Читать книгу Вкус одержимости - Елена Лабрус - Страница 15

Чёртова капризная девчонка!

Я рывком открыл дверь на улицу в задней части дома.

– Воу! Воу! Потише, Ваша Дьявольская Горячность, – оттолкнулась Зои от стены, у которой стояла, упираясь рукой. – Я, конечно, знаю, что выдержка не твой конёк, но попа-боль – это не то, за чем я прилетела. Хотя… – она смерила меня взглядом, но даже с высоты своих каблуков и модельного роста снизу-вверх, – прежний Алан Арье всегда нравился мне куда больше, чем та хладнокровная рептилия, в которую тебя превратила Кира.

Она провела острым как стилет ногтем по моей щеке.

– И я рад тебя видеть, подружка Федэ, – гаденько улыбнулся я.

Она фыркнула, как запачкавшая лапы кошка, проходя мимо меня в дом.

Как говорится, вот и обменялись любезностями.

– Ну, рассказывай. Она хорошенькая? – чертила Зои по стене своим чёрным акриловым стилетом с замысловатыми медными узорами, издавая противный скрежещущий звук, пока спускалась по лестнице.

– Она подавлена. И она злится, – шёл я следом, уже жалея, что её позвал.

Во-первых, я не хотел говорить о девчонке. Она мне надоела хуже горькой редьки.

А во-вторых, обтянутая чёрным кожаным платьицем упругая задница и плавно покачивающиеся стройные бёдра Зои – не то, от чего легко оторвать глаз. И то, что мы друзья уже лет десять, а она даритель, донор и любовница одного из самых влиятельных людей Семьи, её главы – Федэ, (в миру известный как Феликс Делоне, разменявший шестой десяток лет владелец одного из французских концернов, объединявших производителей предметов роскоши), не отменяло того факта, что мы с Зои стали близки после смерти Киры, в моём доме была бомба замедленного действия в лице плачущей блондиночки и секс мне сейчас был нужен больше, чем воздух.

– Гнев, мой дорогой, – обернулась Зои на последней ступеньке, – вторая стадия принятия неизбежного. Я бы на твоём месте ему радовалась, скоро она будет торговаться и спорить, потом впадёт в депрессию. Вот это дерьмо так дерьмо. А гнев, – задрала она голову, – ты не вышел из этой стадии до сих пор.

– Как ты жива до сих пор? С твоей-то способностью говорить «приятные вещи».

– Признайся, именно за это ты меня и любишь.

Она замерла в такой опасной близости, что я чувствовал всё: лёгкий фужерный запах её духов, скрип резинок тесного бюстгальтера, стянувшего рвущуюся наружу грудь, масла, которыми пахла кожа её платья и кожа её тела, увлажнённая выскобленная и натёртая до блеска. Кашемировая мягкость её богатых каштановых волос, пахнущих дождём тоже не осталась не замеченной ни одним из моих органов.

– Не провоцируй меня, Зои, – зная, что сегодня вряд ли смогу остановиться, я обогнул совершенное тело этой дьявольски красивой женщины и пошёл вперёд ровно в тот момент, когда после обязательной прелюдии с колкостями, она потянулась бы к моим губам.

– А чего ты ждал? – полетел мне в спину обиженный возглас женщины отвернутой.

– Ты сейчас о себе или о девушке, для которой мне понадобилась твоя профессиональная помощь? – не обернулся я, продолжая свой путь. – И если о ней, то я точно ждал не того, что мне придётся столько с ней возиться. Единственное, чего я жду сейчас – чтобы она убралась отсюда как можно скорее.

– Ей не понравился мой рисунок? – Застучали вслед каблучки.

– А тебе бы понравилось, если бы у тебя на груди вырезали нечто вроде пентаграммы, какой бы небесной красоты она ни была?

– Я художник, а не волшебница. Я создаю крокѝ, рисунки для тканей. Иногда балуюсь мехенди, рисунками хной на коже.

– Боюсь, как бы не был эстетически совершенен любой твой эскиз, она всё равно предпочла бы нетронутую белизну даже рисунку хной, не говоря уже о шраме.

– Хочешь, я с ней поговорю?

– Нет. Хватит о ней, – толкнул я дверь в лабораторию. – Я позвал тебя не за этим. Ещё два-три дня и её здесь не будет.

Я развернулся так резко, что Зои врезалась в мою грудь. Но именно на это я и рассчитывал. Мои пальцы скользнули сквозь мягкие локоны её волос, подхватили за шею. И наши губы встретились. Её несдержанный стон завибрировал между нами, ещё больше разжигая огонь.

Подтянув за талию, я прижал её к себе.

– Алан, – выдохнула Зои, подчиняясь, когда её спина упёрлась в стену. Её полынные глаза потемнели до цвета мха. И тлеющее в них желание вспыхнуло пожаром.

Этот жар опустился вниз от покалывающих губ до настойчивой выпуклости в моих штанах.

– Хочу тебя, – прошептала она, оставляя дорожку горячих поцелуев на моей шее, груди, животу, расстёгивая пуговицы рубашки.

Дьявол! Я покачнулся, упираясь руками в стену, когда она опустилась на колени и её ловкие руки дёрнули вниз молнию на брюках. Её острые зубки прошлись по конкуру возбуждённого члена, и легонько прикусили головку сквозь тонкую ткань.

Дыхание перехватило.

– Я не смогу остановиться, – прошептал я между рваными вдохами.

– Я знаю, – прошептала она, затаив дыхание. Оттянула резинку. – Я так хочу.

Я содрогнулся всем телом, когда её мягкие губы коснулись горячей возбуждённой плоти.

– М-м-м, – застонала она, облизывая головку.

Обхватив ствол пениса руками, она заскользила по нему вниз, потом вверх, размазывая влагу. С каждым движением заглатывая его всё глубже, двигаясь всё быстрее, издавая сладострастные звуки всё громче.

Я импульсивно потянулся к её затылку, задавая темп. Ввергаясь в неё всё активнее, буквально насилуя, я всё сильнее терял связь с реальностью, погружаясь в плотный горячий туман приятнейшего из удовольствий. И когда он вдруг вздрогнул и рассыпался на мелкие искрящиеся цветные осколки, кончил ей в глотку.

– Дьявол! – содрогнулся я в последней мучительной судороге, когда Зои, сочно чмокнув, слизала и проглотила всё до капли.

– Плохой мальчик, – улыбнулась она, поднимаясь с колен. – Надеюсь в следующий раз тебе захочется большего?

– Боюсь, в следующий раз, я не соглашусь на меньшее.

Её возбуждённые соски буквально вспарывали кожу платья, пока я застёгивал одежду.

– О, Федэ будет счастлив, – проследив за моим взглядом, сжала она грудь ладонями. – Давно я не приходила к нему настолько мокрой. Она предупреждающе подняла руку. – Считай, что ты сделал ему подарок. В последнее время он предпочитает удовлетворять меня только пальцами, пока «кормится» моей кровью, радуясь, когда я так теку. Говорит, чем сильнее возбуждение, тем кровь вкуснее.

Мне ли не знать этого о крови. Я сдержано вздохнул, заглушая тоску по жене. Тестостерон, эстрадиол, окситоцин – мощный секс-коктейль, возводящий вкус крови на уровень полётов на воздушном шаре. Но сейчас я работаю над тем, чтобы уносило в стратосферу.

– А свой вялый член он всё чаще теперь толкает в узкие щёлочки «ноликов» или узкие задницы сладеньких мальчиков, – вздохнула Зои, знакомо назвав «ноликами» девственниц. – Так что это подарок, Алан.

– Как скажешь, моя неволшебница, – улыбнулся я. Приятная лёгкость разлилась по телу как хорошее вино. – Но у меня для Федэ есть настоящий подарок.

Пока Зои осматривалась, я достал из холодильника и засунул в бумажный пакет пыльную бутылку с залитой сургучом пробкой:

– Для Федэ.

– С твоих виноградников? – Зои оценивающе изогнула бровь.

– Столетнее. Но это на десерт. А вот это – то, о чём я говорил.

В её руку лёг тёплый вакутейнер с кровью.

– Свежая?!

Я многозначительно пожал плечами.

– Я же сказал: настоящий подарок. Хочу услышать его мнение.

– Ну если эту кровь презентуешь ты, боюсь, чёртов гурман оценит. Ты знаешь толк в такого рода извращениях, – усмехнулась она.

– Как и он, Зои, – грустно улыбнулся я. – Как и он. Мы разбираемся во вкусе нашей одержимости.

Поэтому Федэ так важна Зои, а мне – как воздух была нужна моя жена. Да, мы мерзкие извращенцы, пьющие человеческую кровь. И несчастнейшие из людей, что рады бы избавиться от своей зависимости и жить как нормальные люди. Или хотя бы глотать для облегчения симптомов таблетки. Но увы. Если ты родился сангвинаром, ты умрёшь сангвинаром. Есть жажда, что делает нас вялыми, раздражительными и немощными. Есть голод, что не утолить едой. У каждого глотка крови есть вкус. Но нет лекарства, способного избавить нас от этой болезни.

«Возможно, пока – нет», – добавил я, оглянувшись на свою лабораторию.

– Подожди, ты снова работаешь, – проследив за моим взглядом, спрятала Зои пробирку с кровью на груди, чтобы не остыла, и оглянулась. – Ты два года сюда не заходил, – ревниво обвела она взглядом помещение, похожее сейчас на внутренности большого животного. В каждом уголке что-то происходило: кипело, шипело, испарялось. Чавкало, пульсировало, тряслось. Превращалось. – Это она тебя вдохновила? Эта девчонка?

И вдруг страшная догадка ужасом исказила её лицо.

– Эта кровь… О, боже! Только не говори мне, что ты используешь эту бедняжку как донора. Алан, не смей! Не смей использовать её в качестве своего дарителя! Не смей трахать её! – кинулась она на меня с кулаками.

– Зои! Зои! – схватил я её за руки, стараясь удержать. – Дьявол! Зои, да с чего ты вообще взяла! – вскипел я.

– Вот с этого, Алан! – вырывалась она. – Ты так бесишься из-за неё, что сам на себя не похож. Что происходит, Арье? Кто она, чёрт побери?

– Никто. Никто, Зои! – схватил я её и прижал к себе. Выдохнул. – Зои. – Приник виском к её лицу, когда она затихла. – Никто. Ты не забыла? Я же чёртов гурман, как и Федэ. И чёртов однолюб. Единственный даритель, что был мне нужен… её больше нет. А тот, что нужен сейчас – принадлежит не мне. Этот дар я не приму никогда.

– Не говори «никогда», Алан, – покачала она головой. – Вкус твоего «никогда» до сих пор у меня во рту. Когда-то, десять, семь, пять, даже два года назад ты ещё был так убедителен, когда произносил своё никогда, что я тебе верила: мы никогда не будем вместе, не станем даже любовниками, не говоря о большем. Но сейчас…

– Плохая злопамятная девочка, – улыбнулся я. – Нет, это не её кровь.

Не её, Зои! Её кровь сейчас стоит позади тебя в кюретке анализатора. А кровь, что я дал Федэ, поможет мне, если не найти то, что всю жизнь ищу – способ избавления, антидот, лекарство, то хотя бы станет попыткой спасти одного бесконечно дорогого для меня человека.

– Меня вдохновляет не девчонка, – нежно провёл я пальцем по её щеке. – О ней через пару дней я надеюсь забыть.

– Тогда что?

– Мой детектив нашёл…

– Убийцу? – потрясённо перебила она. – О, нет, Алан, нет, – скорбно коснулась моей щеки. – Даже не представляю каково тебе сейчас.

– Машину, Зои. Пока только машину. Даже её фото. Водителя ещё предстоит найти. Но, мне кажется, да, дело движется к концу.

К концу. Это слово, что я произнёс вслух, всё не давало покоя, пока я провожал Зои до припаркованного на вертолётной площадке бордового четырёхместного Робинсона R44.

– Ей нельзя оставаться с тобой, Алан, этой девочке, – покачала она головой, словно всё, что я ей говорил, не слышала. – Нельзя. Ты же её покалечишь. И если сблизишься – покалечишь, и, если после этого оттолкнёшь – сделаешь ещё больнее. И я не о физической боли сейчас говорю. От телесной боли наш организм может себя защитить, от душевной – нет. Она совсем девочка, Алан. У неё вся жизнь впереди. Не делай этого с ней. Не посвящай в наши тайны. Правда о тебе окажется для неё слишком тяжела. А если она будет с тобой, однажды она узнает правду.

Она или интуитивно чувствовала куда больше, чем я понимал. Или озвучивала то, в чём я даже себе боялся признаться?

– Думаешь, я не знаю? – вздрогнул я от холода, стоя под большим чёрным зонтом. И мурашки по спине побежали от её слов.

– Ты должен избавиться от неё как можно скорее. Должен, Алан, как бы тебе ни хотелось поступить иначе. Или потом будет поздно. Слишком поздно. Она к тебе привяжется. Она влюбится. Она захочет быть с тобой. Поверь, я знаю, что говорю, – Зои тяжело вздохнула.

– Это необязательно.

– Это неизбежно. И неизбежно то, что случится потом. Она захочет отдать тебе себя без остатка. Дать тебе всё, в чём ты нуждаешься. И пути назад уже не будет. Мне было двадцать, когда на моём плече сделали первый надрез. Сейчас мне тридцать пять, я часть Семьи, я его вечный даритель. Мне никогда не вырваться.

– Мне было восемнадцать, когда я стал мужем Дианы Габен. Она стала моим первым дарителем. Это она ввела меня в Семью. Но, если ты думаешь, что эта престарелая дама была истовой католичкой и скрепила наши узы браком только для того, чтобы иметь возможность официально меня опекать, ввести в нужные круги, вкладываться в моё образование и дарить мне время от времени несколько капель своей густой кислой крови, то сильно ошибаешься. Она была старой похотливой сукой с сухим как пустыня влагалищем и грязными как выгребная яма фантазиями. А я прожил с ней два года. Два бесконечных года. Но я стал тем, кем стал. Это был мой шанс. И больше я не часть Семьи.

– Таких как ты, – усмехнулась Зои, – дай-ка посчитаю… Один?

– Ты сама выбираешь частью чего быть.

Она грустно улыбнулась и промолчала.

На этот счёт у нас с ней была разная правда. Но сейчас было не место и не время начинать спор.

– Береги себя, Алан! – протянула она руку.

– И ты себя, Зои, – ткнулся я губами в её холодную щёку. – До встречи?

– Надеюсь, до скорой, – улыбнулась она.

Подходя к дому, я услышал, как завёлся её вертолёт. Как взмыл в небо, ведомый рукой женщины, которая была мне бесконечно дорога, но, увы, никогда не любима.

И слово «КОНЕЦ», словно написанное большими буквами после эпилога длинной-предлинной книги вдруг открылось мне во всей своей окончательности.

Что я буду делать, когда убийца моей жены будет найден и наказан? Ради кого жить? Как? Зачем?

Вот что на самом деле так испугало меня, когда я увидел ту фотографию.

Вот из-за чего мне стало так плохо.

Пустота и безразличие – ждут меня впереди, когда убийца моей жены будет найден и наказан.

Я дышу, пока жива моя месть.

Пока у меня есть моя месть, живёт моя любовь, моя душа, моя Кира.

Умрёт она, умру и я.