Читать книгу Неладная сила - Елизавета Дворецкая - Страница 13

«Пропал Куприян! – сказал Еленка, когда Демка с ней прощался. – Сызнова бесам своим предался». Сказала не осуждая, а только сожалея, и качала головой. Несмотря на все случившееся, когда Демка пришел, насквозь мокрый от дождя, продрогший в одной рубахе, к себе в избу и стал растапливать печь, чтобы и правда опять не свалиться, удивительно радостное чувство его наполняло. Будто клад нашел. Вспоминались серые глаза Устиньи, ее напряженный взгляд при расставании: как будто она вдруг узрела в Демке нового, незнакомого человека и не знает, как к нему обратиться. Он и сам дивился этому новому человеку и не знал пока, как с ним быть. Тут старого бы к делу пристроить…

Поднявшись задолго до зари, Демка пустился пешком в Барсуки. Пять верст одолел единым духом, не чуя под собой ног. Повидал только Куприяна: тот отворил на стук, вывел Соловейку, оседлал. Об Устинье сказал, что она еще спит, отдыхает после всего, но Демке велела кланяться. И Демка, вскочив на Соловейку, лихо поскакал назад в Сумежье, и впрямь чувствуя себя богатырем Добрыней, что одолел всех змеев и спас всех княжеских племянниц. Особенно одну, с серьезными серыми глазами. Может, теперь она поймет, что человек он не совсем пропащий? К чему это ему – он не знал, но уже само то, что Устинья будет думать о нем хоть с каплей уважения, казалось подарком.

Утро снова выдалось теплым и солнечным, в Сумежье воцарились мир и благодать. Еще на заре вернув Соловейку на поповский двор, Демка вышел на люди не без опаски, но, к его изумлению, все приветливо с ним здоровались, даже вчерашние бабы-супротивницы, а о столкновении перед поповскими воротами никто и словом не поминал. Ефрем встретил его в кузне без единого попрека, и вскоре Демка убедился, что о вчерашнем, да и вообще об Устинье с ее дядькой все в Сумежье начисто забыли! Видно, и здесь не обошлось без Куприяновых помощничков, но хотя бы стало можно перевести дух и отдохнуть от тревог.

Под вечер в кузне толпились мужики, обсуждали близкий сев. Прошел слух, что видели на выгоне старого пастуха Егорку: сидел, мол, возле своей избенки на выгоне, на солнышко щурился. Никто не знал, где, у какой родни Егорка проводит зиму; когда осенью скотину загоняли в хлев, он исчезал из Сумежья, а его появление означало, что вот-вот пора будет выгонять скотину на новую траву. С тем же приходило время и сева. «Егорий придет – соха в поле пойдет!» – говорили мужики. Возбужденные и обрадованные этой новостью, сумежане толковали, в какой день начинать сев, высчитывали дни до полнолуния, наилучшего времени для этого важного дела.

– Начинать надо в легкий день, – толковал опытный старик Савва, – во вторник, четверг или в субботу. Вот и гляди, когда хороший день выпадет.

Следующее полнолуние после Егорьева дня выпадало как-то далеко, и по пальцам счет не сходился. Решили идти к Трофиму, тиуну боярина Нежаты Нездинича: в Сумежье он теперь оставался единственным грамотным человеком, у него хранился поповский Месяцеслов, и он мог вычислить, когда придет тот самый день, удачный для сева и сулящий хороший урожай.

– Глядеть надо, на Зеленого Егорья какая будет погода, – толковали Савва и Овсей. – Если утро ясное – сев будет ранний, если вечер ясный – то поздний, спешить не надо…

Толпа мужиков повалила вслед за стариками, кузница почти опустела.

– Ну наконец-то пни старые убрались! – услышал Демка, и кто-то тронул его за рукав. – Как жив сам?

Обернувшись, он увидел Хоропуна. Тот несколько раз заходил Демку проведать, пока тот хворал, а теперь его явно распирала некая новость.

– Пойдем прогуляемся. – Хоропун подмигнул Демке, как бывало, когда они задумывали новую проказу. – Поглядим, как там листочки на березах – развернулись или нет?

Разворот листа на березе тоже был приметой близкого сева, о чем недавно говорили. Но у Демки своей земли не было, а Хоропун во всем подчинялся тестю и сам о приметах не заботился, делал, что скажут.

Работу на сегодня окончили, Ефрем собирался домой. Демку в пустой избе никто не ждал с горячим ужином, и в последнее время, после болезни, это начало его тяготить. Лезло в голову: сколько же еще по гулянкам шарашиться, через два-три года тридцать пробьет, а там и старость не за горами. Подрастут новые удальцы, а со старыми костями так не попляшешь, не поломаешься. С гулянок его скоро начнут гнать, а среди мужиков бобылю уважения нет. Неужели так и пропадать задаром? Но что поделать, как поправить дело, Демка не знал. Свою бы кузню завести, кузнец-то человек уважаемый. Усады, вон, деревня большая, а кузнеца своего там нет, ездят оттуда в Сумежье да в Барсуки. Умения и опыта у него уже хватило бы, да кузню завести – куны нужны, а где их взять, когда в избе одна паутина? И кто будет мехи качать, коли сыновей нет?

Хоропун помог прибраться: подмести с пола и собрать в мешок окалину, нападавшую с наковальни, – когда набиралось много, ее снова пускали в дело, переплавляли вместе с крицами, – собрать лом, вынести воду из ведра для охлаждения изделий и набрать новую. Разложив по местам все орудия, Демка наскоро умылся, взял кожух, и приятели пустились через Погостище и посад к ближнему лесу. После зимы все еще казалось удивительным: вечер, прохладно, но светло, и этот свет создавал ощущение безграничной воли. Ощущение это всегда пьянило Демку – так и хотелось идти куда глаза глядят в кожухе нараспашку. Весенний вечер дышал душистой влагой, запах этих самых листочков втискивал прямо в душу твердую веру: все будет хорошо. Как, отчего – Бог весть, но уж как-нибудь устроится. Ты хоть и не юнец, но еще не поседел, ноги ходят, руки держат, голова соображает – и ты еще найдешь свое счастье. Где-то же оно есть…

Россыпью золота в зеленой траве желтели цветочки на высоких тонких стебельках. Проходя, Демка скользил по ним небрежным взглядом, но в душе опасался: чудовищные сестры-лихорадки, что зимовали в снежных горах, еще были здесь, следили за людьми, выбирали новую жертву… Качали головками на ветру, словно посылали зловещее приветствие. Издевательски кланялись: захотим, и ты нам поклонишься! Однажды он вырвался, но вон их сколько – на всех хватит.

– Как там Осташ с Костяшем? – прервал Демка Хоропунову болтовню. – Не заходил к ним? Не пошли на поправку?

Сам он было думал зайти, да побоялся, что при виде его тетка Середея вспомнит столкновение у поповских ворот.

– Живы будут! – отмахнулся Хоропун и огляделся с вороватым видом. – Ты послушай, что я тебе расскажу! – Он еще раз огляделся. – Она ведь мне во сне являлась!

– Кто? – Демка невольно вздрогнул.

– Ну, она! Та, какую мы с тобой нашли…

– И что? – Демка окинул приятеля пристальным взглядом.

Больным тот не выглядел, напротив, казался оживлен и взволнован. Неужто и этого дева Проталица подбивала на поцелуи? Да Хоропун женат, куда ему мертвых дев оживлять?

– Сказала вот что. – Хоропун перешел совсем на шепот. – За то, дескать, что мы ее сыскали, она желает нас наградить. Укажет нам старинный клад литовский…

– Да ты че? – Демка вытаращил глаза от такого поворота.

Немаловажной частью сказаний о литве были байки о литовских кладах. Дескать, пока дошла литва до Игорева озера, много разных богатств награбила, и все они осели в здешних лесах. То ли литва сама их зарыла, то ли те оказались потеряны, когда литва утонула в болоте. В каждой деревне Великославльской волости имелись на примете особые места, где непременно есть клады, и каждое из этих мест было изрыто ямами. Говорили даже, что кто-то находил бочки и котлы серебра, но всякий раз счастливец жил в какой-то другой деревне и знавал его двоюродный племянник чьего-то тестя или шурина, уже покойный.

– А то! – Хоропун в ответ многозначительно выпучил глаза. – Сказала, клады литовские были заложены на тридевятьдесят лет, и вот к Егорьеву дню срок их выйдет. Сказала, коли пойдет смелый человек к Черному болоту, то увидит ночью свет из-под земли. И если не сробеть, то можно клад будет взять. Ты как?

– Ты, что ли, за кладом литовским опять собрался? – с сомнением спросил Демка. – Будто не ходили!

С отрочества, чуть ли не пятнадцать лет назад, они уже не раз ходили в Купальскую ночь к особенным местам – урочищу Тризна, на края Черного болота, к Дивному озеру, – надеясь увидеть тот волшебный свет из-под земли. Зря только в лесу проблуждали, пока другие веселились, и лет десять назад Демка заклялся этими глупостями заниматься.

– Так нонеча не то, что давеча! То мы сами ходили, на свой страх, а то сама дева Евталия знак подала!

– Ну так и иди ищи, коли охота, – хмуро ответил Демка.

От девы Евталии он не ждал ничего хорошего. Даже подумал, не рассказать ли Хоропуну, как она ему самому являлась во сне и что говорила, но неохота было вспоминать тот вечер, когда они мчались, как два зайца, от Игорева озера к Барсукам, от испуга спотыкаясь обо все корни на тропе. Перед Устиньей осрамились…

Но мысль за что-то зацепилась, и Демка оторопел.

– Она ведь и мне про какие-то сокровища говорила…

Речи девы во время болезни Демке помнились смутно. Про какие-то груды серебра она толковала, точно. Где-то возле озера… или в самом озере. Обещала его богатым боярином сделать, если ему то не померещилось в бреду.

– Так что – пойдем? – обрадовался Хоропун. – Не сробеешь?

– Я сробею! – оскорбился Демка. – Ты сам и сробеешь!

– Я не робею! Я как раз и хочу идти!

– А меня чего тогда зовешь? Сам бы и забирал клад.

– Так мы ж с тобой товарищи! – возмутился Хоропун, так что даже его похожие на перья усики встали дыбом. – Ты чего, Демка? – Он даже толкнул приятеля в плечо, будто пытаясь разбудить. – Клад возьмем, разбогатеем! Дворы себе хорошие поставим! Я от Вуколки уйду наконец, надоел он мне хуже горькой редьки! Скотины заведем! Холопов, чтоб работали!

– Да ну тебя! – Мечты эти снова напомнили Демке тот вечер и драгоценные перстни на пальцах девы в домовине. – Сам иди за своим кладом, а мне не надобно.

– Тебе-то не надобно? Ты что, богач какой? Боярин? Купец? Так и проваландаешься всю жизнь, уж скоро борода поседеет! А возьмем клад – в нарочитые мужи выйдем! Я свое хозяйство заведу, а Вуколку к бесам пошлю! Ты себе невесту сосватаешь хорошую…

– Да пусть черт берет тех невест! – Демка сплюнул в досаде, старательно отгоняя мысль, что лучшую невесту ему и с возом серебра не добыть. – Не нужны они мне, и серебро то не нужно.

– Демка, ну, пойдем! – стал упрашивать Хоропун. – Тебе хорошо, живешь сам по себе, как орел, и никто тебе темя не клюет! А на мне этих целая свора висит – и Вуколка, и Хриська, и Агашка! И Поспелка, братец ее, вечно им на меня наговаривает! Нет мочи с ними жить, хочу быть сам себе хозяин! А как тут без клада извернешься?

– Ну так и иди за кладом! Я тебя не держу.

– Да мне ж его не взять! Я у Саввы спрашивал, кому клад сподручнее брать и как. Он сказал, надо, как покажется, в него топором бросить. А еще сказал, что клад за себя мстить будет – кто его возьмет, захворает…

– Вот я и говорю: шел бы ты к бесам с этим кладом вместе! – грубо оборвал его Демка. – Я и так чуть на лубок не присел, а ты сызнова меня в домовину уложить норовишь!

Плюнул и отвернулся: при мысли о домовине пробрала противная дрожь.

– Так ты слушай! – Хоропун обошел его, чтобы снова оказаться спереди. – Одному только человеку клад можно взять и не пострадать! Дед Савва сказал: если кто сирота, вот ему – можно, будет ему от клада счастье и здоровье.

Они уставились друг на друга.

– А ты еще мальцом сиротой остался, – напомнил Хоропун. – Лет с семи, да?

– Да с пяти, пожалуй, – задумался Демка, который, будучи человеком на возрасте, уже лет пятнадцать не думал о себе как о сироте. – Я сперва год или два так у Мавроньи жил, а потом она меня Деряге отдала…

– Все равно ж ты сирота! И еще ты кузнец, силища у тебя немеряна. Уж коли ты топором в клад бросишь – попадешь. А я промахнусь, и что? Пропадет все дело! Жди потом опять тридевятьдесят лет! Не хочешь серебро брать – не бери, но мне хоть помоги! Буду тебе по гроб жизни обязан! Или тебя мертвеница так напугала, что ты теперь к озеру и подойти боишься?

– Не боюсь я! – Демка набычился. – Ну, смотри! Когда пойдем?

– А вот как Егорка покажется, стало быть, той ночью и пойдем. На Егорьев день надобно – тогда сладится…

* * *

Егорка-пастух не заставил себя долго ждать: через три дня с опушки послышался знакомый звук рожка, и все Сумежье вышло послушать Егоркину игру. Рожок его гудел то выше, то ниже, издавал то лихой веселый вой, то смех, а то и вовсе звук срывался и уносился куда-то в небо, утратив всякую связь с сосудом из бересты, – это подавали голоса Егоркины незримые помощнички, живущие в рожке. Людей его пение будоражило и веселило, звало куда-то вдаль. Лето пришло!

Для сумежан Егоркин рожок означал, что завтра нужно выгонять скотину, а для двоих приятелей это был знак собираться на ночные поиски счастья. Два дня Демка провел в сомнениях. Побывал у Мавроньи, невзначай навел разговор на удачу, на клады, выслушал, какие ей известны приметы и приемы, но все это он уже не раз слышал в детстве. Соблазн тянул его в одну сторону, недоверие – в другую. Можно ли верить деве в домовине? От нее захворал он сам, она навела непросып на Устинью, и если бы не Куприян, племянница его, быть может, и сейчас еще спала бы. Все девки уже заплетают цветные ленты в косы, собираясь вести первый в это лето хоровод. Если завтра к вечеру пойти на известный луг близ Барсуков, можно ее увидеть… Мысль эта и радовала Демку, и тревожила. Прятаться стыдно – он ведь не отрок с перьями над губой, здоровый мужик с бородой. Но явиться Устинье на глаза он отчего-то робел. Вот если бы и правда клад взять, доказать свою отвагу и удачливость… Показать, что он способен добиться чего-то, а не просто валандаться по гулянкам, пока не поседеет.

К третьему дню Демка решил: за кладом пойти надо. Будет страшно, но после пережитого ему всего важнее было доказать самому себе, что он способен обуздывать страх. И если дело выйдет, то, может, Евталия и в остальном не врет? Может, счастье его ждет совсем рядом, только руку протяни?

Вечер тянулся долго-долго. Хоропун заранее исхитрился вынести со двора лопату и припрятать на опушке. Демка, задержавшись в кузне после ухода Ефрема, незаметно прихватил свой молот. Молот ничем не хуже топора, и Демка, привыкший к своему орудию, верил, что сумеет метнуть его как надо. А метать придется издали и точно – неизвестно, на каком расстоянии покажется клад и насколько велик будет. Может, предстанет в виде шустрого зайца, да шагов за десять – поди в него попади!

Шли в обход Игорева озера. Завернули на Гробовище – Демка, вслед за Куприяном, называл это место так, а Хоропун, по примеру баб, говорил, «к часовенке». Хоропун отнес и оставил возле гроба три печеных яйца и коротко помолился, Демка только поклонился издали.

– Боишься подходить, да? – подмигнул Хоропун, вернувшись. – Как бы она тебе опять…

– Не боюсь! Да только я уже ученый и тревожить ее не стану.

«Она сама кого хочешь потревожит», – мысленно закончил Демка и перекрестился.

Постепенно темнело, по небу вытянулись полосами, как небеленый холст, серые облака, окруженные переливами пламенно-розового, соломенно-желтого закатного света. Одно облако было налито снизу огнем, и Демка все на него посматривал с сомнением: добрый знак или дурной?

– Коли тот клад просто кладово́й бес охраняет, – вполголоса рассуждал по дороге Хоропун, – то ему надо хлеба кинуть, он вечно голодный, в хлеб вцепится и пропустит. Я вот припас горбушку, сам не съел, за пазуху сунул. – Он показал себе на грудь. – А вот коли тот клад был с мертвой головой зарыт – ну, если с ним мертвеца вместе закопали…

– А как иначе? Откуда ж, по-твоему, возьмется кладовой бес, если зарыли без мертвеца? Из такого мертвеца он и берется.

– Не, бесы на Ивана Купалу собираются в стаю и меж себя выбирают такого, кто будет весь год клады сторожить. Это мне тетка Хриса рассказала, свиньевая парильщица. – Хоропун захохотал, вспомнив приключения жены и тещи в бане со свиньей. – У нее вроде бабка, пока девкой была, однажды видела в Купальскую ночь такую сходку. Папороть-цвет искала…

– Вспомнила бабка, как девкой была, – проворчал Демка, не склонный верить таким воспоминаниям.

– Еще того хуже, если клад зарыли с ужом, а тот уж в большущего змея превращается. – Хоропун понизил голос: самому стало страшно. – Такой змей из году в год все растет да растет…

– За тридевятьдесят лет он больше нашего озерного вырос, – с угрюмой насмешкой подхватил Демка. – Может, пойдем домой, ну его? Тут святой Егорий с копьем надобен, куда нам-то? Такой змей нас с тобой на один зуб положит, другим прихлопнет.

– Святому Егорию клад не надобен, у него на небе и так всего вдоволь, – обиженно отозвался Хоропун. – Змей-то и растерзать может, вот я чего опасаюсь. Одно спасение – если ты в него молотом точно попадешь. И еще важно молчать, что бы ни привиделось.

– Это само собой. Да ты не сумеешь, – поддел приятеля Демка. – Вечно тебя на болтовню тянет.

– Да ты и сам тот еще молчальник! Я так думаю, коли мы все эти чуды увидим, я от страху слова молвить не сумею, – признался Хоропун.

– На то вся надежда наша…

Когда они добрались до края Черного болота, в небе еще светились полосы желто-серого закатного света, но внизу, в зарослях, было уже черно.

– Так и хорошо, – шептал Хоропун, – как он затлеет – мы враз увидим.

Он храбрился, но невольно жался к Демке.

Тропинок в Черном болоте не было, и двое искателей счастья осторожно пробирались по сухой гривке вдоль берега. С каждым шагом все сильнее одолевала жуть.

– А тут ведь где-то литва… – зашептал Хоропун, беспокойно оглядывая заросли в стороне болота. – Ну, та, что потопла сослепу…

– Потопла, и все. Что она сделает?

– А вдруг она того… вылезать может? Земля-матушка нынче растворилась, все наружу выпустила… Вот сейчас мы идем… а у них головы назад лицом свернуты!

– Молчи уж! – хмуро бросил Демка, но невольно обернулся проверить, не подкрадывается ли утопленник со свернутым назад лицом.

В лесу было довольно тихо, только ухали совы. Вдруг серая тень промчалась над поляной; совсем близко раздался посвист крыльев, головы овеяло ветром – едва не задело.

– Ой! – Хоропун присел, прикрывая голову руками.

– Не ойкай! – одернул его Демка, тоже невольно пригнувшись. – Сплюнь и язык прикуси, а то все дело сглазишь. Да не бойся! Это сова! Она к ночи на охоту вышла, а тут мы.

– Чуть я дедам душу не отдал… – пробормотал Хоропун, распрямляясь. – Думал, это уже к нам…

Демка хмыкнул, но и сам ощутил внутри холодок. Они прошли еще немного – и вновь им навстречу кинулась размытая серая тень, едва не задевая голову крыльями.

– Гляди! – Хоропун тронул Демку за плечо. – Озеро…

Демка обернулся к воде – по озеру бежали в одну сторону сердитые волны.

– А я вот что подумал… – вполголоса сказал Демка. – Что если наш хозяин озерный… сам все те клады стережет?

– Думаешь? – Хоропун аж присел.

– Ну а то – почему ж за столько лет никто ни разу клада не нашел? Его-то, – Демка кивнул на озеро, – поди одолей! Ему твоей горбушки не хватит! И даже курицы черной, как Мавронья мне говорила, не хватит. Такой только за голову человечью клад отдаст… а то и за все сорок.

– Спаси и сохрани… батюшка святой отец Панфирий… – Хоропун трижды перекрестился, но твердости духа не обрел.

– Ты на озеро не смотри, ты в лес смотри. Где клад-то покажется – из земли ведь?

– А может, и из воды… Если хозяин озерный стережет – то скорее даже.

Они прошли еще немного, а потом путь им преградил выворотень – здоровенная ель недавно упала, вырвав и подняв на корнях огромный пласт земли. Одновременно ее увидев, оба ловца вздрогнули. Выворотень лесной – все равно что отворенные ворота на тот свет. Поди знай, что из этих ворот выйдет, но едва ли что хорошее.

С перепугу они не сообразили: это и есть то место, какое они ищут…

У Демки зарябило в глазах. Он моргнул: померещился свет под выворотнем, будто там горел костер, но уже погас, оставив тусклое мерцание углей. А жгли в том костре гнилушки – свет отливал сизым.

– Ой, гляди… – просипел Хоропун. – Видишь? Светится…

Демка, и сам порядком ошалев, дернул его за рукав и показал знаком: молчи! До него дошло: это сияние и есть выходящий клад! Теперь нужно молчать.

Хоропун тоже сообразил: закрыл руками рот, а Демке показал – бросай молот! Демка взялся за рукоять, примериваясь и прикидывая расстояние… и вдруг облако пламенно-сизых искр метнулось из-под выворотня прочь. Взмыло в воздух, уплотнилось, обернулось – перед ними оказался белый барашек. Каждая шерстинка на нем отливала сизым, резко выделяя его среди тьмы – благодаря этому свету и стало ясно, что вокруг уже совсем темно.

– Он, он! – в ужасе и ликовании завопил Хоропун. – Бросай же, черт, уйдет!

«Молчи, дурак!» – хотел крикнуть Демка, но не решился сам подать голос. Барашек метнулся прочь, Демка – за ним, боясь потерять из вида. Напрасно – и в зарослях свет барашка было отлично видно. Пытаясь убежать, тот запутался в ветках. Демка сделал три торопливых шага, поднял молот, крутанул над головой и метнул.

Молот ударил барашку в голову, раздался звон… и барашек разлетелся на тучу белых искр, почти таких же, из каких возник. Упав на землю, эти искры не погасли, а реяли во тьме, разбросанные шагов на десять или больше.

– Оно… оно! – Хоропун бросил лопату и кинулся к искрам.

Упав на колени, он стал хватать искры, и у него в руках они продолжали светиться.

– Демка, серебро! – глухо кричал Хоропун, лихорадочно ползая на четвереньках, как тот барашек. – Истово слово – серебро.

Одной рукой подбирая искры, он совал их за пазуху, потом переползал к следующим, но на трех получалось недостаточно быстро, он опять вставал на четыре, опять хватал. Не веря, Демка настиг его, обогнал, нагнулся, сам схватил несколько искр. Сколько он мог видеть в темноте, это и правда было серебро – старинные шеляги, какие чеканили не на Руси, а далеко на востоке, за Волгой, а царствах бохмитских. Демке уже случалось такие видеть, хоть и нечасто: два-три раза люди приносили в кузницу с заказом изготовить из них перстеньки и заушницы. Бог весть, где брали: из наследства прадедов, а еще рассказывали, что часто клады старинные состоят из таких шелягов.

Демка ощупал подобранные монеты – настоящее серебро, холодное и чуть влажное от сырой земли. Сунул две-три монеты за пазуху, передвинулся, опять нагнулся. Хоропун ползал у него под ногами, будто пес, хватал светящиеся шеляги, набивал ими пазуху, чуть ли не в рот пихал, судя по глухому полусмеху-полурычанью. Скоро и Демкой овладел тот же азарт жадности – шутка ли, настоящее серебро валяется под ногами! Чутье подсказывало: надо спешить, сокровище вечно тут лежать не будет! Что успеешь взять – то твое, а промедлишь – сам виноват.

Толкаясь, они ползали по земле, как два диких темных зверя, шарили среди палых листьев и влажного мха, подбирали шеляги. Не раз попали в лужи, извозились в грязи. Руки оледенели, но еще две-три искры горели в паре шагов, и тянула к ним неуемная жадность.

Но вот Демка опомнился и сел на землю. Огляделся. Земля была черна, ни одной искры больше не тлело. За пазухой ощущалась тяжесть, холодная, будто льдом набито. В кулаках были зажаты еще шеляги, тоже холодные; края тонких монет казались острыми, как льдинки.

И только кусты кругом… Куда это его занесло? Оттолкнувшись сжатыми кулаками от земли, чувствуя, как холодят и липнут к телу промокшие портки, Демка поднялся на ноги. Где Хоропун? Хотел покричать – не решился подать голос. В одной стороне было вроде посветлее – пошел туда и шагов через двадцать вышел к озеру. Далеко же он уполз, сам не заметив.

По озеру бежали волны, играя отраженным светом луны. Демка поспешно отвел глаза, не желая увидеть озерного змея. Вот, вроде, тот выворотень… Божечки, а молот-то где? Пробрало холодом: потерять молот Демка ни за что не хотел. Отвечай перед Ефремом… В то, что у него за пазухой стоимость сорока таких молотов, он пока не верил. С трудом Демка разжал онемевшие пальцы. На ладони лежали пять-шесть монет. При лунном свете была видна непонятная печать: этакой грамоты, похожей на сплетение корней, и сам Воята Новгородец не разберет.

Ха! Вспомнив Вояту, Демка невольно ухмыльнулся. Сегодняшним их делах и сам «вещий пономарь» позавидует. Еще бы живыми отсюда выбраться…

Осторожно ступая, Демка двинулся к выворотню. На том месте, где они впервые увидели свечение, зашевелилось что-то темное. Демка вздрогнул и отшатнулся.

– Чур со мной! – хрипло пискнули под выворотнем. – Чур белых, чур черных, чур своих…

– Хоропушка! – сообразил Демка. – Ты?

– Демка! Я уж думал, ты пропал!

– Молот мой где?

– Здесь. Я спотыкнулся об него.

– Давай сюда.

Демка запихнул последние горсти шелягов за пазуху, поправил пояс и, придерживая полу кожуха, чтобы серебро не высыпалось, подобрал с земли молот. Сжав привычную рукоять, почувствовал себя увереннее.

– Ну что – пойдем?

Не терпелось добраться до дома и рассмотреть свою добычу при свете огня.

– Встать помоги! – слабым голосом воззвал Хоропун.

Демка взял его протянутую руку и охнул: Хоропун, нагруженный серебром, стал вдвое тяжелее. Понятно, что ноги не держат.

– Да ты как брюхатый! – буркнул Демка, поднимая его.

– А и пусть! Приду домой – такую серебряную деточку рожу, что все от зависти треснут! Ой!

Хоропун пошатнулся и снова чуть не сел: в лунном луче блеснули круглые желтые глаза, и серая тень пронеслась почти над головами. Тот свет по-прежнему был близок и не давал забыть о себе…

* * *

До дому два ловца счастья добрались при первых проблесках рассвета. Ночь выдалась тяжкая. Обходя Игорево озеро, они в темноте заплутали. Не раз бывало, что брели наугад, придерживая сокровище за пазухой; Демка так запыхался, что ворчать «мы как бабы грудастые» мог только мысленно. Шли, пока под ногами не начинала ощутимо хлюпать вода или пока ветки кустов не сплетались, прочно преграждая дальнейший путь; тогда начинали выбираться, искать дорогу назад к озеру. Хоропун, набитый серебром под завязку, то ронял что-то из добычи, то начинал подбирать, наощупь отыскивая монеты среди мха и гнилой листвы. От усталости они даже забыли страхи. Когда выходили из чащи к озеру, светлеющий на востоке край неба указывал им путь.

Шатаясь хуже пьяных, добрались до Сумежья. Попасть в Погостище было нельзя, лезть через тын со своим бременем было не под силу, и пошли в кузню – там теплее, чем в какой-то из нетопленых бань у ручья. Высыпали серебро в два котла – новый и старый, принесенный дедом Немытом подлатать, – и повалились прямо на пол. Демка сумел стащить насквозь мокрую обувь, Хоропун так и заснул…

Проснулся Демка от удивленного окрика и свиста. С трудом подняв голову и продрав глаза, увидел стоящего над ним Ефрема. Сквозь отворенную дверь за спиной кузнеца лились яркие лучи утреннего света и слышался оживленный говор: хозяева Сумежья в первый раз в это лето провожали скотину на луг, подгоняя пучками вербы. В этот день обычной работы не было, и Ефрем, идя с женой, свояченицами и свояками на выгон, удивился приоткрытой двери в кузню и зашел глянуть. А тут такое…

– Вы чего это? – Кузнец в изумлении разглядывал двоих постояльцев. – Мокрые, грязные, как два кабана из леса, чего тут валяетесь-то? На гулянке были? Леший на свадьбу позвал?

Скрипя костями, Демка сел, помял лицо, поерошил волосы. Хоропун застонал, не в силах открыть глаза.

– На гулянке… ага… – прохрипел Демка, сам не узнавая своего голоса.

Наконец туман в голове несколько рассеялся, и он вспомнил: где были и что приключилось. Перевернувшись, на четвереньках Демка кинулся к котлу. Понимал, как нелепо выглядит перед Ефремом, но встать на ноги не было сил.

Котлы были на месте. Ухватив за ручку, Демка ощутил тяжесть, мельком почувствовал облегчение, перевернул…

Вместо светлого звонкого серебра на пол кузницы просыпались гнилые листья, смешанные с землей…