Читать книгу Кружева лабиринта - Елена Валентиновна Малахова - Страница 3

Ночью прошёл ураган, превративший труды Клерка Митча – прилежно сложенные скирды высохших листьев – в беспорядок осеннего ковра. Последствия не миновали и наше жилище: спозаранку под окнами отец обнаружил адресную табличку нашего дома, сорванную с лицевой стороны фасада.

Мы позавтракали в гостиной ещё свежими булочками, принесенными миссис Митч в честь новоселья, и тёплым какао. Отец выглядел крайне изнурённым. Я была уверена, что он так и не заснул до рассвета, блуждая в тюрьме собственных воспоминаний. О том твердили светло-русые взлохмаченные волосы и серо-зелёные глаза, покрасневшие от нечеловечьего напряжения. Снимая аккуратные круглые очки, он тёр их кулаком в надежде развеять сонливость, а через некоторое время снова потирал, видимо, забыв, что это ему не помогло. Он старался отвлечь моё внимание вчерашними рассказами мистера Митча, а затем вызвался отвезти меня до школы.

– Я очень переживаю, дочка, и должен убедиться, что с тобой всё порядке.

– Если ты будешь провожать меня каждый день, я стану главным посмешищем школы.

Отец крепко обнял меня. Я всегда угадывала, какую улыбку изображает он в момент, когда невозможно увидеть его лицо. Но учитывая каким добрым сердцем был наделен с рождения, об этом было не трудно догадаться.

– Ты такая же смелая, как твоя мать!

Я отстранилась, тепло улыбнувшись ему, взяла рюкзак, вышла из дома и увидела на тротуаре мистера Митча в одном свитере и запачканных снизу штанах. Не прекращая роптать на эскападу, выкинутую природой, он гордо орудовал метлой. Мне показалось, от внезапного негодования у него даже плечи сравнялись одной линией, и на этот раз его досада была подлинна. Он прервался с целью поздороваться со мной.

– Эта нерадивая старая дева (так он называл мать-природу) снова взяла реванш. Только она не учла, что связалась с лучшим в городе губителем беспорядка!

– Зря она так с вами, – посмеялась я, отходя к гаражу.

На его черных воротах висел старый почтовый ящик с цифрой 69 – порядковым номером нашего дома, нанесённым золотой краской. От старости лет краска местами обсыпалась, и теперь девятка на номере вполне сошла бы за тройку. Я подошла ближе и заметила в приоткрытом ящике торчащий уголок белой бумаги. Полагая, что принесли письмо от тёти Люсинды – маминой сестры, осведомлённой нашим новым адресом, я приподняла крышку ящика и увидела там белый конверт из типографической бумаги, склеенный на скорую руку. Было весьма удивительно, что на нем отсутствовали почтовые марки. В адресной строке синими чернилами подписано:

«Д. Ньюману,

Сатис-авеню д. 63

Ситтингборн, Великобритания»

Охваченная волнением, я едва проглотила комок: письмо нагрянуло из прошлого и было адресовано покойному доктору Ньюману. Я покосилась на зловещий особняк, видимый через ветки деревьев, и начала прикидывать, что могло таиться в глубине конверта: любовное письмо, затерявшееся во времени? Или одна из угроз жителей города в письменном виде? На том мои предположения иссякли не только силой воображения, но и задорным голосом Клерка Митча позади меня.

– Кстати, Эшли уже давно в школе. Наверно, заняла тебе место за партой!

– Очень мило с её стороны, – улыбнулась я.

Вышел отец, и я спрятала конверт в кармане куртки. Они обменялись рукопожатием и жалобами на ночные неприятности, и минутой позже отец выехал из гаража. Я села в машину сама не своя. Касаясь пальцами запечатанного конверта, мне не терпелось добраться до школы и вскрыть его.

Школа на Брюэри-роуд затерялась между домами из красного кирпича и заключалась в круг высоким железным забором. Ещё подойдя к багряным воротам стало понятно, что это обитель, в которой затевалась борьба святых начал и богохульства. Возле исписанных краской ворот, пестрящих надписью: «СВЕРГНЕМ DEVIL¹», стоял тучный ученик неприятной наружности с больным видом и большими щеками, провисающими чуть ли не до плеч. Он лениво макал кисточку в банку черной краски, чтобы избавить сталь от надписи вандалов. Не подавая вида озадаченности, я повернулась к отцу, который с тревогой наблюдал за размеренными движениями скользящей кисти.

– Ты уверена, что мне не стоит поприсутствовать на занятии? – нахмурившись, уточнил он.

– Нет, пап, со знаниями я сама справлюсь.

– Ну хорошо, – отец поцеловал меня в лоб. – Удачи в школе!

Я проводила его взглядом чисто из сентиментальности, которая, надо полагать, облегчит переживания отца за мой первый учебный день. Он сел в машину, когда сзади подошла Эшли Митч. Она выглядела с точностью как накануне, только взволнованней и в более опрятной форме.

– Пойдём скорей, а то опоздаем, – сказала Эшли, оглядев ученика у ворот с таким аскетичным равнодушием, что могло показаться, подобное явление непристойности здесь привычное, как обряд жертвоприношения у племен майя.

Мы двинулись к дверям, минуя школьную площадку с левой стороны и несколько кустарников в стиле криворукого топиария.

– Как думаешь, что означает надпись на вратах? – спросила я.

– Иносказание. Так поступают трусы, трепещущие перед Ферару – оставляют свои мелкие угрозы. А воевать в открытую у них кишечник не позволяет.

– В каком смысле? – я поглядела на Эшли, а она натянуто усмехнулась.

– В таком что кишка у них тонка! Подобные казусы случаются в школе слишком часто. Директор, он же мистер Хопс, повсюду держит шпионов. От него ничего не ускользает, потому виновники объявляются на следующий день и несут заслуженную кару, – немного помолчав, она изрекла совет. – Если хочешь прижиться в классе – придётся отвоевать место фаворитки у Молли Клифтон и её шайки. В противном случае год здесь покажется тебе днями в психушке Ньюмана.

Я сжала в руке конверт с возмутительной мыслью скорее избавиться от компании Эшли. Для начала мне хотелось прочесть письмо без посторонних и только потом вынести сенсацию на людские пересуды.

– Столько разговоров вокруг этой Молли, – высказалась я. – Кто она вообще такая?

Слегка покраснев, Эшли пояснила, что Молли поддерживает в классе неоспоримый авторитет. Её отец – Джошуа Клифтон – суровой учредитель порядка усердно добивался места старшего инспектора и теперь, получив его за какую-то заслугу перед комиссаром, охраняет его свирепостью Цербера перед вратами в ад. Её мать – Ванесса Клифтон – который год трудится в издательстве «Old times» и несколько раз удостаивались чести быть напечатанной в журнале «Inferno», где её лестный отзыв о слаженной работе полиции вдохновлял старшего инспектора на подвиги. Также она неоднократно поднимала вопрос о необходимости избавить город от особняка Ньюмана, а на месте здания построить резиденцию известных литераторов. Пожалуй, она была единственной леди, неробеющей перед давним проклятием дома, но несмотря на отважность амазонки в твёрдом её нраве сторонников у неё насчитывались ничтожные единицы.

Эшли прервалась, когда мы зашли в довольно мрачное здание с оштукатуренными серыми стенами, и в начале коридора нас обогнали две крайне неприятные с виду особы.

– Это Марта Фанего и Шейли Райс, – кивнула им вслед Эшли, и я проследила за её взглядом.

Ту, что Эшли назвала Мартой, несложно было различать в толпе. Она обладала высоким ростом и достаточно мощными бёдрами, не говоря уже о плечах. Ее крупный нос плавно переходил к пышным губам, а в мужеподобных чертах круглого лица виделась героическая отвага. Она была уроженкой испанского муниципалитета Кармоны и хвастала тем, что знает в совершенстве три иностранных языка. Семья Фанего перебралась в Великобританию, когда бизнес главы семейства пришёл на спад, и там, в Испании его не ожидало ничего, кроме тюрьмы за махинации. В Ситтингборне отец Марты держал магазин автозапчастей и прослыл невероятным авантюристом, который за лишний цент удавится, не задумываясь. Мать Марты относилась к тем кругам аристократичного общества, которые без помощи многочисленной прислуги не заваривают себе даже чай. Они наняли горничную, и отец Марты долгое время бастовал против подобной роскоши, заявляя, что та обходится им, как вода Египту, но непоколебимость матери семейства не знала себе равных. В отличии от матери Марта имела весьма покладистый характер и всячески старалась походить на Молли, хотя первоочередно после переезда у неё завязалась дружба с темнокожей Шейли, которая три года назад прибыла из районов Чикаго с тихой неприметной семьей. Шейли предпочитала собирать волосы в два тугих хвоста на макушке и не сильно уступала по росту предыдущей, а кроме того, выглядела на пять лет старше своих шестнадцати. Красота не ходила в её достоинствах, поскольку крупная челюсть, смело выступающая вперёд, ужасно портила гармонию широко распахнутых глаз и довольно аккуратного носа. Шейли славилась метким ударом в бейсболе, и ходили слухи, что она в считанные секунды могла положить на лопатки любого мальчишку из школы, которые вообще считали разумным не иметь никаких дел с этими тремя, в первую очередь потому, что отец Молли – офицер полиции.

– Рекомендую держаться от них подальше, – в завершение рассказа сказала Эшли. – Они на многое горазды!

Прозвенел звонок, волной разносящий по оживленному коридору призыв занять места в аудиториях. Учителя ещё не было, когда мы прошлепали в кабинет с двадцатью тремя охотниками до знаний. Словно по игровому полю согласно отработанным позициям в шахматах ученики разбрелись по кабинету, прежде всего занимая последние ряды, и развлекали себя игрой в нарды, а ученицы кучками обособились возле окна и второго ряда, где все, в том числе Шейли и Марта, с замиранием слушали стройную грациозную особу, одежды которой на фоне остальных выглядела как нельзя выгодно. Наше присутствие отвлекло их от этой особы, и та, не скрывая недовольства, высокомерно повернулась к нам. Её белокурые волосы переливались жемчугом, а голубые глаза теснили злобой. Вся захватывающая храбрость Эшли куда-то испарилась, она робко засеменила к первой парте и села, доставая необходимое для урока. Я последовала за ней, догадываясь, что та белокурая особа и есть Молли Клифтон.

– Эй, Митч, – с открытым пренебрежением воскликнула мисс Клифтон. – Почему не здороваешься? Обзавелась новой подругой и на старых наплевать?

– Привет, Молли, – выдавила Эшли и, опустив глаза, нервно распахнула учебник.

– Надеюсь, на этот раз не будет осечек в решении самостоятельной работы? – добавила Молли, подойдя к нашей парте.

– Не будет, – чуть слышно ответила Эшли.

– Что ты там бубнишь себе под нос? – с презрением выдавила Молли, поглядев на меня, а затем снова на Эшли.

– Не будет, обещаю! – чуть ли не взмолилась Эшли.

Я подивилась, с каким упоением затихли окружающие даже на задних партах, и до конца было не понятно, что они испытывали к ней: великое почтение или невообразимый страх. С виду она располагала внешностью отличницы, агрессивной лишь до оценок, не более. У неё был мелодичный голос, не внушающий плохого, а также миловидные черты дочерей богатеньких нуворишей или банкиров. Школа на Брюэри-роуд не являлась престижем тех районов Ситтингборна, стало быть, для людей с утонченными вкусами и немалым состоянием есть выбор куда лучше. Однако определяющим достоинством этой школы являлась её малочисленность, потому здесь было легче наводить порядки, чем в престижных школах, где таких, как Молли, предостаточно на каждом углу. В первые моменты я не испытала к Молли неприязни или наоборот – ярой дружеской симпатии, скорее, она породила во мне пустой интерес, вызванный лишь опередившей её саму репутацией из уст Эшли Митч.

Молли вернулась к своей парте, когда вошёл учитель математики – Эдвард Прескотт – коротконогий щуплый старичок с огромной плешью на макушке и очками во всё лицо. Серый костюм, обладающий всеми качествами вчерашнего платья Эшли, сидел на нем мешком. Казалось, изношенному пиджаку было не за что зацепиться, поскольку короткие плечи мистера Прескотта чуть ли не проваливались в грудную клетку. Я поняла, что учитель прикован к пагубной привычке. О том нагло твердила пожелтевшая кожа скрюченных от старости пальцев: указательного и среднего, а кроме того за ним тянулся шлейф сигаретного дыма. Он положил на стол блокнот, учебники, оглядел класс и вспомнил, что появилась новая ученица. У него была нарушена артикуляция, и каждое сказанное им слово больше напоминало уставший лепет пьяницы. Не располагая ни даром красноречия, ни желанием выглядеть душевным, он довольно сухо представил меня остальным, и вскоре началось скучное утомительное занятие. Я елозила на стуле, выжидая момент улизнуть из кабинета, чтобы наконец утолить взыгравшее любопытство. Когда мистер Прескотт закончил лекцию и приступил к новой теме, я попросилась выйти. Его изрядно разозлило, что я прервала его на слове «интеграл», которое удавалось ему меньше всего. Но всё же, сдержав порыв гнева, явно выраженный на его непривлекательном лице ярким румянцем, он молча указал на дверь, и я быстро покинула класс.

В коридоре бродила временная тишина. Я пролетела несколько кабинетов и очутилась в западном крыле, где находился туалет. Закрывшись в кабинке, я достала конверт и бросилась читать. На удивление, содержимое письма имело далёкие представления о личной переписке и состояло из нескольких печатных листов, где прописывались немалые финансовые счета, словом – таблицы из голых цифр, а в конце страница с перечислением названий пород кошек двух-трех месяцев от роду. Ничего не понимая, я сунула письмо обратно в карман и вернулась в кабинет.

Мистер Прескотт раздал листы проверочной работы, и по мере получения заданий ученики обречённо склонили головы над ними. Я увидела, как Эшли отложила свой лист и принялась решать мой вариант.

– Что ты делаешь? – недоуменно спросила её я.

– Мне надо успеть сделать задания для Молли, – прошептала Эшли.

– Тогда ты не успеешь сделать свои и провалишь проверочную.

Эшли бросила на меня скорой взгляд безысходности.

– Кэти, если я не выполню работу за Молли – я пропала!

Она опустила голову, напряженно подпирая её рукой, и с неподражаемой быстротой принялась строчить решение задач. Я тоже склонилась над своей работой, но ни одна мысль, посвященная математике, не кружила в голове. Ее обременяло лишь письмо, присланное мистеру Ньюману. Я приходила в смятенное волнение от догадки, что содержимое письма является запоздалым счетом времен работы доктора в особняке. Смущала только дата: год, подписанный внизу третьего листа, числился 2001, тогда как мистер Ньюман погиб двадцать лет назад. Фирма, поставляющая живой товар психиатру, осталась в тени: никаких названий и обратных адресов в конверте не нашлось. Увлекаемая вдаль рассуждений я выполнила только половину заданий.

Спустя полчаса мистер Прескотт шаркающими движеньями обошел ряды и собрал работы. Пока он прилежно корпел над проверкой, изредка качая головой от недовольства, я шепнула Эшли.

– Помнишь, вчера ты рассказывала о доме Ньюмана?

Эшли быстро кивнула.

– Сегодня я нашла в почтовом ящике письмо, адресованное ему.

Карие глаза Эшли превратились в круглые сверкающие монеты.

– И что в нём было?

Пытаясь унять переполняющие эмоции, я посвятила Эшли в подробности, и по мере изложения её глаза не меняли формы. Дважды окликая нас, мистер Прескотт грозился выставить за дверь, если мы не покончим с неуместными беседами. Эшли переваривала услышанное несколько минут, мне даже показалось, она не моргала от страха.

– В параллельном классе учится Синди Викс, – после изрядной паузы шепнула Эшли. – Она давно увлекается мистикой, гаданьями и всяким таким. Наверняка она и о доме знает больше меня. Стоит поговорить с ней.

Предчувствуя скорое разоблачение странной истории, я кивнула Эшли в знак согласия и до конца урока не думала ни о чем, кроме как о том, что поведает Синди. Во время перемены нам удалось оторваться от свиты Молли Клифтон, донимающей Эшли и полностью игнорирующей меня, и договориться с Синди о встрече на Сатис-авеню вечером.

После перерыва мистер Прескотт вялым скрипучим голосом огласил результаты. Как и ожидалось, Эшли провалила проверочную, а Молли, не взирая на две ошибки, получила высший балл. Негодуя, я обернулась на Молли, которая, наслаждаясь похвалой учителя, блистала ровными зубами и рассыпалась в высокомерных взглядах, даже на тех, кто поклонялся ей, как идолу. Эшли угнулась над учебником, когда мистер Прескотт отчитывал её, удивляясь плохому результату.

– Я разочарован, мисс Митч! Если так пойдёт и дальше, можете забыть о рекомендациях в Оксфорд.

Я кипела от злобы, едва сдерживаясь, чтобы не открыть правду учителю. Но Эшли, робко посмотрев мне в глаза, словно догадалась о моих благих намерениях и испуганно покачала головой; мне пришлось смириться.

Спустя некоторое время Эшли и я покинули здание школы и встретили на порогах Молли и двух её подруг. Они сверкали дотошными каверзными улыбками, опираясь руками на мраморные перила лестницы. Я поняла, что они ни спроста здесь оказались, а их радостные лица – знамение скорой беды. Без особых предисловий мы намеривались пройти мимо, но они встали непробиваемой шеренгой, и путь к отступлению лежал через их тела.

– Митч, я едва не опозорилась во второй раз, – с издёвкой сказала Молли. – Признайся, ты специально допустила ошибки, чтоб меня подставить?

Эшли едва дышала, её лицо посерело, покрываясь красными пятнами. Не своим, заикающимся голосом она тихо промямлила.

– Нет. Я не хотела.

– Ты ведь впредь будешь внимательней, Митч, не правда ли? – переспросила Молли, вцепившись пальцами в её худосочное лицо.

Меня одолела злость.

– Оставь её в покое, Клифтон! Не нравится результат – решай сама.

– Кто это у нас заговорил? Сиротка из Лондона!

Эшли дёрнула меня за рукав куртки в напоминание, чтобы я не обостряла обстановку. Но я и не думала сдаваться.

– Предупреждаю последний раз, или пожалеешь! – выпалила я.

Молли вздорно рассмеялась, и, следуя её примеру, Марта и Шейли тоже.

– Нет, Чандлер, это ты пожалеешь.. Ни в одном кошмарном сне тебе не могло привидеться такое!

Я взяла Эшли за руку и протиснулась между Молли и Шейли под звуки их коварного смеха. Эшли ещё дрожала всем телом, когда мы миновали перекрашенные ворота школы, такие же чёрные, как души царства Аида. На лицо Эшли легла краска мертвецов. Она высвободила свою руку из моей и остановилась.

– Что ты наделала, Кэти? Теперь они нас со свету сведут!

Сочувственно поглядев на Эшли, я продолжила идти по мощенному тротуару, переполненному людьми. Небо излучало бледность сапфира, а землю усыпало золотом шелестящей листвы. Всю дорогу Эшли брела молча, вторя шепоту северного ветра, жестоко играющего осиротевшими ветками деревьев. В её глазах блестели слезы сожаления, она целенаправленно избегала моих взглядов. В глубине души я тоже находилась в непривычном волнении. Угрозы Молли не настолько трогали меня, как неистовый страх Эшли перед ними. Не попрощавшись, она зашла в дом № 67, и я испугалась, что теперь лишалась единственной подруги.

Но вечером Эшли не оправдала моих опасений, и на душе отлегло. Полностью успокоенной она вышла во двор и вела беседу со мной, как прежде, осторожно, но характерным для неё складным слогом. Вскоре показалась Синди Викс. Ее большие круглые формы плыли к нам с неряшливой гордостью. Красные короткие волосы, небрежно зачесанные набок, сияли на голове пламенным костром, а посреди мясистых щек, откровенно обвисших, терялся маленький носик, по мнению самой Синди, преисполненный благородного изящества. Она с детства потеряла зрение и носила очки своей бабушки, увеличивающие шрифт до огромных букв, способных напугать зрячего. В её рюкзаке всегда лежали карты Таро на случай, если необходимо прикинуть расклад задуманного, а также сэндвич и жевательные конфеты «Rondo» с мятным вкусом, которые покупал ей отец, не менее уступающий ей по габаритам.

Мы углубились в сад за домом Митчей, где нас окружали только окрашенные в белый цвет стволы деревьев, а также железные качели. Серое небо панцирем распростерлась над тремя заговорщиками, а ветер притих, будто прислушиваясь к нашей беседе.

– Как здорово, что кто-то сумел поставить выскочку Клифтон на место, – торжественно воскликнула Синди, присаживаясь на качели, которые под тяжестью тела мисс Викс заскрипели молящим о помощи стоном. – В школе все только об этом и говорят.

Эшли осунулась в лице, и я почувствовала раздражение.

– В школе не говорят ни о чем, что действительно стоило бы внимания, – ответила я. – Расскажи о доме Ньюмана.

Синди участливо кивнула.

– В начале 80-х годов дом был удостоен прозвища – Врата Эреба. Но ещё задолго до того он пустовал внушительное количество времени. Сперва там проживала одинокая женщина, известная прима театра – Дрю фон Браскет. У неё была сомнительная репутация, что-то вроде хозяйки борделя. Говорят, там она ублажала своих любовников до смерти. Скончалась она на шестидесятом году жизни, не успев подготовить завещания. Близкие её окружения говорили, что мисс Браскет надеялась жить вечно. Дом перешел властям и через несколько лет безуспешных продаж пошёл с молотка. Тогда-то за бесценок его и купил мистер Ньюман, мечтавший о карьере известного психиатра. Он перебрался в Ситтингборн из Брайтона, будучи уже женатым, и здесь у него родились двое детей. Гонимый вперёд грандиозными мечтами, по приезду он устроился в психиатрическую больницу полностью уверенным, что именно там будет положен старт профессиональных побед. Но примитивная работа не приносила желаемой славы, о нем знали лишь единицы выгодных людей, что противоречило его представлениям о мировом господстве. Тогда он уволился из больницы и стал заниматься частной практикой, обретая своё могущество и одержимость смертными пытками. К нему на дом приходили известные богачи Лондона, Хэмстеда, поговаривают, привозили итальянского мафиози, который в будущем стал его компаньоном и обеспечивал защиту перед полицией. Таким образом Ньюман заручился всем необходимым для процветания своей карьеры и вскоре обзавелся лицензией, якобы хоспис душевнобольных на дому. Из множества комнат он соорудил глухие палаты, откуда было не выбраться живым. По началу там действительно лечились сумасшедшие, но затем появились и нормальные люди без расстройства психики, в частности, неугодные властям. Над ними издевались: морили голодом, обливали ледяной водой, пичкали пилюлями, после которых они запросто пили уксусную кислоту. Это лишало их голоса, соответственно возле дома царила тишина, и никто не догадывался, что там происходило. Разговоры пошли от помощников психиатра, у которых сдали нервы. Разумеется, узнав о том, что карьера рушится, мистер Ньюман избавлялся от доносчиков, причём не оставляя никаких следов. Они исчезали, как капли росы к обеду. Доктор Ньюман помутился разумом, и не желая оставлять свидетелей, обратил в одну из своих безголосых пациенток собственную жену Ариэль. Следующей была их дочь – Меган. Время шло, и в полиции поменялся старший инспектор. Им оказался довольно порядочный человек по имени Боби Дилан, который сразу решил навести порядок в городе и арестовать неугомонного психиатра. Но на следующий день доктора нашли мёртвым в гостиной вместе с кучей трупов, которая высилась горой, чуть ли ни до потолка. Никто не уцелел из душевнобольных. Впоследствии всё списали на то, что доктор Ньюман перешёл дорогу одному мафиози, и он пострелял всех. Но это лишь одна из версий, чтобы скорее прикрыть дело. Кстати говоря, тела Меган и миссис Ньюман нашли, но тело сына доктора, Дэнни, в куче месива обнаружено не было. Потом через некоторое время Боби Дилан подал рапорт на увольнение, отказываясь от солидного положения. Это выглядело побегом, поскольку он пропал, и больше о нем никто не слышал. Говорят, он знает, что случилось там на самом деле, и его убрали, или он залег на дно – как выражаются в таких случаях.

Синди умолкла, а я и Эшли, обескураженные подробностями, не двигались с места.

– Выходит, здесь замешан более влиятельный человек, чем доктор Ньюман, – медленно протянула я. – Ещё эти коты… Ты слышала что-нибудь о животных, которыми увлекался Ньюман?

Синди прищурила мелкие глаза, покачивая головой.

– Вряд ли он интересовался живностью. У него было занятие поинтересней! А почему ты спрашиваешь?

Я посвятила Синди в случай с письмом. Осмотрев его, она задумчиво хмыкнула.

– Животные в таком количестве годятся разве что на корм. Не удивлюсь, если они готовили из них рагу своим пациентам. Вопрос: зачем выбирали породистых?

– Может, они ставили над ними опыты или проверяли действие всяких лекарств? – предположила Эшли.

– Вряд ли, – протянула я, – для той цели предпочитают мышей, и они куда дешевле породистых котов. К тому же у Ньюмана был целый арсенал подопытных узников, к чему такие растраты?

– Ничего не понимаю, – пролепетала Синди, слегка отталкиваясь ногой, тем самым приводя качели в движение. – Год-то почему указан 2001, а не 1980, например?

Переглянувшись, мы впали в собственные раздумья и по одиночке имели не больший успех, чем рассуждая втроём.

– Ладно, предположим, письмо принадлежит кому-то, кто должен был его забрать из ящика, – изложила Эшли. – Но почему оно попало в твой ящик, а не по адресу? Получается, что-то помешало им добраться до особняка или произошла нелепая ошибка.

– Верно! Ты сказала табличку унесло ветром, а на почтовом ящике стерта цифра, – оживилась Синди, сама поражаясь своей смекалке. – Но кто мог положить его?

Эшли просияла.

– Надо спросить папу! Он метёт улицы с самого рассвета и наверняка видел, кто принёс почту.

Не теряя ни минуты, мы гуськом бросились в дом Эшли. Умиротворенный Клерк Митч в сером потрепанном костюме сидел в гостиной, закинув ноги на пуфик, и изучал сводку пропавших людей с дотошной любознательностью, будто от него зависят их жизни. Когда мы влетели в комнату, он оторвал сосредоточенный взгляд от печатных строчек и, опустив газету, радостно воскликнул.

– Бог ты мой, смелые покорители точных наук! Вы такие взбудораженные, прям как я во время знакомства с первой сигаретой… Что с вашими лицами? Ими можно отпугивать грабителей в банке!

Не распаляясь на пустое, Эшли спросила, кто доставлял сегодня почту на Сатис-авеню.

– Дэвид Кокс – это младший сын нашего почтальона, который приболел и лечит ангину. Некоторое время Дэвид будет его заменять. Так вы скажите, что стряслось?

Ничуть не скупясь на отговорки, Эшли пустилась в мастерство лживой речи, объясняя любопытство заботой о здоровье пожилого мистера Кокса. Клерк Митч молча внимал, распределяя чёрные волоски на усах с видом проницательных членов комиссариата, и в итоге не поверил Эшли, полагая, что к молодому почтальону мы питаем чисто женский интерес.

– Да, паренёк что надо, видный такой! В вашем возрасте пора присматривать места, где с ребятами уединиться. Но не забывайте использовать средства индивидуальной защиты. Я начал рано идти на поводу своих потребностей – Эшли, вычеркни эти слова из устного протокола для миссис Митч!

Его бесцеремонная беззубая улыбка плута обрекла нас на нервное хихиканье с красными от стыда лицами. Некоторое время мистер Митч с непозволительной прямолинейностью рассуждал, как выглядит поведение соблазна, исходящее от леди, в котором он считал себя ну если не греческим Эросом, то хотя бы молодым Хью Грандом благодаря схожему выражению лица в молодости. Он знал толк в неприличных скабрезных делах, заходя всё дальше, в глубины того, о чем, возможно, нашей компании знать не следовало. Он всё говорил и говорил, пока Эшли ни остановила поучения резким заявлением, что обнародует их маме. Уязвленно отворачиваясь в сторону, Клерк занес руку над головой жестом высокой драмы.

– Знаешь ли, Эш, слова порой больно ранят, – промолвил он.

Издав тяжёлый страдальческий возглас, Эшли махнула рукой, напоминая, что с ней подобные концерты обречены на провал, а мы, попрощавшись с мистером Митчем, вышли на улицу следом за Эшли. Обсудив план дальнейших действий, было решено наведаться к Дэвиду Коксу, чтобы уточнить, кто поручил ему отнести конверт на адрес проклятого особняка.