Читать книгу Моя история. Летопись трех поколений на сломе истории - Елена Рылеева - Страница 13

В самый разгар Рождественских приготовлений в семье Ворошиловых родился первенец. Действительно ли готовилась семья к Рождеству, мы не узнаем никогда, потому что 1909 год только вступил в свои права, а Павел – счастливый отец ребенка, уже четыре года как был членом РСДРП (б), где такие слабости были недозволительны Уставом.

Но чисто по-человечески это был двойной праздник для семьи, потому что вся округа волновалась не меньше Рождественской метели.

Два года назад выбрали II Государственную Думу – Шутка ли! Голос народа звучал и был слышим. Народ требовал земли, своей земли! Тяжелые цепи неволи сдвинули с места Государственный уклад, который столетиями казался незыблимым.

Павел был руководителем деревенской ячейки большевиков и активно участвовал в обсуждении прокламаций, которые обильно сыпались по широким российским просторам из подпольных типографий и будоражили общество, расчищая место для новых идей и партий.

«Товарищи рабочие!

Политическая реакция, наступившая после поражения Великой народной революции 1905 г., страшным гнетом легла на страну. Либеральная буржуазия, напуганная самостоятельностью рабочего класса в борьбе за власть, предала дело народной свободы и изменнически протянула руку царскому самодержавию, чтоб за спиной народа поделиться с ним политической властью…»

Мужики обсуждали и спорили, а бабы рожали и склеивали порушенный быт своим терпением и любовью.

Пятого января в Святцах значатся: Наум, Макар, Василий, Давид, Павел, Иван, Ян. Младенца нарекли Василием, и в положенный срок окрестили в храме. На этом настояла Ольга. Она была верующей женщиной и строго блюла христианские традиции, но не навязывала их горячечному и беспокойному мужу. Поэтому в семье был лад.

Бремя старшего мужика в семье Василий принял в девять лет, когда пришла похоронка на отца, ушедшего на передовую Первой мировой. К тому времени детей в семье было трое, из которых мужеского полу – он один. В то время отношения между хозяевами усадьбы «Иловна» и маниловскими мужиками были добрыми, и Мусины—Пушкины до последнего пытались сохранять их таковыми, прилагая огромные усилия для смягчения нравов некогда крепостных. Небольшое вознаграждение, которое Ольга получала за присмотр барской усадьбы, не решало материальных проблем семьи, поэтому Василий с девяти лет ходил на подработки, а в двенадцать его приняли в артель плотогонов.

Работа была тяжелая. Бревна сбивали в плоты, и гнали по течению. Так Волга стала для Василия крестильной купелью будущей его многотрудной жизни.

Плотогоны

Жили плотогоны в шалашах, которые ставили прямо на плоту. Там же разводили вечерами костер, готовили пищу, пели песни, рассказывали были, делились новостями. С той поры у Василия запала в душу одна песня. Он быстро выучил слова этой песни, всегда с удовольствием слушал ее, но никогда не пел. Никогда.

Не слышно шума городского,

За невской башней тишина.

Лишь на штыке у часового

Горит полночная звезда.

Вот бедный юноша, ровесник

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песню

И отдаёт тоску волнам…

Городской романс

В плотогонны брали только взрослых здоровых мужиков, но для Василия было сделано исключение ввиду его природной силы, которая в ту пору уже проявляла себя. Память о Павле Ворошилове тоже играла не последнюю роль в общинном решении.

Уклад жизни артели был общинный, но решающее слово во время сплава, особенно когда мнения сталкивались и исключали друг друга, зависело от Старшины. Он был выборный. Обыкновенно члены артели садились за трапезу вокруг одного котла. Котел общий, а ложка у каждого своя: деревянная, на длинной ручке. От длины ручки зависела эффективность забора каши, потому как сама трапеза шла строго по очереди, по одному забору за раз, и не мешкая: голод – не тетка и тут сантименты и нерасторопность участников трапезы не поощрялись.

Соль и растительное масло тоже были общими, но распоряжался ими выборный старшина. В его обязанности входило так же обеспечить справедливое управление жизнью артели и обеспечение максимальных заработков, поэтому в условиях многозадачности он экономил на всем, но не забывал и об обеспечении минимального бытового комфорта. По кухне дежурили по очереди, а добавлять масло и соль в кашу – была обязанность старшего. И здесь он был непреклонен – одна ложка масла на котел и точка! Деньги – дело хорошее, но кушать после трудового дня хотелось не по-детски, а нарушать заведенные традиции каралось исключением из артели, поэтому мужики придумали хитрость. Они подсаживали Василия под правую руку старосты, а когда тот отмеривал ложкой растительное масло для каши, Василий должен был как бы случайно подтолкнуть плечом дающую руку. Масло проливалось в котел в избыточном количестве, Василий получал подзатыльник, но из артели его не выгоняли по причине малолетства и «неразумности». Так и работали, так и жили. «Экстремальный фитнес» способствовал доброму развитию природной силы Василия.

К восемнадцати годам Василий уже активно участвовал в кулачных боях. В конце ХIХ века культура кулачных боев была в широком ходу. Чаще всего такие бои устраивались в зимние праздники. Это могли быть бои между городскими и фабричными, между разными слободами, между деревнями. В каждой команде обычно были и наемные борцы. Наличие в команде такого бойца подчас было решающим фактором победы, поэтому их труд хорошо оплачивался организаторами или в складчину, когда соревнование носило стихийно-организованный характер. Часто эти бои носили отнюдь не развлекательный, а вполне себе бытовой характер. Василий любил этот досуг, и очень скоро стал успешным и хорошо оплачиваемым «наемником».

Где драка, там и женщины. Хоть и не блистал красотой Василий, да крепок был характером и рукой. Много женщин сохло по «вольному соколу». Стали приходить к Ольге Степановне разведкой посыльные семейств, где девки на выданье сидели. За разговором и чаевничаньем предлагали «товар» да испрашивали расположения видного жениха. Ольга Степановна поначалу пыталась подвигнуть сына на женитьбу, но после одного показательного случая перестала этим заниматься. А дело было так.

Василий рубил во дворе дрова, выказывая всем действом силушку свою молодецкую. Ольга Степановна сидела на завалинке с рукоделием, когда к ней пришла соседка. Слово за слово плетут женщины разговор, а соседка все поглядывает на Василия да пытается зацепить его интерес, да к разговору пригласить. А разговор все о том, что у того дочка на выданье, да у того, да у этого:

– А ты все холостишь да бессемейничаешь, Василий. Скоро всех девок замуж поразберут, где жену себе искать будешь?

Василий был не промах, такие разговоры ему изрядно поднадоели, и он решил покончить с ними одним махом:

– Вот сейчас положу «друга» на плаху и порешу с ним, чтобы вы больше своими языками не трепали, да не лезли куда не просят, – сказал и сделал замах топором.

Женщины ахнули и, крестясь, удалились, дивясь дерзости да бесстыдству молодого человека. Но с той поры разговоры о женитьбе в доме прекратились. Да и какая женитьба, коли вдов по окрестным деревням было в ту пору не меньше, чем теперь. А ходить по-ночам в одиночку Василий не боялся.

Один раз пересек он дорожку к сердцу зазнобы мужику из соседней деревни. Сильно разозлил мужиков, потому как ходить – похаживал, а жениться на бабе не собирался. Да и по возрасту вдовица была постаршее его лет так…

Один на один в драку с Василием никто не мог пойти, так мужики втроем сговорились. Им по тридцать, ему – восемнадцать. У них ножи за голенищами, а у Василия – крылья за спиной после свидания. Идет домой, песенку насвистывает. Трое навстречу выходят, нерукопожатно хмурятся, руки разминают. Василий спину показывать не привык, но дело принимало нешуточный разворот. Мужики окружают. Василий отходит спиной к брошенному амбару, отступая выхватил дрын из плетня…

В ту ночь Василий пришел домой хмурый, с порезанной рукой. Одежда в крови. Дело не новое для Ольги, перевязала сыну руку, застирала белье, а поутру пришли старики из соседней деревни:

– А что, хозяюшка, Василий-то дома?

– Дома, а где ж ему быть. – Ольга Степановна забеспокоилась. Старики были взволнованы, глаза прятали, в руках мяли картузы.

– А поговорить-то с ним можно? – спросил самый высокий и строгий из делегации.

– Василий, поди-ка сюда, – окликнула сына Ольга Степановна и пошла в дом. На крыльце она столкнулась с сыном. Лицо Василия выражало упрятанную в молчание ярость, ноздри раздувались, как бока галопной лошади, глаза сверкали сталью. Ольга отпрянула. Она никогда раньше не видела сына в таком состоянии. Василий спустился к старикам, расположившимся у калитки. Разговор был недолгий, но ошеломляющий: в соседней деревне помирал мужик, израненный Василием в эту ночь. Дело выходило на каторгу…

Но выборные самоуправления обоих деревень порешили иначе: коли раненный прилюдно признает Василия невиновным в драке и простит ему его грех, то дело до суда не двинется. Так оно и вышло.

Только с тех пор Василий перестал кулаками махать и гулять по ночам, а вскоре и оженился. На Марии Слабовой.