Читать книгу Убить василиска, или Казнить, нельзя помиловать - Елена Щетина - Страница 12

Выступить решили по холодку. Батюшка сообщил, что биться они идут насмерть и много вещей брать ни к чему. Или они ведьму, а значит, по праву победителя разживутся всем необходимым в проклятом замке, или ведьма их, и с запасами тогда всё понятно. Варду понимать не хотелось, но куда он из пещеры тролля денется? Летописец сидел на мокрой от росы травке и сонно наблюдал за сборами Гобсов. Громыхало уже был навьючен как лошадь. Агафья стояла в обнимку с двумя луками и четырьмя мечами. Так же на плече гордой воительницы висел колчан со стрелами, а из рук периодически выпадали ножи. Батюшка держал Катеньку, которая грозно распушала остатки перьев и норовила клюнуть вьючного тролля.

– Эй, а ты что разлёгся, рисуй, давай! – возмутилась девушка, нагибаясь за выпавшим ножом.

Вард усмехнулся, забрал у Агафьи половину вооружения, положил его на травку и, сам себе удивляясь, поцеловал девушку. После чего вжал голову в плечи и мелкими перебежками ринулся к скале, где ещё вчера приглядел относительно ровный участок. Возмездия не последовало. Вард, сжимая в руке уголёк, как будто это была та самая спасительная соломинка, обернулся. Батюшка застыл с открытым ртом, и только нервно выщипывал по пёрышку из шеи верещавшей птицы. Агафья замерла рядом, выронив снаряжение, и мечтательно прижав свою вечную подкову к груди. Может в семействе Гобсов подкова соску заменяет? Только Громыхало посмеиваясь в пшеничные усы подмигнул незадачливому женишку. Первой не выдержала Катенька, она рявкнула в отеческое лицо, и клюнула хозяйскую руку. Батюшка птицу выронил. Подобрал меч. Прижал его к себе и заплакал. Такого Вард никак не ожидал.

– Аааааа, – рыдал старший Гобс. – Когда она успела вырасти то? Я же совсем недавно на ладонь её сажал, а она мне в носок нага…. – Батюшка по вардски вжал голову в плечи, бросил косой взгляд на разгневанную дочку и добавил со вздохом. – А может это и не она совсем?

Замок встретил героев звенящей пустотой. Осторожно, перебегая на цыпочках открытые пространства и падая при каждом кажущемся шорохе, отец с дочерью осилили два зала. Вард шёл сзади, дивясь на странное поведение будущих родственников, но предусмотрительно не вмешиваясь. Громыхало же, и вовсе присел, достал ломоть хлеба и приготовился ждать. На удивлённый взгляд Варда, тролль закатил лишь глаза, мол, пусть поиграются. Летописца это странно успокоило, вспомнив, что рыцарей отправили на поиски такого важного его, парень огляделся вокруг. И тут же сердце его рухнуло куда-то вниз, а потом взлетело подобно птице. Да, стены огромного зала были расписаны прекрасным, тончайшим узором. Конечно, душа молодого художника была отдана импрессионизму, но не оценить эти полутона, эти нежнейшие переливы красок было святотатством. Вард поражённо разглядывал искустнейше нарисованную вязь, состоящую из листьев, завитков и…. летописец всмотрелся в отливающие слоновой костью бутоны, и с содроганием понял, что это совсем не бутоны. Это были черепа. Они смотрели пустыми глазницами на непрошенных гостей и скалили оголённые зубы. Летописец дрогнул, зажмурился и поспешно вышел из зала.

Гобсы не успели уйти далеко. Вард обнаружил их через три помещения, удивлённо взирающих на окровавленные осколки зеркала. Под высоченным потолком кружил тот самый грач. Увидев старого знакомого, он приветственно каркнул и приземлился ему на плечо. Вард почесал чёрную шейку под клювом. Птица довольно встопорщила пёрышки, наклоняя голову так и эдак, кося на парня чёрные бусинки глаз. Мол чеши, чеши давай, не останавливайся. Летописец не останавливался, удивляясь на такую любовь к почесухе.

– Да брось ты его! – посоветовал батюшка.– Может на нём насекомые какие живут, вот и зудит всё.

Грач искоса посмотрел на Гобса старшего и отрывисто произнёс:

– Ха-ха-ха.

Гоббс сел прямо на осколки.

– Да нет на нём насекомых! – возмутилась Агафья. – Он же птица! Он бы их сразу склевал.

Вард бы конечно мог рассказать про очень мелкую живность, что можно рассмотреть только через стекло учёное, толстенное. Но они не за этим сюда пришли! Летописец согнал разнежившегося грача, и направился в следующий зал. Гобсы потопали следом.

Помещения дворца плавно переходили один в другой. И везде диковинная роспись на стенах. И везде пусто. Не так пусто, как будто хозяин вышел на минутку и вот-вот вернётся. Пустота эта говорила о вечном покое. Ни забытой чашки, ни смятого полотенешка. Будто тут отродясь никто не жил. Вард зябко передёрнул плечами.

– Может это другой дворец?

– Нет, – покачал лохматой головой батюшка. – Точно он. Но где же ведьма?

– Да тут я, – раздался звонкий голосок, и прямо из стены вышла темноокая девушка. – А вот и наш королевич, как я полагаю. – Девушка довольно облизнула губы, ставшие вмиг ярко – красными.

– Эй, – возмутилась Агафья.– Никакой он не королевич.

Но девушка не стала слушать. С всё более устрашающей улыбкой она надвигалась на летописца. Бедный парень не мог отвести взгляд от огромных, занимающих уже не только лицо хозяйки но и полмира, глаз. Агафья дёрнулась было на помощь, но с ужасом поняла, что тоже не может пошевелиться. Батюшка, до которого не сразу дошла плачевность ситуации, только крякнул, и с места запустил в ведьму свой любимый топор. Попал.

Ведьма взвизгнула. В каком-то диком прыжке развернулась к Гоббсу и оскалилась.

– Не балуй! – батюшка увернулся от нападающей ведьмы, и крикнул. – Эй, сыночек, на помощь!

Не понятно, что случилось с троллем, но он не появился. Агафья, собрав всю свою волю в кулак смогла поднять меч. Но и всё. Батюшка застыл рядом с ней, пытаясь закрыть любимую доченьку собственным телом. Он тоже не мог пошевелиться. А вот летописец пошевелиться смог, и даже сделал несколько шагов к ведьме. И улыбнулся. Агафья с ужасом смотрела: её почти жениха уводят, как купленного телка. Грач заметался над головой летописца. Ведьма попыталась его поймать, но тщетно. За последнее время птица прекрасно научилась увёртываться от рук злодейки.

– Да как же ты мне надоел! – воскликнула ва-бааан и, забыв про Варда, схватила то, что под руку попалось и вприскочку побежала за грачом.

– Эй, топор верни! – крикнул ей в след отмерший батюшка.

– А ты, ты….. – Агафья всхлипнула, и отвесила ничего не понимающему летописцу богатырский подзатыльник.

– Что у вас тут происходит? – в зал вбежал Громыхало с недоеденным куском хлеба.

– Птица спасла нас, – сообщила Агафья.

– Ну и что дальше? – поинтересовался Вард, потирая ещё звенящий после оплеухи затылок.

– Уходить надо! – заторопился батюшка.

– А чего приходили то, – не понял летописец, и еле увернулся от следующего подзатыльника.

Вард полез в карман за угольками, и с ужасом понял, что нет не только угольков, но и кармана. Когда и как это могло случиться, летописец не знал. Он испуганно посмотрел на Агафью, и та поняла всё без слов. Вдруг послышался звон железа, это возвращались рыцари, призванные хозяйкой. Друзьям ничего не осталось, как встав спина к спине приготовиться дорого продать свои жизни.

– Эх, топор мой топор, – вздохнул Гобс старший.

***

Любимая, сладко потянулась, и, не открывая глаз, попыталась нащупать своего мужчину. Не получилось. Женщина подскочила на кровати, вмиг стряхнув сонную негу, и мысленно призвала рыцарей.

– Здесь нет. Здесь нет. Здесь нет….. – эхом отозвалось в её голове. Неужели смог уйти? Любимая чувствовала, что есть у этого странного парня что-то иное. Куда нет хода даже ей. Это пугало. Но и влекло. И в кои-то веки Любимая сама наслаждалась каждой минутой общения. – Здесь был. Здесь был. Здесь. Он здесь….

Женщина одним длинным прыжком покинула и кровать и комнату, и понеслась – полетела на последний голос. На подлёте к двери ведущей в подземелье Любимая споткнулась, и кубарем прокатилась по крутым ступеням, сминая лицо и ломая конечности. Внизу вскочила. Отряхнулась, убирая повреждения и меняя порванную ночную одежду на лёгкое милое платьице. Её волосы каштановой шелковистой волной упали на хрупкую спину и, как будто прилипли. Женщина улыбнулась, тренируясь загонять торжествующий оскал вглубь израненной души, и вошла в полутёмную комнату.

Художник шагов не услышал. В смятении он рассматривал плод трудов своих. Со стены, красными печальными глазами, смотрело на него морщинистое чудовище с щелью-ртом и торчащими клыками. Взгляд художника задержался на тёмных, почти чёрных когтях, пробежал по шелковистым волосам и вернулся к глазам, ищя в них ответ на не заданный вопрос. Раздался крик Любимой. Художник обернулся, не зная как оправдать своё деяние. Ведь он теперь хотел рисовать только её…..

– Любимая, не плачь, – прошептал он. – Я не знаю, почему так получилось. Я хотел нарисовать тебя в лунном свете. Я хотел….. – Но дальнейшие слова застряли у него в горле. Он просто стоял и смотрел, как его любимая, глотая слёзы, осторожно гладит нарисованное лицо.