Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз. Часть 1 - Елена Поддубская - Страница 3

Стас Добров бежал по песчаным дорожкам леса. Его длинные, костлявые ноги то и дело подворачивались на какой-нибудь коряге или ветке. Светлая повязка на голове приподнимала курчавые смоляные волосы, удлиняя и без того библейский овал лица и не давая поту попадать в глаза. Поправив её, Стас сплюнул на бегу, утёр ярко-красный рот и в сотый раз пожалел, что поленился побежать к Малаховскому озеру. В соснах вовсю галдели птицы, шумели на лёгком ветру кроны деревьев, нет-нет да и проскакивали по веткам белки, а запах хвои, уже немолодой, насыщенной, готовой к зиме, был тут гуще, ощутимее, чем в смешанных пролесках вокруг озера. Но дорожки между деревьев проложили никак не для пробежек. Добежав до высоких железных ворот, Стас нажал на кнопку звонка. И тут же по селектору раздался насмешливый голос Стальнова, сожителя по даче:

– Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.

– Открывай уже! Клоун, – проворчал Стас.

Воспоминания о предыдущих поездках на картошку совсем не радовали Доброва: холод, глубинка, бараки, грубая работа. Впрочем, новость о поездке на сельхозпрактику оказалась неприятной не только для него. Половина преподавателей института, ознакомившись в конце августа с решением ректората, гласившим о том, что в колхоз в этом году едут все курсы, а также весь преподавательский состав, понеслась оформлять больничные, отпуска без сохранения содержания и прочие документы, освобождающие от экзекуции. «Проскочить» удалось немногим, ибо парторг МОГИФКа Печёнкин решение об освобождении принимал лично по каждому случаю.

– Никаких больных мам и внуков-первоклассников не признаю, – отказал Владимир Ильич ректору по хозчасти Блинову. – У мам есть папы, а у детей – свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз, как все. Заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Глядишь и пригодится.

Блинов, пожелтевший и похудевший из-за срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про сорванный отпуск и плохое самочувствие. Но всё было зря. Освобождение от сельхозработ получили только два преподавателя вуза: у одного был нестабильный диабет, у второго – онкология у супруги. Всем остальным было приказано явиться в назначенный день с вещами для отправки в колхоз. Каждый учебный год в стране всегда начинался первого сентября, и традиция эта не менялась, даже, если «Первый день знаний» выпадал на воскресенье.

В этом году он пришёлся на вторник. День обещал быть светлым и тёплым. Войдя в калитку, Добров прошёл к террасе перед домом. Здесь, на миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Володя бросил листья чёрной смородины с кустов, что росли у забора. Стальнов, открыв ему дверь, вышел и сел в удобное кресло.

Добров, проходя мимо, наклонился к чайнику и потянул носом:

– Балдеешь?

– Балдею – не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь позволил нам пожить в такой вот красоте?

– Ну, тебе виднее, – огрызнулся Добров.

– Ты о чём это? – в голосе Володи послышалось волнение.

– Да ни о чём. Расслабься и принимай солнечные ванны, – Стас смотрел простодушно. Стальнов смахнул со стола с крошки только что съеденного печенья, кивнул напротив себя:

– Садись.

– Потом. Сначала я в душ.

– Иди-иди, а то Витёк, когда проснётся, залезет туда на час, – это вышел на улицу ещё один из ребят – Юра Галицкий. В противоположность друзьям он уже был одет по-походному: в широкие вельветовые брюки, старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. Его тупоносые ботинки с массивной подошвой, смотрелись, как обувь горных туристов.

Стас хлопнул Юре по подставленной руке:

– Везёт же некоторым! И чего я не аспирант?

Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, впервые оказался объектом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища.

– Зато ты – студент третьего курса, готовый отбыть для выполнения задания партии и поработать во спасение Родины, – десятиборец Галицкий трижды похлопал Доброва по груди. Он и Стальнов, студенты последнего, четвёртого курса, сообщению о поездке в колхоз были очень удивлены; обычно старшекурсников туда не отправляли. Но, в отличие от Стаса, Юра не унывал. Володя тоже отнёсся к известию спокойно.

– Во спасение Родины от чего, Юрок? – скривился средневик; накануне он выпил, и теперь у него неприятно ломило виски и щипало глаза от света.

– От излишнего урожая, – засмеялся Стальнов. – Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка нальёт тебе кофею в твою «мадонну», а ты будешь пить его, как Пульхерия Андреевна, оттопырив мизинец и вдыхая запах камелий.

– Вот уж точно горе у тебя, Вовка, от ума. Начитался ты на мою голову. Пей свой чай с «можжевеловыми почками» и не подавись, – Стас не любил, когда его подначивали. Кофе по утрам был для него тем ритуалом, без которого не начинался день. В их семье, в Пятигорске, его пили на террасе и непременно из красивых чашек. Так что три дня назад Стас привёз на дачу коробочку прекрасного молотого кофе и изящную чашку из домашнего сервиза «Мадонна».

Юра остановился на краю террасы перед красиво выложенными каменными ступенями.

– Откуда тут камелии, Вовка? Тут камелиями и не пахнет. Тут пахнет черёмухой, жимолостью, ёлками и вот, цветами, – десятиборец наклонился, притронулся рукой к астрам, стал осторожно отделять лепестки, заглядывая внутрь. Цветы посадили в деревянной одноколёсной тачке, оформленной как клумба. Спор между приятелями обычно затягивался, но сейчас Володя был не в том настроении.

– Какая разница, от чего тут такой балдёж? Всё равно – красотища неописуемая, – Стальнов втянул воздух ноздрями, отпил из чашки и закрыл глаза. Криво улыбнувшись этим рассуждениям, Стас ушёл мыться. Галицкий скрылся с террасы, чтобы сварить ему обещанный кофе. Володя остался дышать ароматами осеннего сада. Вокруг пели птицы, оповещая о ещё одном начавшемся дне.

Дача Королёвых, на которую ребята заселились неделю назад, была откровенно богатой. Сам дом, большой бревенчатый сруб с добротной черепичной крышей, кружевными наличниками и ставнями под старину, впечатлял не столько, сколько участок при нём в сорок соток, изобилующий такими «декорациями», о которых обычные дачники понятия не имели. Дорогой земля здесь была всегда, не зря Малаховку называли «дачным раем столичных торгашей и мафиози». Дорожки, не из гравия и уж тем более не корявые земляные, а из светло-серого гранита, вели от ворот к террасе перед домом, влево к беседке и ещё в обход, где с северной стороны к дому примыкала большая утеплённая веранда из терракотовой глиняной плитки. Под нижней ступенью каменной лестницы, поднимающейся к передней террасе, цвели мелкие маргаритки. Навес над ней был односкатным, сезонным, натянутым на брёвна. Деревянные сваи красиво обвивал дикий виноград, вплетаясь в водостойкий тент.

Дорожка, ведущая к беседке, постепенно превращалась в туннель, образованный стенами, искусственно возведёнными из светлого камня в виде полусфер и облицованными гранитом в тон. Тут расщелины камней укреплялись ползучими традесканцией и плющом, из которых выглядывали васильки, петунья и герань. Под ними, на бордюрах, выложенных окатанными камнями, разноцветом полыхали неприхотливые мандариновые бархатцы, розовый мышиный горошек, фиолетово-синий котовник, посаженные в промежутках между травами, любящими солнце: раскидывающей ветки вербены и кучковатой овсяницы. Далее стена из камня переходила в живую изгородь из плотного кустарника манжетки и водосбора, в который вплетались вьюн и душистый табак. Изгородь заканчивалась аркой с ползучими розами, стоящей в двух шагах от входа в беседку. Зелёный яркий газон заменял привычные грядки. Ещё две дорожки, не основные, из сосновых кругалей, закатанных в бетон, проложили к сараю слева от ворот и к гаражу справа от них.

– Нет, всё-таки есть разница между дачей и загородным домом, – сказал Стальнов задумчиво, когда Галицкий появился с кофейной туркой и двумя чашками.

– Конечно есть, – Юра сел, разлил кофе по чашкам: – Это, Вовчик, не дом, а целая усадьба. Молодцы хозяева! Только, я вот думаю, без опытного садовника тут не обошлось.

– Считаешь?

– Ну не Лариса же всё это высаживает, подстригает и удобряет?

– Да, трудно представить её с тележкой навоза, – Володя улыбнулся. Хозяин дачи Иван Борисович Королёв и его дочь Лариса жили в Москве. О девушке у Галицкого осталось впечатление как о весьма избалованной. Из дома вышел Стас, с голой грудью и махровым полотенцем вокруг бедер.

– Садись, Руд Гуллит, – уступил ему Володя кресло. Мокрые курчавые волосы Доброва напоминали косички темнокожего голландского футболиста. Стас, привычный к причудливым именам, какими его награждал Стальнов, хмыкнул. Володя взял со стола свою чашку и пустой чайник: – А я пойду одеваться. Общий сбор через полчаса. Юрок, как думаешь, мне «Монтану» в колхоз стоит брать? – крикнул он изнутри.

– Ещё как стоит, – ответил Галицкий обычным голосом и тут же рассмеялся: секунды не прошло, а Стальнов уже вернулся:

– Почему так категорично?

– Чтобы не остаться без джинсов, в которые твои предки вбабахали как минимум стольник, – ответил Юра по-простому, с удовольствием отпивая кофе. – Дача – она и есть дача. Поэтому я всё ценное беру с собой.

– А в колхозе их никто не сворует?

– Могут, – качнул кудрями Стас, причмокивая. – Я этот долбаный колхоз всеми фибрами… – даже хороший кофе не помогал ему настроиться на позитив.

– Знал бы – оставил в Кимрах, – пробурчал Стальнов. Пение птиц радовало уже не так, как полчаса назад. Колхоз оказался делом вовсе не добровольным, как когда-то утверждали большевики.