Читать книгу Я парень из Питера - Елена Стукова - Страница 2

– Ребята, – сказал однажды Владимир Романович, – наш джаз-оркестр будут снимать для телепередачи.

– Ура! – закричали все разом.

Владимир Романович сделал знак «тише» и продолжил:

– Будем играть одну вещь – «Ветерок в пустыне».

Я засиял: ведь в этой пьесе я играю соло, значит, меня должны показать крупным планом, и все: и мои учителя, и родственники, и друг Женька, и она, Инга, – увидят меня.

И вот сначала мы поехали на радио записывать фонограмму – ведь почти все сейчас играют и поют под фонограмму.

На радио нас мучили часов пять – все, видите ли, им не нравилось. В перерыве мы выбегали к родителям перекусить, их на радио не пускали: они посторонние, и им пришлось сидеть при входе.

Наконец вроде нас записали. Часов в десять вечера мы вышли из студии.

– Ну и работа, – вздохнул Игорь Кошельков, – а у меня еще уроки не сделаны.

– И у меня, – вспомнил я, – а завтра контрольная.

– Искусство требует жертв, – развел руками Алеша Ручкин, рыжеволосый мальчик, который играл в нашем оркестре вторую трубу и очень, кажется, мне завидовал. Соло ему никогда не давали, потому что он еще играл в футбол, а за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

Контрольной на следующий день, слава богу, не было – училка заболела, повезло.

В следующую субботу я, предварительно погладив брюки, надев белую рубашку с галстуком (это наша джазовая униформа) и побрызгав волосы одеколоном «Ромео» (правда, запах одеколона по телевизору никто не понюхает), поехал на телевидение. Вернее, нас повезли на автобусе. Вот клево было! Специально подали автобус, как для артистов, и повезли. Народу – шестнадцать человек! Садись в автобусе на любое место. Шикарно!

На телевидении уже были для нас приготовлены пропуска. Мы разделись и вошли в один из залов. Там, оказывается, их очень много.

– Ребята, – настраивал Владимир Романович, – самая главная задача – чтобы наша фонограмма совпала с тем, что мы играем.

– Как это?

– А вот, предположим, Игорь нажимает на кнопочки, а по мелодии он вообще сейчас не играет, и все сразу поймут, что это фонограмма. А надо сделать вид, что мы сейчас только и играем.

– Понятно, – согласились мы.

– Ну снимаем, – скомандовал бородатый дядька с камерой.

Зазвучала фонограмма, которую записали на радио. Мы тоже стали играть. Выражение лиц у всех напряженное: боимся не попасть в фонограмму. У меня от волнения даже живот заболел.

Подошла очередь моего соло. Все замолчали. Я встал и стал играть соло, напряжение спало. Вдруг смотрю – Алешка Ручкин тоже встал и нажимает на кнопки трубы, а камера снимает его!

Я глазами показал Владимиру Романовичу. Все во мне кипело! Владимир Романович, дирижируя палочкой, строго посмотрел на Алешу Ручкина, и он прекратил нажимать на кнопочки. Но поздно – мое соло кончилось.

Когда нас записали, я положил трубу в футлярчик, подошел к Ручкину и врезал ему. Мне было очень обидно, ведь я так старался, а он ничего не играл, только нажимал на кнопки, а его тоже сняли. Владимир Романович нас разнял, отвел Ручкина в сторону и говорит ему:

– Не поработав, славы все равно не получишь! А из оркестра я тебя выгоняю на один месяц. Подумай.

По телевизору нас все-таки показали в музыкальной передаче. Я позвонил всем своим, всем-всем-всем.

И они смотрели и слушали наш оркестр, несмотря на премьеру фильма, который шел по первой программе. А так как Алеша Ручкин выше меня, то многие знакомые и родственники, которые меня давно не видели, звонили и удивлялись:

– Как ты повзрослел.

А мой лучший друг Женька спросил:

– Ты, Костяк, зачем волосы-то покрасил в рыжий цвет?