Читать книгу Созидающий башню - Елена Райдос - Страница 5

Может ли кто-то из нас сказать, что в точности знает смысл своего существования? Нет, не просто нашёл себе занятие по душе, а воплощает божественный логос. Мне такие люди, если честно, не встречались. Да, далеко не все из нас в целом заморачиваются поиском смыслов, но это, как правило, вовсе не от того, что они эти смыслы обнаружили. Как раз наоборот, причиной отсутствия интереса к собственной природе обычно является ощущение полной безнадёги. Действительно, зачем расшибать себе лоб, пытаясь понять своё предназначение, если столько умных людей уже обломались со своим поиском? Не проще ли просто жить, как живут растения и животные, как бы позаимствовать у более «низших» проявленных форм их смыслы?

Собственно, большинство людей именно так и живут, разумеется, с поправкой на цивилизационные примочки, вроде механизмов, законов общежития и научно-религиозных ограничений. Нет, я никого не осуждаю, возможно, именно так и должен поступать рациональный ум. К тому же я вовсе не собираюсь огульно обвинять всё человечество в нелюбознательности, очень многие философы положили свои жизни на то, чтобы ответить на главные вопросы бытия «кто я» и «зачем я». Да что там говорить, к настоящему времени этих ответов набралось на сотни томов философских трактатов. Однако, как раз это многообразие и свидетельствует о том, что истина пока остаётся скрытой.

Разве это не странно? Отчего обнаружение смысла нашего существования оказалось такой сложной задачей? А ещё интересней другой вопрос: с какого перепугу мы вообще заморачиваемся поиском смысла собственного существования? По идее, этот смысл должен быть нам известен, как известно яблоне, что она должна родить яблоки, как известно чашке, что она должна служить сосудом для чего-то жидкого. А мы? Чем мы хуже? Тычемся в глухие стены, как слепые котята, а смысл нашего существования как был для нас скрыт, так и продолжает тонуть в сизой дымке непонимания. В конце концов, это просто несправедливо.

Думаю, очень многие мне тут возразят, мол, смыслом существования человечества является построение цивилизации. Чего тут непонятного? Долгий тяжёлый путь от палки-копалки и дубины, до ядерных бомб и космических ракет. А дальше на Марс полетим, будем там насаждать убогим марсианам, если таковые имеются, свою развитую человеческую цивилизацию. А можем ещё оснастить свои несовершенные тела всякими гаджетами и стать супер крутыми андроидами или вообще оцифровать своё сознание и уйти жить в интернет. Вы правда верите, что мы для этого сотворены?

Увы, насчёт цивилизации, как цели человечества, придётся всех разочаровать. Вы же помните, что смысл заключён в бытие любого объекта изначально? Если бы нашим смыслом было создание цивилизации, то такое явление, как эффект «маугли», был бы обратим. Но пока не удалось цивилизовать ни одного ребёнка, в младенчестве попавшего в звериную стаю. А знаете, что происходит с прирученными и искусственно окультуренными растениями и животными, когда они освобождаются от воздействия человека? Они остаются сами собой, разумеется, только те, которые вообще выживают. Эти объекты сохраняют свою природу, продолжают следовать изначальному смыслу. Даже дикая яблоня будет плодоносить, причём именно яблоками, а не шишками.

А вот ребёнок, возвращённый в цивилизацию, почему-то так и остаётся зверёнышем. Отсюда следует простой и однозначный вывод, что представление о цивилизации привнесено в наши умы воспитанием и не является изначальным смыслом нашего существования. Нас с младенчества приучают быть частью социума, пользоваться его так называемыми благами, дети копируют поведение взрослых и автоматически воспроизводят ту среду, в которой воспитывались. Поэтому дети «маугли» никогда не станут цивилизованными взрослыми, как их ни переучивай, ведь создание цивилизации не зашито в их смысл изначально.

Кстати, человек может запросто обойтись без благ и ограничений цивилизации. Некоторым из нас это погружение обратно в природу очень даже близко, и при этом вынужденное отсутствие так называемых удобств их нисколько не беспокоит. Следует заметить, что снижение зависимости от своего тела, в целом, способствует уравновешенности и душевному покою. Если вы способны чувствовать себя комфортно в суровой походной обстановке, то отсутствие любимой мягкой подушки или чашечки кофе поутру вряд ли испортит вам настроение. Но если вы убедили себя, что сможете быть счастливым только в собственном особняке на берегу тёплого моря, то даже вполне удобная гостиничная кровать будет вас раздражать своим несовершенством.

Это я к тому, что создание комфорта для тела тоже не является смыслом нашего существования. Будь это не так, аскетов, схимников и прочих «святых», развлекающихся издевательствами над своим телом, просто не могло бы существовать, исходный смысл человека не позволил бы им это делать. Мы бы даже теоретически были неспособны причинять вред своим телам, например, курить, употреблять наркотические вещества, валяться целыми днями на диване или, наоборот, вкалывать до седьмого пота ради денег. Давайте признаем честно, к своим телам мы относимся, скорее, потребительски, как к источнику удовольствия, нежели как к цели своего существования.

В данном контексте я имею ввиду не только физическое, но и тонкие тела, которые позволяют нам испытывать эмоции и генерить мысли. Вы ведь не станете отрицать, что захватывающее приключение или интересная книга могут доставить нам не меньше удовольствия, чем вкусный обед или красивая обстановка. Да, мы постоянно пользуемся всеми нашими телами, чтобы словить кайф, подчас с серьёзным риском и ущербом для этих самых тел. Так, может быть, смысл заключён в самом удовольствии? Да, подобное предположение звучит весьма заманчиво, наверное, было бы прикольно жить в мире, где смыслом существования является получение удовольствия. Одна беда, наш реальный мир дуален по своей природе, а значит, наслаждение здесь всегда идёт в паре со страданием.

Более того, сами эти понятия являются относительными, они всего лишь реперные точки на шкале наших чувственных переживаний, позволяющие нам сортировать явления на хорошие и плохие. Ну как бы мы догадались, что нам что-то нравится, если бы нам не с чем было это сравнить? К тому же сама шкала наших переживаний довольно подвижна, то, что доставляло нам удовольствие вчера, запросто может приносить разочарование сегодня и наоборот, в общем, никакой определённости. Но если мы не в состоянии зафиксировать и чётко определить состояние, к которому нам теоретически нужно стремиться, то как же оно может быть целью нашего существования? «Пойди туда, не знаю куда» и то звучит более однозначно. Нет, что-то мне не верится, что у нашего Создателя столь извращённое чувство юмора.

Тогда в чём же смысл человека?

***

Покой и бесстрастность. Наверное, если бы Киру спросили, как она может в двух словах описать Убежище, то это были бы именно эти слова. Здесь было по-своему красиво, но то была холодная красота необработанного алмаза, скрывающего своё сияющее сердце под корявой невнятной оболочкой. Нужно было очень сильно любить всё скрытое и таинственное, чтобы сотворить такой мир, сплошь состоящий из остроконечных застывших форм. Здесь почти всегда было безветренно, и только над величественными вершинами постоянно развевались снежные флаги, как бы намекая на то, что Творец этого мира всё-таки знает о существовании такого явления, как ветер.

На закате холодное солнце подкрашивало вершины гор розовым, и это вносило приятное разнообразие в чёрно-белый натюрморт, слегка разбавленный тёмно-зелёным фоном вековых елей. Белый снег и чёрные скалы окружали приютившееся на высокой скале здание Школы, построенное из потемневшего от времени дерева, видимо, чтобы не контрастировать с остальным однотонным пейзажем. Даже под яркими лучами полуденного зимнего солнца дом казался мрачным и каким-то заброшенным. Разумеется, заброшенность была лишь иллюзией, в Школе постоянно были ученики, и двое учителей также присутствовали в её стенах практически неотлучно.

По какому принципу Тарс и Атан-кей делили учеников, Кира так и не разобралась, оба учителя Школы занимались как продвинутыми практиками, так и зелёными новичками. Три года назад, когда Кира также училась в этих стенах технике мгновенного переноса, её учителем был Атан-кей, но Тиночку почему-то определили к Тарсу. В сущности, это не имело никакого значения, насколько Кира могла судить, статус у обоих учителей был равный. Возможно, у Тарса прав было даже побольше, поскольку именно он был одним из двух Творцов, создавших Убежище. Его соавтором был Антон, открывший для Киры это удивительный и волшебный мир.

Их с Тиночкой поселили в те же комнаты, что и раньше. Детская, примыкавшая к Кириной спальне, в первые несколько часов их пребывания ещё сохраняла свой прежний формат жилища маленького ребёнка, а затем детская кроватка сменилась удобным мягким диванчиком, на месте игрового уголка появился письменный стол и стеллаж с книгами. Этот дом умел быстро подстраиваться под нужды своих обитателей, обеспечивая их всем необходимым для комфортного пребывания. Как только мама с дочкой немного обустроились, Тиночку сразу же загрузили занятиями, так что Кира поневоле оказалась предоставлена самой себе.

Наверное, впервые за три прошедших года ей ничего не нужно было делать, не было нужды спешить и выкладываться по полной. Жизнь в мире Риса была насыщена событиями под завязку, сначала они вместе с Кейтилем трудились над прототипом генератора на основе холодного синтеза, а потом пришёл черёд проекта защитного купола. И всё это на фоне беременности, родов и возни с малышом Мартином. А ведь ещё нужно было вести домашнее хозяйство и воспитывать дочь. Рис бывал дома нечасто, только когда у него выпадал перерыв в дежурстве, командиру отряда охотников приходилось проводить в лагере большую часть жизни. Конечно, он постоянно порывался посвятить свой выходной помощи по хозяйству, но для Киры гораздо важнее было просто побыть с мужем наедине. Ей очень не хватало этого общения, и понимание того, что каждый день может стать для Риса последним, никак не облегчало ей ожидание следующей встречи.

Да, Кира приняла положение вещей этого мира, в котором велась открытая война между Орденом и сумевшими освободиться от его деспотии жителями. Три года назад она сделала свой выбор и ни разу о нём не пожалела. И всё-таки этот мир так и не стал для неё родным, а жизнь, которую она вела, частенько казалась ей реалистичным, но всё-таки сном. Чужой мир, чужая жизнь. Кира словно бы не жила, а играла роль в пьесе неизвестного автора, где всё было вроде бы похоже на реальность, но как бы понарошку. Пьеса была захватывающей, она держала зрителей и актёров в постоянном напряжении, не давая им отвлечься от заковыристого сюжета ни на минуту. Играть на сцене было здорово и очень интересно, но постоянно оставалось чувство, что всё это ненастоящее. Вот скоро опустится занавес, погаснут слепящие глаза софиты, и можно будет вернуться домой, в свою привычную скучную жизнь.

Наверное, это было даже хорошо, что у Киры совсем не оставалось времени на то, чтобы задуматься о своём существовании. Иначе контраст между её прежней и нынешней жизнью вызвал бы естественное отторжение существующего окружения, как чего-то инородного. Ну не было в её родном мире постоянных ковровых бомбардировок, подземных бункеров, вооружённых охранников, наконец смерти молодых парней и девушек из охотников и заградительных отрядов. Казалось, к этому невозможно было привыкнуть, жители подземных городов уже давно должны были свихнуться от непрекращающейся ни на один день войны. Однако никто не жаловался, может быть, потому, что в оккупированных Орденом городах было ещё хуже.

Кире до поры такая жизнь тоже представлялась по-своему нормальной, по крайней мере, понятной. Это странное существование между жизнью и смертью было наполнено надеждой на светлое будущее, когда не станет Ордена, и можно будет строить свою жизнь под открытым небом и в соответствии со своими представлениями о справедливости, о добре и зле. Со временем эта надежда превратилась в некое подобие религии, и теперь уныние почиталось жителями Алата чем-то вроде святотатства. Проект защитного купола, над которым трудилась Кира, находился в самом эпицентре этой наивной, но искренней веры, и поэтому отношение к ней было тоже сравни почитанию апостола или верховного жреца бога.

Подобное положение, разумеется, сильно поднимало её самооценку, но постоянно находиться на пьедестале всё-таки было довольно утомительно, особенно, учитывая то скромное и незаметное существование, которое Кира вела в своём родном мире. Невозможно постоянно соответствовать идеалу, тем более, если этот идеал слеплен с чужой и на самом деле несуществующей женщины, а в глубине души тебе хочется совсем другого: простой и спокойной жизни, уютного безопасного дома и надёжного предсказуемого будущего. В последнее время именно всего этого Кире стало не хватать особенно остро, хотя она пока и не осознала причину своей тревожности. Но рано или поздно героическая шелуха должна была облупиться с искусственного образа самоотверженной воительницы, обнажив её мягкую и уязвимую сердцевину.

Двух дней, проведённых в вынужденной праздности Убежища, оказалось достаточно, чтобы Кира наконец задумалась о своей жизни. Поначалу эти мысли вызвали только лёгкое беспокойство, чувство дискомфорта, но к исходу второго дня женщина уже затосковала всерьёз. Её прямо-таки магнитом потянуло к тем местам, где она жила раньше, где была так счастлива, пока Орден ни вмешался в спокойное течение её жизни. Ей так захотелось увидеть своих друзей и знакомых, даже тех, кого она когда-то недолюбливала, вроде начальственного экспата Пола. Кира с ностальгией вспоминала свой отдел аналитики в компании, беседы с Папой Карло, вылазки с Маришей в Археологию, занятия с эзотерическим гуру Егором и даже свой странный и опасный роман с Витасом. Увы, кого-то из них уже не было в живых, а остальные считали её погибшей.

Наверное, было бы странно, если б, погрузившись в поток воспоминаний, Кира совсем не думала о своём бывшем муже. Собственно, именно Семён очень скоро оказался главным объектом её рефлексий. Три года назад она восприняла известие о его смерти, конечно, болезненно, но с изрядной долей облегчения. А как бы вы отнеслись к смерти человека, который пытался вас убить? К тому же в тот момент Киру закружила новая страсть, её бурный роман с бравым охотником смыл тоску по бывшему мужу, который к тому же оказался орденским боевиком. А вот теперь прежние чувства как будто вернулись, причём смерть Семёна украсила их ореолом несбыточности, и от этого они сделались как бы острее.

Как часто мы идеализируем то, что нам недоступно, что потеряно навсегда. Откуда взялась эта странная смесь вины и ревности? Ведь Кире не за что было себя винить и не к кому ревновать своего бывшего мужа, разве что к самой смерти. Однако, вопреки всякой логике, жгучая боль утраты заполнила её душу, и женщина наконец дала волю невыплаканным в своё время слезам. Возможно, если бы три года назад она просто оплакала Семёна, а не строила из себя обиженную невинность, то сейчас, вместо чувства вины, испытывала бы только светлую печаль по утраченному счастью. Но этого не случилось, Кира была слишком погружена в свои новые переживания, а потому ей было не до того, чтобы правильно проститься со старыми. И вот теперь затаённая боль всё-таки её догнала, и, как сильно сжатая временем пружина, долбанула по незащищённой психике со всей дури.

Эта боль требовала выхода, причём немедленно. Прошлое, вроде бы благополучно забытое и оставленное позади, на поверку оказалось неоконченным романом, оборванной строчкой, лишавшей смысла всё, что ей предшествовало. Сбежав в новую жизнь, Кира так и не рассталась с прежней, она не стала другой личностью, только напялила не себя непривычную одёжку, которая, похоже, была ей слишком велика. Но что могла поделать несчастная беглянка, чтобы её прежняя жизнь обрела завершённость? Возвращаться в свою родную реальность было бессмысленно, для всех бывших знакомых она умерла. К тому же это было небезопасно, так как она моментально окажется между двумя враждующими организациями: стражами и Орденом. Увы, этих ребят инсценировка Кириной смерти, подстроенная Семёном, нисколько не одурачила.

Возможно, если бы Кира поварилась в собственных фрустрациях еще пару дней, то соображения безопасности постепенно сошли бы на нет, задавленные страстным желанием вновь окунуться в прежнюю жизнь, но терпеливость, к счастью, не была в числе её достоинств, а потому путешественница решилась на компромисс. Таким компромиссом стал визит в альтернативную Москву, куда она не наведывалась уже три года. Эта лубочная картинка, нарисованная с её родного города, показалась Кире вполне приемлемым и, главное, безопасным суррогатом истинного объекта её ностальгических терзаний. Да, там всё выглядело слишком идеально, но для прощания с прошлым это было даже неплохо. Пусть останутся только светлые воспоминания.

Город встретил путешественницу ранними сиреневыми сумерками. Солнце уже успело спрятаться за домами, и только нерастворившийся до конца золотистый оттенок темнеющего неба, свидетельствовал о том, что уставшее светило совсем недавно отправилось на покой. Воздух в сквере, ведущем к Кириному дому, был свежим и влажным, похоже, недавно прошёл дождь. Однако на гаревой дорожке луж не было заметно, только чуть более тёмный оттенок выдавал места, где они образовались во время ливня. Видимо, в состав покрытия входили какие-то поглотители влаги. А вот скамейки всё ещё были усыпаны дождевыми капельками, которые злорадно посверкивали в сумерках, отпугивая любителей помечтать на природе.

Народу в сквере было совсем мало, но это было даже к лучшему, Кире сейчас необходимо было оказаться наедине с собой. Она медленно брела по дорожке, предвкушая, как дойдёт до альтернативы своего дома, как прогуляется по двору и даже, возможно, поднимется наконец в свою квартиру. Не то чтобы ей так уж хотелось узнать, кто там живёт, просто этого требовал ритуал прощания. На одной из мокрых скамеек пристроился большой рыжий кот. Презрительно игнорируя дождевые капли, он свернулся калачиком и, похоже, спал. Кира невольно улыбнулась, восхищаясь неприхотливости явно домашнего питомца, она остановилась рядом со скамейкой и принялась наблюдать за рыжиком.

– Вот ты где скрываешься, хулиган,– раздался за её спиной до боли знакомый мужской голос. – Ну-ка пойдём домой.

Кира невольно сжалась, боясь обернуться, встреча с альтернативным Семёном совсем не входила в её ностальгическую программу. Однако тупо бежать не оборачиваясь она тоже была не готова, соблюдать приличия почему-то казалось ей очень важным. Кира быстренько заготовила пару вежливых фраз и очень медленно повернулась. К счастью, Семён из альтернативной Москвы на этот раз выглядел иначе и уже не так сильно напоминал её покойного мужа, как три года назад, когда она наткнулась на него в этом сквере. За прошедшие годы здешний Семён слегка располнел, едва наметившееся брюшко откровенно свидетельствовало о его спокойной и сытой жизни, а вот треники и пропотевшая майка – о том, что обладатель брюшка всё-таки не опустил руки и продолжает бороться с весом.

– А моему Семёну даже не дали возможности обзавестись лишним весом,– Кира почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и смущённо отвернулась.

Мужчина деловито подхватил своего кота на руки и побежал трусцой в сторону дома. Однако буквально через десяток метров он остановился и обернулся к так и зависшей у скамейке женщине. Кира старалась не смотреть в сторону бегуна, но почувствовала на себе его внимательный взгляд и невольно сжалась. А тот, немного помедлив, решительно направился к ней.

– У Вас всё в порядке? – вежливо поинтересовался владелец кота, заглядывая Кире в глаза.

Она хотела ответить ни к чему не обязывающей вежливой фразой, но поняла, что если только попробует открыть рот, то разрыдается прямо на глазах у этой благополучной копии Семёна. Поэтому Кира просто неловко кивнула в надежде, что мужик поймёт неуместность своего навязчивого поведения и уйдёт. Увы, мужик оказался не слишком понятливым, вместо того, чтобы удовлетвориться её откровенным жестом, он положил кота на скамейку и взял Киру за плечи.

– Я могу Вам помочь? – предложил он, бесцеремонно разворачивая жертву своих альтруистических порывов к себе лицом.

Кира покачала головой, она ещё надеялась, что ей удастся отделаться от его настырного участия. Это был не её Семён, не тот сильный и надёжный мужчина, с которым она привыкла чувствовать себя защищённой от всех, даже мнимых напастей. Этот довольный жизнью мужик был чужим, он как бы олицетворял собой всё то, чего Киру лишил Орден. Умом она понимала, что он тут совсем ни при чём, не его вина, что в этом мире нет этой мерзкой организации, испоганившей жизнь им с Семёном, однако боль потери и жалость к себе уже накрыли беднягу с головой, застряв шершавым комком в горле и вышибая слезу. И Кира перестала сдерживаться, она судорожно всхлипнула, и неуместные слёзы таки полились из её глаз.

Возможно, именно этих слёз ей и не доставало, чтобы наконец отпустить своего покойного мужа, по крайней мере, уже через несколько минут Кира почувствовала облегчение и начала более объективно оценивать ситуацию. И только тут до неё дошло, что она, оказывается, рыдает на плече у местного аналога Семёна, а тот успокаивающе поглаживает плаксу по спине.

– Ой, простите,– промямлила Кира, поспешно отстраняясь от непрошенного утешителя,– мне нужно идти.

Она деловито промокнула мокрые щёки и наконец подняла глаза на здешнего Семёна. И вот тут её ждал неприятный сюрприз, в глазах мужчины Кира заметила то самое выражение, которое было у настоящего Семёна в момент их первой встречи, и точно так же смотрела на неё ещё одна версия Семёна, с которой она случайно познакомилась на ночном пляже приморского городка. Было в этом взгляде что-то притягательное, возможно, узнавание, тревога, а ещё странное облегчение. Наверное, так смотрят на давно потерянную и наконец найденную ценную вещь.

– Мы не могли раньше встречаться? – вполне ожидаемо высказался местный Семён.

Кира на секунду подвисла, пытаясь одновременно найти и логичное объяснение этой мистической связи, что возникала между ней и всеми воплощениями этого мужчины, и способ её разорвать. У неё теперь была новая жизнь, в которой уже не было места волшебному ночному танцу под звуки прибоя, сумасшедшему сексу среди солёных волн и жарким объятьям на медленно остывающем песке. В её жизни теперь имелись высшие цели, выживание целого мира зависело от её аналитических способностей и твёрдости духа. О покое и безопасности в этом мире можно было только мечтать, и никто не гарантировал ей долгой жизни, даже её любимый эмпат, который сам постоянно ходил по краю.

Эта новая жизнь Кире нравилась, она была полна смысла и насыщена событиями под завязку, так что некогда было грустить о её скоротечности. Но взгляд этого знакомого незнакомца очень живо напомнил ей о другой жизни, неторопливой, как полноводная река, и такой уютной, как мягкий домашний свитер, растянутый во всех нужных местах, чтобы не стеснять движений. Нет, сейчас эти воспоминания были лишними, они никак не могли исправить случившейся трагедии, только наполняли душу болью и чувством вины.

– Возможно, встречались,– Кира неловко пожала плечами,– я не помню. Спасибо за моральную поддержку, у меня сейчас сложный период в жизни, Вы мне очень помогли,– она поспешно кивнула и быстро пошла по дорожке в сторону, противоположную от своего дома.

Уже дойдя до поворота, женщина всё-таки не удержалась и бросила быстрый взгляд назад. Местный Семён по-прежнему стоял у скамейки с котом и с тоской смотрел ей вслед, весь его вид был какой-то потерянный, словно он не понимал, где находится и зачем сюда пришёл.

– Надеюсь, это у него пройдёт,– вздохнула Кира,– не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал, тем более Семён.