Читать книгу Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз - Елена Поддубская - Страница 12

Делегация студентов и преподавателей, командированная на сельхзработы, приближалась к конечной точке прибывания – деревне Астапово, расположенной недалеко от границы Московской и Рязанской областей. Время перевалило за три часа пополудни, явно перебивая все прогнозы о продолжительности пути. Автобусы, гружёные и неторопливые, растянулись по дороге почти на километр друг от друга, попыхивая отработанным мазутом из старых, прогорелых труб. Чем больше продвигались на юг, там реже становились леса Подмосковья. Сначала, после Раменского, исчезли берёзовые колки, после Воскресенска стали реже видны хвойные. Доехав до Коломны все чаще на границе водоёмов живописные лиственные рощи из ольхи, вяза, ив раздвигали огромные равнины безлесья, пестрящего даже сейчас, осенью, разнотравьем. Выехав из Малаховки по Новорязанской трассе почти в одиннадцать, в час дня остановились где-то по пути, сразу за Луховицами, среди зарослей непаханых лесостепей пообедать кашей с мясом из консервных банок и хлебом, намазанным маслом. Перекусив, студенты весело забегали по кошме трав, где вперемешку со злаковыми сорняками, в виде неизменного мятлика, шуршащего метёлками семян, или прибитого к земле ковыля, предвестника сухого климата, прорастали подорожник, клевер, островками вклинивались кустики мать-и-мачехи, отчасти ещё в жёлтых цветах, отчасти в опустошённых ветром хохолках семян, повисших нарядно на листьях жёсткой осоки. Девчата сентиментально бросились собирать луговые цветы: находили в сплетении трав фиолетовые свечечки иван-чая, метёлки розги, большие жёлтые корзинки кипрея, клейкие ветки манжетки с закрытыми, кружевными по краям, коробочками, которые, когда их потрясывали, побрянькивали. Воробьёва набрала маленький букетик из низкорослых маслянистых лютиков, маргариток и цветов клевера. Маршал и Сычёва надёргали кустистые ветки цикория, предполагая, что растение пригодится для украшения комнаты, в которой придётся жить. Мальчишки смотрели на подруг с умилением то и дело отпуская реплики типа.

– Не губи природу своей слюной.

– Оставь красоту сусликам.

– Прекрати рвать подорожник впрок, он всё равно несъедобный.

В траве и вправду шуршали то и дело насекомые, грызуны, вспархивали птички, один раз даже проскочил заяц. Поля при приближении холодов пахли больше сеном, горечью, чем ароматами летнего разноцветья, но, уставшая в дороге молодёжь, словно обалдела от этих запахов и, после часового перерыва, с трудом снова впихалась в автобусы.

Продолжили путь вдоль многочисленных речушек и озерков. Дорога шла однополосная, земляная, местами как обычная тропинка, проложенная среди зарослей кустарников и высоких трав. Казалось, что автобусы всё дальше увозят людей от цивилизации. В островках лесопосадок проскакало стадо косуль, в пойме речки пробежали среди высокой травы куропатки, а с высокого берега попрыгали в воду бобры. Студенты, мало знакомые с дикой природой, выхватывали глазами любую её картинку, радуясь увиденному, как дети в зоопарке, представшие впервые перед вольером белых мишек.

Примерно в три тридцать дня въехали в село Астапово и узнали, что это деревня, о чём оповещала табличка на въезде – обычная деревяшка с названием поселения и предшествующей ему прописной «д» с точкой, написанном от руки краской, но останавливаться не стали. По единственной центральной дороге, перерезавшей деревню на две части, проскочили поселение довольно быстро. Дома по обе стороны дороги стояли разные: где добротные, крепкие, в тесовыми воротами выше человеческого роста и скрывающими дворы, где с просевшими крышами и разболтанными штакетниками, сквозь которые просматривалась нехитрое деревенское хозяйство: земляные дворы с птицей и скотиной. И снова студенты засудачили про непростую жизнь на селе; не многим нравилась перспектива такого образа жизни, где всё указывало на тяжёлый труд деревенского жителя, от ведер у колодцев, до перевязи вблизи коровников, у которой привязывали животных для корма и дойки.

Деревня осталась далеко позади, а автобусы всё ехали и ехали теперь мимо бескрайних распаханных полей нечерноземья, на которых кое где были видны трактора. Вдруг слева от дороги блеснула речка, пробудив у студентов надежды на возможные купания и отдых.

– И не мечтайте, – обрубил подобные речи Гофман, – Поход на реку, в деревенский магазин или на танцы, а также любая связь с местными жителями – строжайше запрещены.

Студенты притихли и ждали объяснений.

– Иначе побьют вас тут местные удальцы. Им, как водки напьются, всё равно кого лупить: своих, а ещё лучше чужих, – без всяких ответил шофёр и свернул от речки в сторону нескончаемых полей. Гофман подтвердил эти объяснения молчаливым кивком. В автобусе стало тихо. Горобова сначала хотела рассеять испуги, но потом подумала, что подобные страшилки пригодятся для профилактики. По опыту прошлых лет декан знала, что любые нарушения режима всегда заканчивались ЧП: драками буйных, алкогольными отравлениями бесшабашных, разбитыми коленями бесстрашных, а также тонущими романтиками, решившими сплавать на середину реки за кувшинками для понравившейся девушки. Представители перечисленных психотипов были на каждом курсе. Предупредить или удержать от происшествия таких можно было либо слишком строгими наказаниями, вплоть до обещания отчислить из института, либо вот такими запугиваниями, в надежде, что на девушек они повлияют вернее и станут сдерживающим от глупостей фактором. Поэтому Наталья Сергеевна промолчала.

После километра от съезда к полям и по дороге совершенно размытой и разбитой тяжёлой полевой техникой, подъехали к заасфальтированной площадке перед небольшим домом – баней, как объяснил тут же шофёр. Чуть подальше перед ней стояли два длинных жилища, повёрнутые друг к другу навесами над террасами. Здания были длинные, одноэтажные, побеленные, в одну кладку кирпича, с множественными окнами без подоконников и ставней, что отличало их от любых других строений для массового проживания. Террасы шли по всей длине зданий и ограничивались сплошными деревянными барьерами. Вход в строения был через крыльцо по центру. С ближнего, от стоянки, торца жилищ, ровно посередине от каждого, было построено вытянутое здание с огромной трубой и двумя выходами – баня, по всей ширине перед которой и была заасфальтированная площадка для остановки автобусов. Справа от стоянки и перед первым жилищем маячила большая столовая с окнами по трём сторонам. Подъезд к столовой тоже был заасфальтирован, но не фасадным квадратом, а узкоколейкой, напоминающей обычный городской тротуар. Асфальтовую дорожку удосужились проложить в обход столовой, резко оборвав его перед «трибуной» между жилищами, после которой дальше пройти к ним можно было только по гравию. Вся местность проглядывалась на многие мили вперёд. Уже в ста метрах от лагеря, почти сразу за жилыми строениями, начинались поля. Это было понятно по взрыхлённой земле, следам тракторных гусениц и разбросанным тут и там пустым ящикам. На линии горизонта поля разделялись редкими и удалёнными друг от друга посадками лесополосы из кустарников и молодых деревьев. Пейзаж был настолько унылым, что выгружались студенты молча.

– До реки километр, до деревни пять, не меньше, а до ближайшей цивилизайии, обозначенной как Луховицы – все сорок. Выселки, одним словом. Не хватает только колючей проволоки, – пробурчал Добров, подытоживая. Как бегун, он на глаз мог определить любой преодолённый километраж. Парень вытащил сумку из багажника и встав в строй, как все. Лицо его было хмурым.

– Зашем? – Серик осматривал просторы и тоже не особо радовался. Солнце, допекавшее большую часть пути, теперь спряталось за плотные тучи, ветер стал усиливаться. Далеко-далеко небо было располосовано сверху донизу серыми неравномерными линиями; там, наверняка, шёл дождь.

– За тем, чтобы было как в концлагере, – Добров совсем сник.

Шандобаев с ужасом в глазах посмотрел на Стаса:

– Ты шито, братан, сапсем дурак? Какие слова говориш? Тебе шито институт пизической культуры – фашист, да? – Серик говорил эмоционально, глаза увлажнились. Добров посмотрел на парня с недоумением, хмыкнул:

– Да ладно ты, казах, не разоряйся. Я пошутил. Держи пять. Меня Стасом зовут.

– Меня Сериком, – Шандобаев протянул руку, сжал пальцы Стаса едва-едва, тут же выдернул руку, посмотрел с обидой, – А шутка тывой – сапсем дураский, – Серик взял сумку и отошёл подальше, туда, где колготились у автобусов девушки с цветами в руках. К нему подошёл Армен:

– Ты что так расстроился, Серик? Он ведь и вправду пошутил. Видишь же как тут… – нужных слов для описания своих впечатлений от увиденного, Малкумов не нашёл.

– Зашем он такой гылупост сыказал? Мой дедушка погиб в концелагере. Вот вы такой кырематорий, – Серик ткнул на здание с длинной трубой и отвернулся. Армен замолчал. Рядом с ребятами стояли Ячек и Сычёва с ветками цикория, язычки которого свернулись. Девушка оглянулась на Стаса, наблюдавшего за отошедшим Шандобаевым и, видимо, все-таки переживавшего за сказанное. Увидев, что Сычёва смотрит на него, Добров вопросительно кивнул. Сычёва положила указательный палец поперёк губ.

– Что означает: «рот закрой» или «не зная броду, не лезь, Стаска, в воду», – тихо откомментировал ситуацию Галицкий, тоже слышавший переговоры и теперь пристроившийся с сумкой за Добровым. Через плечо Юры висела неизменная гитара. Сапоги он передал по эстафете Стальнову.

– А? Вы про что, ребята? – Попинко суетился, не зная, что делать: корзина в руках не позволяла взять в руки сумку, тяжесть которой на плече сгибала вдвое, а поставить ношу на землю было жалко: повсюду была непроходимая грязь. Даже на асфальтированной стоянке.

– Давай, я отнесу твою сумку на крыльцо, – сжалился Галицкий, ничего не поясняя. Он взял сумку Андрея и двинулся в сторону ближайшего строения с террасой и навесом. Там же надеялся оставить свои вещи и особенно гитару, так как воздух стал вдруг резко влажным. Андрей охотно расстался с поклажей, продолжая держать большую корзину в руках; из-под плотной белой ткани, укрывавшей её, теперь выглядывали тёмно-бортовые цилиндры травы кровохлёбки.

– О, Юрочка понёс вещи под навес. Может и нам тоже можно? – прокричала Ира Кашина громко, ей надоело стоять в строю с вещами в руках. Никто свои сумки на землю не ставил. Горобова, прошедшая к крыльцу ближайшего строения, оглянувшись на Кашину и, увидев спешащего под навес Галицкого, одобрительно махнула. Толпа без разбору ломонулась к домам по гравиевой дорожке между зданиями, приобретя вид стада, в котором действует только одно правило: быстрее достичь цели. Инстинктивно разделились на два потока: правый и левый.

– Да не толкайтесь вы, – попробовал регулировать лавину рвущихся к строениям студентов робкий Михайлов, оставшийся у автобусов. Но его слабый голос потонул в общем шуме. Горобова, наблюдая за картиной перемещения из-под навеса, нахмурилась и уже открыла рот, чтобы призвать к порядку.

– Пусть пободаются, – ухмыльнулся зрелищу Гофман, непонятно как оказавшийся за спиной Натальи Сергеевны. Он смотрел на толпу сложив руки крестом под грудью, выставив вперёд одну ногу и с прищуром, как гладиатор перед боем, заранее выбирая для себя тех, на ком можно будет отрабатывать воспитательные способности. Тёмно-синий тяжёлый свитер Гофмана казался на нём снятым с чужого плеча. Горобова закрыла рот, поправила берет и шарфик и продолжила наблюдение, не отвечая заведующему кафедрой гимнастики, спиной ощущая его взгляды и по ней, – Зря вы, Наталья Сергеевна, дали добро. Ничего бы с ними не случилось, если бы постояли пять минут с вещами, – добавил Гофман, откровенно сожалея, что построение прибывших поручили не ему.

– Ничего, всё равно председателя я пока не вижу, – Наталья Сергеевна рассеянно оглядывалась по сторонам; руководство совхоза Астапово предупреждено было заранее, оттого странным казалось почему на месте расположения никого нет.

Двери всех зданий были закрыты, никаких признаков людей на месте прибытия колонны автобусов не наблюдалось. В ожидании студенты и преподаватели сгрузили вещи, молодёжь снова выстроилась в шеренгу, но только теперь перед строениями. Преподаватели тоже разделились на две группы и оставались на террасах строений, под навесами. Само собой получилось, что первое здание предпочли преимущественно представители индивидуальных видов спорта, второе – в основном игровики. Преподаватели кафедр разделились соответствующе. Все смотрели по сторонам, в ожидании представителей местной власти тихо переговаривались, предполагая будет ли сегодня дождь или пройдёт стороной, едва оросив землю. Автобусы, оставшиеся в ста метрах позади, не отъезжали, водители ждали на то указаний от Горобовой. Наталья Сергеевна все так же стояла на крыльце первого строения и осматривалась. Кто-то из преподавателей попробовал открыть двери общежитий, но они были плотно заперты. Окна комнат, расположенные со стороны крылец, выходили по всей длине строений на узкие террасы так, что из комнат одного строения можно было видеть комнаты другого, задние же стены общежитий, выходили окнами в поле или к стене без окон здания столовой. Навес над террасами был низким, тоже узким и от дождя укрыл бы вряд ли. Об этом тут же заговорили все старшие, принявшиеся оглядывать строения и имевшие опыт проживания во время сельхозработ. Прогулка по террасе позволяла подсматривать снаружи всё, что происходит внутри. Печёнкин, Костин и Гофман, отправившись на разведку, заглядывали в окна и переглядывались с пониманием: повсюду были навешаны изнутри решётки. Блинов тоже принялся за осмотр, но второго строения.

– Без штор не обойтись, – словно предложил вслух Валентин, тыча в мутное стекло.

– Ага, обязательно, – голос Гофмана был суровым, губы предельно сжаты, – Ты бы ещё торшеры запросил и биде.

Печёнкин, услышав странное слово, никак не относящееся к обиходу советских граждан, напрягся:

– Владимир Давыдович, зачем вы разлагаете дух бойцов? И без ваших комментариев понятно, что тут не отель «Калифорния».

Костин и Гофман резко обернулись на парторга. В голове первого тут же зазвучали выученные наизусть строки одноимённой песни:

«On a dark desert nighway

Coll wind in my hair…»

Валентин, любивший песню до фанатизма и через это начавший серьёзно учить английский, еле сдержался, чтобы не пропеть знакомый мотив. Что же касалось Владимира Давыдовича, то он оглядел парторга с сомнением, удивляясь откуда коммунисту со стажем, невыездному и забубённому идеологией, было известно о месте отдыха буржуазных противников? Может, из программы «Клуб кинопутешественников»? Вместо пояснений Печёнкин зачем-то постучал по стеклу, потом развернулся и облокотился на раму всем телом. Окно не поддалось.

– Хорошо построено, – оценил парторг. Он был доволен.

– Хорошо. Давно стоит. Наверняка строили для пленных немцев, – Гофман, безрезультатно попробовал отколупать краску с дерева, – Ведь после войны колхозный урожай собирали в основном только они.

– Вы это только студентам не скажите, Владимир Давыдович, – Печёнкин так посмотрел на обоих спутников, что Валёк тут же убедил старшего по партии, что полученную информацию если и слышал, то уже забыл.

Парторг кивнул и глянул в сторону. Его внимание привлёк трактор, ехавший в их сторону через поле на большой скорости. Пассажир, худющий и прокуренный дочерна председатель совхоза, издали принялся махать из кабины.

– Здрасьте всем, – громко прокричал председатель, подъехав. Соскочив с трактора около автобусов, он мгновенно определил с какой стороны находится начальство и пошёл через строй студентов к Горобовой и кучке преподавателей, ожидающих его на крыльце справа от стоянки. Именно в это время с неба упали первые, редкие капли приближающегося дождя.

После короткого извинения, председатель обратился к студентам. Звали его Николай Петрович Ветров, но сам председатель словно стеснялся имени-отчества, потому что предложил всем обращаться к нему просто по должности: «товарищ председатель». Ветров говорил быстро и громко, видимо, имея привычку напрягать связки, широко открывая рот с чёрными зубами, обветренными губами и скачущими вверх-вниз короткими чёрными усами на смуглом от загара лице. Маленький и щуплый, председатель был на первый взгляд совсем непредставительным, не таким, каким привыкли видеть его коллег в советских фильмах в исполнении, например, Петра Вельяминова – красивого, рассудительного, принципиального, а походил скорее на рабочего завода, причём после смены – с уставшими глазами. Длинные кирзачи Ветрова до середины голенища были извазюканы землёй, а руки – испачканы мазутом, что вызвало у студентов критику и антисимпатию. Но по мере речи Николая Петровича, конкретной, деловой, детальной, не позволяющей терять время на повторах или разъяснениях, болтовня и обсуждения в строю прибывших исчезли сами по себе, в головах звучали только строки обрисованной перспективы предстоящих трудовых буден.

– Товарищи, я очень благодарен вам, что вы приехали к нам на помощь, – кричал председатель, поворачиваясь по сторонам с одинаковой регулярностью, как флигель; что тоже говорило об опыте выступления перед публикой.

– Партию благодари, – тихо ответил мужчине Стас и заткнулся от лёгкого поддыха от Стальнова.

– И комсомол, – поддержала Доброва маленькая Рита Чернухина, надеясь что и ей сосед Стаса уделит внимание. Но Володя только покачал головой, не удостоив девушку даже взглядом.

– Сейчас я расскажу вам, как мы будем жить и работать этот месяц.

– Эти полтора месяца, – язвительно поправила Кашина, шаловливо косанув глазами на Стаса и тут же наградив соперницу по перепалке взглядом суженных глаз. Про то, что срок практики увеличен с четырёх до шести недель, студентов «обрадовали» ещё на привале, во время обеда. С тех пор Кашина не переставала сокрушаться на эту тему. Добров на её слова промолчал, но его одобрение Ира все же заметила.

– Не женщины, а прямо комитет по поддержке, да Стас? – откомментировал сухо Стальнов, закусив верхнюю губу нижней.

– Жить вы будете вот в этих бараках, – мужчина развел руки по сторонам, весело обернулся и посмотрел на унылую толпу преподавателей на крыльце строения, ближнего к стоянке.

– Бараках? – глаза Шандобаева округлились и стали большими, как у европейца, – Мы шито на войне?

– Серик, не обращай внимания, – посоветовал Малкумов. Сам он тоже загрустил и подумал, что мысли о том, что в совхозе легче знакомиться с девушками, чем в институте на занятиях, не совсем верны.

Из толпы уверенно протянул руку Ячек. Председатель приветливо кивнул Мише, разрешая вопрос, но тут же, похоже, пожалел, так как сказанного не понял. Парень проговорил громким голосом, выйдя на шаг вперёд:

– Товащирь пердседатель, а почему бараки занываются бараками?

После такого толпа заржала и тут же принялась цитировать наизусть «товащирь пердседатель». Гофман весело ухмыльнулся, поняв, что новая кличка для Ветрова придумана. Пока все смеялись и шутили, Ячек пристально смотрел на худого и заросшего правителя колхоза, ожидая ответа.

Вместо председателя, глаза которого разъехались: один держал под прицелом странного рыжего студента, другой косил на руководство института, ответила Горобова:

– Ячек, встать в строй и все вопросы потом и мне лично. Ясно? Он – дизлексик, – тихо пояснила Наталья Сергеевна председателю. Ветров кивнул, но на всякий случай отодвинулся от толпы студентов подальше. Ячек неудовлетворённо вздохнул:

– Вот всегда так. Самое итнересное – топом.

– Не обращайте внимания, Николай Петрович, – попросила Горобова, предлагая жестом продолжать речь. Ветров пару раз хмыкнул, проверив голосовые связки, потом стал говорить, избегая смотреть в сторону рыжего парня со странным диагнозом.

– Работать вы начнёте с завтрашнего дня, сразу после еды и на вот этом поле, – председатель указал рукой на землю начинавшуюся за зданием столовой и уходящую далеко к горизонту.

– Славная перспектива для переваривания пищи, – ухмыльнулся Штейнберг, пощупав толстенький животик.

– Работаем пять дней полностью и в субботу только утром, – Тут Ветров радостно улыбнулся, давая понять, что такой распорядок – снисхождение для студентов. Сами-то деревенские в моменты посева или сбора урожая ни дней, ни часов, проведенных в полях, не считали, это точно. На слова председателя только тяжело выдохнули общим «уф», ожидая очередных принудиловок. Но следующая информация оказалась более приятной.– Баня – два раза в неделю, – заверил Ветров, всё также улыбаясь. Этот неразделённый оптимизм как солнечный зайчик пробежал по рядам, вызывая кое у кого подобие улыбок.

– Три раза, – Горобова не торговалась, требовала, поясняя, – Обеспечьте баню хотя бы три раза в неделю, Николай Петрович, – именно добавление имени-отчества председателя, сыграло на безотказность. Председатель тут же согласно задрал обе руки, сдаваясь:

– Хорошо. Только нашего кочегара Матвея нужно предупредить, чтобы он, по привычке, третий раз не промухал. Но это я беру на себя. Все инструкции по работе вам завтра утром даст наш главный агроном Сильвестр Герасимович Эрхард. – Услышав подобные метрические данные агронома, даже истинные носители русского языка сглотнули слюну. А Серик с Арменом только бессильно переглянулись. Но председатель этого не заметил. Вернувшись к знакомой теме, он продолжал говорить с прежним энтузиазмом, пытаясь нарисовать картину счастливого коллективного труда. Но чем больше мужчина говорил, тем меньше оставалось веры в его слова. – Столовая начнёт работать уже сегодня вечером, правда, в связи с тем, что котельню, обогревающую ваши бараки и подсобные помещения, затопили только в обед, ужин будет холодным, скорее всего – варёная картошка и овощи. Распорядок дня и режим работы столовой вам объявит дополнительно ваша уважаемая Наталья Сергеевна. – Ветров вынул из кармана куртки листок, сложенный вчетверо и протянул Горобовой, – Тут указаны все часы для обеих смен. Увы, столовая, – Ветров указал большим пальцем за первое здание, не глядя в ту сторону, – не может вместить сразу всех. Но это уже организационные процессы, которые я предлагаю решить вашему начальству так, как всем вам удобнее. Я буду появляться здесь регулярно. Я постоянно езжу по полям. Такое сейчас время, в кабинете не усидишь. Если возникнут вопросы или жалобы – звоните мне, Наталья Сергеевна; телефон там указан.

Председатель закончил речь, нахмурил лоб, подумав о чём-то, возможно о том, не лишней ли была последняя фраза. С момента начала жатвы зерновых и по сей день увидеть председателя совхоза в правлении не удавалось ещё никому. Но не стал вот так сразу пугать горожан, решив, что всё равно, если понадобится что срочно, то секретарша найдёт его и на передовой, а потому зааплодировал. Студенты с двух сторон покосились на мужчину, неуверенные, что примеру стоит следовать. Наталья Сергеевна, подмёрзшая на усилившемся за последний час ветру, поправила шарфик и берет, подошла совсем близко к председателю совхоза, и, демонстрируя солидарность, тоже захлопала. Жидкие аплодисменты раздались в кучке преподавателей. Студенты бездействовали. Оглядываясь на жилые помещения и длинную трубу низкого строения перед ними, почему-то действительно хотелось сравнить место в крематорием. И заявление Доброва о железной проволоке показалось теперь не жестоким или кощунственным, а скорее справедливым и уместным.

– Надеюсь сторожевых собак у них тут не будет? – подытожила мысли всех Таня Маршал.

В это время между ног Горобовой просунул лохматую морду Золотой, которого Бражник спустил с рук, и заскулил. По рядам строя прошёл ответный вой. Человеческий.