Читать книгу Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз - Елена Поддубская - Страница 3

По песчаным дорожкам соснового леса бежал черноволосый Стас Добров. Длинные ноги средневика с угластыми, на фоне тощих мышц, суставами, то и дело подворачивались на какой-нибудь коряге или ветке. Впрочим, костлявость и сухость не портили парня; у него было красивое, правильных черт, лицо с вырисованными бровями в разлёт, лучистыми глазами, библейски прямым носом и ярко-красным ртом. Светлая повязка на голове юноши приподнимала курчавые волосы, удлинняя и без того вертикальный овал лица и не давая поту попадать в глаза. Поправив повязку, Стас сплюнул на бегу слюну и в сотый раз вслух пожалел, что поздно проснулся и не побежал к озеру:

– Без ног тут останешься.

Бегать в лесу было приятнее: вовсю галдели птицы, шумели от лёгкого ветерка высокие кроны деревьев, нет-нет проскакивали по веткам белки, а запах хвои, уже не молодой, насыщенной, готовой к зиме, был тут гуще, ошутимее. Но дорожки между деревьев проложили для прогулок, никак не для пробежек. Завершив очередной круг по дачному массиву, Добров добежал до высоких железных ворот и нажал на кнопку звонка. В селекторе двери тут же раздался насмешливый голос Стальнова:

– Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.

– Открывай уже, клоун, – проворчал Стас, но совсем не злобно.

Веселое настроение Володи никак не соответствовало душевному состоянию Стаса, хотя бы потому, что приехав с каникул из Пятигорска, где он был у родителей, всего три дня назад и заранее обрадовавшись переселению на новую дачу, рассказы о которой уже ранее обсмаковали по телефону и с Юрой Галицким, и с тем же Стальновым, Стас узнал о колхозе. Воспоминания о предыдущих поездках на картошку были удручающими: два года подряд, на первом и втором курсе, студенты физкультурники отрабатывали осенью по месяцу-полтора в глубинках областей, прилежащих к московской, проживая в бараках и страдая от плохой погоды, грубой работы, грязи нечерноземья.

Впрочем, новость о поездке на сельхозработы оказалась фатальной не только для студента Доброва. Половина преподавательского персонала, ознакомившись в конце августа с решением, вывешенным деканом спортивного факультета Горобовой на доске объявлений, бросилась срочно оформлять фальшивые больничные, отпуска без содержания и прочие документы, теоретически позволявшие избежать экзекуции колхозом. «Проскочить» удалось немногим, ибо каждый конкретный случай разбирался лично парторгом Печёнкиным, и по каждому заявлению решение об освобождении принимал сам Владимир Ильич. Так, в первую неделю работы педагогического состава, приказным порядком были отменены отпуска, оформленные за свой счёт, сразу трём сотрудникам института, среди которых оказался проректор по хозяйственной части Сергей Сергеевич Блинов.

– Никаких больных мам и внуков, идущих в первый класс, не признаю, – густо шипел Владимир Ильич в лицо каждому просильщику, – У мам есть папы, а у детей – свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз как все; заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Может пригодится для твоей собственной работы.

Блинов, пожелтевший и похудевший из-за отпуска, сорванного по причине срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про плохое состояние здоровья, недогуленные дни и взывал к сочувствию. Но то ли сострадание было исключено из общего поведения Печёнкина, то ли власть решила поставить всех в одинаковые условия и быть непреклонной без исключения, фактом осталось то, что освобождение от сельхозработ получили всего два преподавателя МОГИФКа: у одного был нестабильный диабет, у второго – онкология у супруги. Всем остальным начальственным голосом было приказано явиться в институт третьего сентября с вещами для отправки на сельхозработы.

И вот третье сентября наступило. День обещал быть светлым и тёплым, но радовал он не всех.

– Балдеешь? – Стас кивнул на чашку чая, стоящую перед Стальновым. Володя сидел на террасе перед домом и блаженно щурился от света. На миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Стальнов бросил пару листьев чёрной смородины с куста на участке. Добров наклонился к чайнику и потянул носом. Стальнов сделал то же и проговорил, благоговейно проговаривая:

– Балдею – не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь послал нам пожить в такой вот красоте?

– Ну, тебе виднее, – огрызнулся Добров, не разделяя восхищения друга и заставляя Володю отклеить спину от стула и приподнять правую стопу в тапочке; ребята были уверены в том, что дача «упала» им только потому, что на Стальнова «положила глаз» хозяйская дочь Лариса.

– Ты о чём это? – голос Володи прорезало легкое, но слышимое волнение; на носу проступил пот.

– Да ни о чём. Расслабься и принимай вон солнечные ванны, – Стас смотрел на Володю простодушно. Стальнов стряхнул с майки крошки только что съеденного печенья, снова откинулся на спинку стула, кивнул напротив себя:

– Садись?

– Потом. Сначала я в душ.

– Иди-иди, а то потом Витёк проснётся и залезет туда на час, – это вышел на улицу Галицкий. В противоположность друзьям Юра уже был одет по походному: в широкие вельветовые брюки и старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. На ногах у парня были тупоносые ботинки с массивной подошвой, какие надевают туристы в горы.

Стас хлопнул Галицкому по подставленной руке:

– Везёт же некоторым; и чё я не аспирант?

Виктор Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, а уже аспирант первого курса и бывший гандболист, впервые оказался предметом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища. Но теперь с удовольствием поменялся бы с ним местами. Хотя бы сроком на месяц, пока все буду в колхозе.

– Зато ты – студент третьего курса, готовый отбыть для выполнения задания партии и поработать во спасение Родины, – многоборец Галицкий трижды похлопал Доброва по груди.

– Во спасение от чего, Юрок? – скривился Стас; накануне он выпил, и теперь у него неприятно жало виски и щипало на свету глаза.

– От излишнего урожая, – засмеялся Стальнов, – Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка тебе кофею нальёт в твою «мадонну», будешь пить как Пульхерия Андреевна, оттянув мизинец и вдыхая запах камелий.

– Вот уж точно горе у тебя, Вовчик, от ума. Начитался, на мою голову. Пей свой чай с «можжевеловыми почками» и не подавись, – Стас не любил, когда его подначивали насчёт собственной притязательности. Дело в том, что пить варёный кофе по утрам было у Доброва тем ритуалом, без которого парень не мог начать день. В родном Пятигорске к напитку с утра приучила матушка, и пили Добровы варёный кофе именно на террасе, именно из красивых чашек и именно вкушая его. Для полной эстетики Стас привёз три дня назад в сумке коробочку прекрасного молотого кофе и изящную чашку по форме раскрытого тюльпана из домашнего сервиза «Мадонна», которые теперь придётся оставить на даче на целые шесть недель отсутствия.

Юра прошёл по террасе и остановился на краю, перед красиво выложенными каменными ступенями. Галицкий стоял на ступеньку ниже и возразил:

– Откуда тут камелии, Вовка? Тут камелиями и не пахнет. Тут пахнет черёмухой, жимолостью, ёлками и вот, цветами, – Юра наклонился, притронулся рукой к астрам, осторожно стал отделять лепестки и заглядывать внутрь. Цветы посадили в небольшой деревянной одноколёсной тачке, опущенной ручками вниз, оформленной как клумба и стоящей тут же на террасе. Раздор между приятелями всегда грозил затянуться в настоящую перепалку. Но сейчас Володя был не в том настроении, чтобы спорить:

– Какая разница от чего тут такой балдёж? Всё равно – красотища неописуемая, – Стальнов глубоко вдохнул воздух ноздрями, отпил из чашки и упоенно закрыл глаза. Стас ушёл, оставив его Володи без комментариев и только криво улыбнувшись. Галицкий скрылся с террасы внутри кухни, чтобы сварить обещанный Доброву кофе. Володя продолжал сидеть с закрытыми глазами и вдыхать ароматы осеннего сада. Пели птицы, с утра оповещая лес о ещё одном тёплом начавшемся дне.

Дача Королёвых, на которую ребята переселились неделю назад, была откровенно богатой. Сам дом, большой бревенчатый сруб с вековой черепичной крышей, кружевными наличниками и ставнями под старину, впечатлял не столько, сколько участок при доме, изобилующий такими декорациями, о которых обычные дачники понятия не имели. Участок был в сорок соток, что уже само по себе являлось для Малаховки роскошью. Дорогой земля здесь была всегда, недаром посёлок называли

«дачным раем столичных торгашей и мафиози».

От железных ворот на рельсах к южной стороне дома расходилось три дуги дорожек из камня. Параллельно длине дома и прямо от ворот в две стороны уходили дорожки из дерева. Именно они, не из гравия как повсеместно, и уж тем более не простые земельные утоптыши, поразили Стальнова больше всего в первый раз. Каменные дорожки были выложены из шершавого светло-серого гранита и шли к передней террасе, к беседке в глубине сада и в обход дома, где с северной стороны к строению примыкала большая утеплённая веранда, выложенная терракотовой глиняной плиткой, что придавало шарм и делало помещение теплее. У передней террасы дорожка поднималась в каменную лестницу, под нижней ступенью которой мило цвели мелкие маргаритки. Навес тут был односкатным, сезонным, натянутым на брёвнах. Деревянные сваи красиво обвивал дикий виноград, вплетаясь в водостойкий тент.

Дорожка, ведущая к беседке, постепенно превращалась в туннель, образованный стенами, искуственно возведёнными из светлого камня в виде полусфер и облицованными гранитом в тон. Тут расщелины камней в подпорках укреплялись ползучими традесканцией и плющом, среди которых выглядывали васильки, петунья и герань. Под ними, на бордюрах, выложенных окатанными камнями, разноцветом пылали неприхотливые мандариновые бархатцы, розовый мышиный горошек, фиолетово-синий котовник, посаженные в промежутке трав, любящих солнце: раскидывающей ветки вербены и кучковатой овсянницы. Далее стена из камня переходила в живую изгородь из плотного кустарника манжетки и водосбора, в который вплетались вьюн и душистый табак. Изгородь заканчивалась аркой с ползущими розами, стоящей в двух шагах от входа в беседку. Зелёный яркий газон повсюду заменял привычные для дач грядки.

Деревянные дорожки из сосновых кругалей, закатанных прямо в бетон, оригинально смотрелись на фоне тёмно-зелёных хвойных, разномастных и разноразмерных по всей территории: высоких подальше к деревянной высокой изгороди, а поближе помельче, но погуще, можжевеловыми кустами подползающими местами к самому дому. Деревянных дорожек было две: к сараю и к гаражу. Сарай стоял слева от ворот, гараж – справа, не загромождая территорию дачи.

– Нет, всё-таки есть разница между дачей и загородным домом, – изрёк Стальнов задумчиво, когда Галицкий снова появился на виду с кофейной туркой и двумя чашками.

– Конечно есть, – Юра сел, разлил кофе по чашкам, – Это, Вовчик, не дом, а целая усадьба. Молодцы хозяева. Только, я вот думаю, без опытного садовника тут не обошлось.

– Считаешь?

– Почти уверен. Ну не Лариса же всё это высаживает, подстригает и удобряет?

– Да, трудно представить Ларису с тележкой навоза, – улыбнулся Стальнов задумчиво. Ребята помолчали, думая о разном. Когда из дома вышел Стас, с голой грудью и махровым полотенцем вокруг бедер, Стальнов уступил своё место.

– Садись, Руд Гуллит, – Володя всё время применял к друзьям имена знаменитостей, на которых они внешне были похожи. Курчавые тёмные волосы Доброва после мытья опали по всей длине и действительно напоминали косички темнокожего голландского футболиста. Стас хмыкнул и сел, не отвечая, привычный к причудливым именам, какими его «обзывал» Стальнов. Володя взял со стола свою чашку и пустой заварочный чайник, – А я пойду одеваться. Общий сбор через полчаса. Юрок, как думаешь, мне джинсы стоит в колхоз брать? – крикнул Сальнов уже изнутри.

– Ещё как стоит, – ответил Галицкий обычным голосом и тут же рассмеялся: секунды не прошло и Стальнов вернулся с удивлённым лицом:

– Почему это так категорично?

– Чтобы не остаться без столь дорогого подарка, в который твои предки вбабахали как минимум стольник, – ответил Юра по-простому, с удовольствием отпивая налитый в чашку кофе, – Дача – она и есть дача. Поэтому я всё ценное беру с собой.

– А в колхозе их никто не сворует? – усомнился Стальнов.

– Могут своровать и в колхозе, – качнул кудрями Стас, тоже отпивая напиток и причмокивая, – Я этот долбанный колхоз всеми фибрами… – даже хороший кофе не помогал Доброву настроиться на позитив.

– Ладно, возьму, – пробурчал Стальнов, у которого тоже стало портиться настроение, – Знал бы, оставил джинсы дома, – Володя сожалел только для видимости; перед глазами стояло, как задохнулись от восторга и зависти Галицкий и Кранчевский, когда неделю назад он вернулся с каникул в новеньких джинсах «Монтана».