и чердаком. Там стояли три сбитых между собой деревянных кресла с откидными сидениями и большая жестяная банка из-под томатной пасты – для окурков. Место называлось «голубятней». Здесь, в вечном полумраке и особой атмосфере интимности, студенты курили и ворковали влюбленные парочки. Маша не курила и ворковать ей было не с кем, но посидеть на «голубятне»хотелось.

Долгожданный Новый год приближался. Впереди была первая сессия, у кого-то появились первые «хвосты». Но ничто не могло омрачить грядущего праздника.

На первом этаже в большой учебной комнате мальчики поставили, где-то раздобыв, ель до потолка; девочки украсили комнату гирляндами, серпантином, воздушными шарами, нарядили елку. Принесли светомузыку, расставили динамики. Намечалась грандиозная дискотека.

Маша пригласила Аллочку: пусть повеселится со студентами. Алла мгновенно и с радостью согласилась. Она приехала задолго до начала, расфуфыренная в пух и прах. Маша подозревала: не без задней мысли подцепить студентика.

Дискотека грянула в одиннадцать. Начали с лиричной «АББА», поторапливая народ стекаться. Девочки еще бегали с кастрюльками кипятка, в которых плавали, тяжело постукивая друг о дружку, термобигуди, наводили последний марафет. Мальчики с важным видом расхаживали по этажам.

К полуночи всё общежитие собралось в учебной комнате. Из чуланчика вахтерши принесли допотопный радиодинамик, и ровно в двенадцать часов вырубили музыку. Воцарилась тишина. В кромешной темноте, прерываемой лишь мерцанием елочных гирлянд, главный диск-жокей Володя Пасечник рыкнул:

– Внимание! – и включил радио.

Все замерли. Стали бить куранты.

– Поздравляем всех с Новым годом! Ура-а!

– Ур-ра-а! С Новым годом! – взорвался зал.

Все стали орать, хлопать в ладоши, топать, подпрыгивать на месте. Влюбленные парочки слились в праздничном поцелуе.

– Танцы до утра и до упаду! – снова рыкнул Пасечник и врубил на всю мощь «Бони «М».

Рев и визг восторга потонули в резких звуках диско. Оргия новогодней ночи началась.

Аллочка растворилась в темноте. Маша быстрые танцы танцевала вместе со всеми, на медленные ее неизменно приглашал Зяблов. Он был одного с ней роста, но Маше казался коротышкой. В очередном танце он шепнул ей на ухо, что у него есть бутылка коньяка, и ее вполне можно выпить…

– В самом деле? – удивилась Маша. – Тащи!

Слава со всех ног бросился вон, оставив Машу посреди темного зала. Поразмыслив, Маша решила, что не сюда же он притащит эту бутылку, и поднялась в свою комнату. К счастью, никого из соседок не было. Она нашла две граненые стопочки и завалящиеся карамельки. Влетел Слава. Из-за полы расстегнутой жилетки он достал бутылку коньяка и поставил на стол.

– Лимона к коньяку у нас, к сожалению, нет, – сказала Маша. – Есть конфеты…

– Сойдет.

Слава открыл бутылку и разлил коньяк.

– Ну? С Новым годом? – спросила его Маша, поднимая свою стопочку и глядя на Славу.

И увидела через его очки, как напряженно, как выжидающе он на нее смотрит. Маша отвела взгляд.

– С Новым годом, – тихо сказал Слава.

Маша сделала несколько глотков и сунула в рот карамельку. Разговор не клеился, коньяк не пился.

Маша вдруг подумала о Славе: бедный, ведь купил, наверное, этот дефицитный дорогущий коньяк на присланные родителями деньги, хранил в чемодане, пряча от ребят – иначе не дожила бы бутылка до Нового года. Сам, вон, приоделся: отглаженные брючки, белая рубашка, и – верх шика – костюмная жилетка с атласной спиной. Просто щеголь на фоне общежитских студентов, не вылезающих из единственных джинсов. Может быть, ждал этого вечера, этой ночи, надеялся, что что-то решится. И вот, наконец, сидят они вдвоем, коньяк потягивают. Но, видимо, совсем не так представлял в своем воображении Слава это распитие. Сидит поникший. Может быть, ждет поворота разговора в другое русло? Но что могла сказать ему Маша? Ее сердце билось ровно. Слава это понял и сник окончательно.

В комнату вошла Света с кавалером. Они стали что-то возбужденно рассказывать и смеяться. Воспользовавшись суматохой, Слава ушел.

Маша заметила, как Света стрельнула глазом по бутылке коньяка, но выпить ей не предложила, а та не набралась нахальства попросить самой. Маша спустилась вниз и наткнулась на разгоряченную танцами Аллочку, вышедшую подышать воздухом.

– Хочешь коньяку? – спросила ее Маша.

– Хочу. Откуда?

– Поклонник принес, – подмигнула Маша подруге.

Бутылку, которой отводилась в эту ночь такая решающая роль, но которую так и не сыграла, девочки прикончили с большим удовольствием.

– Хорошо тебе, Машка, – в который раз откровенно позавидовала Аллочка. – Весело живешь: дискотеки на праздники, поклонники коньяк дарят. А у нас в общаге – тоска. Одни перезрелые девицы: всю ночь перед телевизором торчать будут. На танцы в «Крупу» пойдешь, так ребят нормальных нет – один «дерибас».

Судя по всему, закадрить студента Аллочке тоже не удалось.

«Может, ее с Зябловым познакомить, – подумала Маша. – Хотя вряд ли он ее заинтересует».

– Ой, Машуля, что-то мне вдруг похорошело… – блаженно заулыбалась Аллочка после последнего стопарика.

– И мне…

Они спустились вниз, еще пытались танцевать. Учебная комната после нескольких часов непрерывной дискотеки превратилась в парилку. Форточки не справлялись с жарким дыханием доброй сотни скачущих тел. Невозможная духота и темнота зала, оглушающая музыка, мельтешащий вокруг народ внесли свою порцию одурманивания подруг, их повело. Пошатываясь, с пылающими лицами они вышли в освещенный вестибюль, щурясь от света и ища, куда бы притулиться.

– Во сколько начинают ходить электрички? – заплетающимся языком поинтересовалась Аллочка.

– В шесть. Еще рано. Хочешь, иди ложись на мою кровать.

Аллочка побрела наверх. Через некоторое время в комнату пришла и Маша. Горела настольная лампа, в своей спаленке Света целовалась с кавалером. На Машиной кровати в колготках и комбинации лежала Аллочка.

– Подвинься, – попросила ее Маша.

– Ни за что! Полезай к стене. Мне нужно с краешку.

Маша пробралась к стене и легла на бок. Вдруг кровать под ней заходила ходуном. Маша недоуменно поднялась и огляделась: нет, всё стояло на своих местах. Она попробовала лечь на спину, но кровать снова заштормило, всё вокруг поплыло. Голова казалась набитой ватой, мутило. «Мне бы тоже нужно с краешку», – подумала Маша, приподнимаясь на локте. Осторожно, с опаской поглядывая на штормующее ложе, она сделала третью попытку прикорнуть, но голова снова закружилась, на сей раз более основательно. Маша уселась на постели, не решаясь лечь.

– Ты чего скачешь? – спросонья пробормотала Аллочка.

– Это не я, это кровать скачет, – пожаловалась Маша. – Пойду-ка я погуляю.

Одевшись, она вышла на морозный воздух. Сделала несколько глубоких вдохов, стало легче.

«Чертов коньяк, – подумала Маша. – Славка подсыпал, что ли, в него что-то?»

Она прошлась по заснеженным улицам. Кое-где в домах еще светились окна, мерцали экраны телевизоров, горели елочные гирлянды. Маша дошла до безлюдного вокзала, долго кружила по привокзальной площади, пока не услышала первую электричку. Пора возвращаться.

В вестибюле она встретила одетую Аллочку.

– У себя отосплюсь, – махнула та рукой.

По коридорам еще шастали бессонные студенты. За дверьми учебной комнаты была тишина. По всему общежитию валялись затоптанный серпантин, кружочки конфетти, пустые хлопушки. В комнате у Маши были укомплектованы лишь две спаленки: Наташа Васильченко серьезно гуляла у мальчиков.

В умывальной комнате Маша долго смотрела в зеркало на свое румяное с мороза лицо, не решаясь приступить к смыванию косметики ледяной водой.

– Хороша ты, хороша, – вдруг услышала она возглас из коридора. В умывальник вошла Люда Подкорытова, откровенная и циничная. – Что же это ты своей красотой с Зябловым сделала? Ходит, как в воду опущенный.

Маша недоуменно посмотрела на Люду. Вспомнила, как Света стрельнула глазом на бутылку коньяка и, конечно, от нее не ускользнуло, как быстро с постной физиономией слинял Славка. Эти факты давали широкий простор для общежитского мифотворчества.

– Неужели не видишь, сохнет он по тебе? – не унималась Людмила.

«Вот привязалась, – недовольно подумала Маша. – Какое ее дело?»

– Он не в моем вкусе, – сказала она проникновенной товарке.

– А кто в твоем вкусе?

Маша загадочно улыбнулась, сделав неопределенный жест рукой:

– Ну-у…

И вспомнила Диму.