Читать книгу Рынки, мораль и экономическая политика. Новый подход к защите экономики свободного рынка - Энрико Коломбатто - Страница 12

Необходимо отметить, что разразившийся в 1870-е гг. кризис классической школы можно было предотвратить, если бы в свое время большее внимание было бы уделено работам Жана-Батиста Сэя (1767–1832), который понимал экономическую науку как логическую последовательность объяснений индивидуальных действий и социальных взаимодействий. Здесь прежде всего нужно упомянуть изложение Сэем системы Адама Смита и его критику воззрений Смита на роль труда, а также сделанное Сэем повторное открытие фигуры предпринимателя (первым о роли предпринимателя написал Ричард Кантильон, он же в своей работе «Опыт о природе торговли вообще», изданной по-французски в 1755 г., ввел термин entrepreneur) и его проницательную трактовку процесса производства как процесса, зависящего от непрерывного приобретения знания (см. [Say (1852) 2006]). К сожалению, отход от объективизма классической школы[48]и намеченное им введение в теорию предпринимательства не смогли оказать революционизирующего воздействия на экономическую мысль. Объяснить, почему это произошло, не так-то легко. Возможно, что, находясь под влиянием Адама Смита, большинство читателей были убеждены в том, что промышленная революция произошла вследствие значительного увеличения инвестиций в основной капитал и расширения рынков, и обратили мало внимания на развитие предпринимательства и технологические усовершенствования (из этих последних их интересовал только процесс овладения навыками в ходе работ, порождаемый разделением труда). Если бы это было так, то предприниматель Сэя был бы не более чем инструментом, посредством которого могут использоваться существующие технологические возможности, а не тем, кто порождает и продвигает новые возможности (как через несколько десятилетий это прояснили Менгер и Мизес).

Взглянув на этот вопрос с другого ракурса, можно заметить, что для того, чтобы новая теория ценности изменила экономическую науку, нужно было атаковать саму концепцию равновесия. Но эта атака не фигурировала явным образом в работах ни самого Сэя, ни его непосредственных последователей[49].

Другие попытки порвать с холизмом и статикой, лежащими в основании классической школы, также остались незамеченными, возможно, вследствие того, что эти попытки отрицали конструктивизм, как, например, в случае Фредерика Бастиа (1801–1850), наиболее известного защитника положительных качеств предпринимательства и выдающегося глашатая, неустанно предупреждавшего о ложности обещаний, даваемых государством в отношении справедливости, обещаний, оборачивающихся ростом государственного вмешательства в экономику под предлогом расширения социальных обязательств. Возможно, эти попытки провалились и потому, что на них просто не обратили внимания, как это случилось с Германом-Генрихом Госсеном (1810–1858), который еще в 1854 г. сформулировал законы рыночного поведения потребителей. Как бы то ни было, возможность как можно раньше отвергнуть старую парадигму была упущена, и, следовательно, в течение большей части XIX в. экономисты продолжали использовать в качестве основы для анализа условий долгосрочного равновесия трудовую теорию ценности[50].

Вторая возможность сформулировать новый экономико-теоретический подход появилась в конце XIX столетия, когда общество стало пониматься как продукт человеческой деятельности, а не как произведение божественной воли. В частности, в экономической теории поиски естественного равновесия были заменены попытками получить «научное» (т. е. математическое) определение общего экономического равновесия в терминах цен и количеств, устанавливаемых посредством актов выбора экономических агентов. Возможность такого построения была обеспечена маржиналистами, которые должным образом определили понятие редкости и ввели понятие спроса, и, в частности, теми из них, кто следовал за Вальрасом, создавшим концепцию совершенной экономики и определившим ее свойства в гипотетически статичном состоянии, названном им состоянием «эффективного равновесия». По-настоящему революционный момент у маржиналистов состоял в том, что равновесие утратило свои коннотации с «природным состоянием» и быстро превратилось в нечто, сотворенное людьми, проделав тем самым путь от естественного равновесия к рукотворному, от почти божественного порядка к обществу, созданному людьми, от человеческой деятельности, движимой инстинктами и пристрастиями, к рациональному поведению. Поэтому не следует удивляться тому, что элементы маржинализма, которые привлекли наибольшее внимание, – требование Вальраса использовать математику[51], а также, в несколько меньшей степени, обращение Джевонса к забытым идеям Госсена, – оказались связанными с их способностью к развитию в технократическом, конструктивистском направлении, тогда как другие, столь же важные новаторские элементы маржинализма, созданные Менгером, – концепция экономической динамики, особая роль предпринимательства, значение неопределенности, а также ряд прорывов в области методологии, включая субъективизм, – остались почти незамеченными. Нельзя сказать, что игнорирование менгеровского вклада не встретило никакого сопротивления, но оно было недостаточным, чтобы развернуть течение вспять, и на протяжении второй половины столетия это сопротивление только ослабевало.

Иными словами, маржинализм одержал победу над классической школой не только потому, что наконец-то позволил разработать теорию спроса, но также и потому, что обещал сделать экономические исследования подобными исследованиям в физике и превратить экономистов-теоретиков в социальных инженеров. Соответственно, вместо того чтобы извлечь из маржиналистской революции методологические уроки, экономисты предались приятной иллюзии, что они будто бы нашли ключ, который позволит им успешно открыть закрытый для них ранее сциентизм и, коль скоро спрос более не является экзогенным, разрешить проблему равновесия (которая в конце концов превратится в проблему, которую должны решать демографы)[52]. Субъективизм не исчез, но его выводы де-факто свелись на нет из-за того, что этот подход применялся к типичному индивиду, о котором мы говорили в предыдущей главе. Субъективизм ни в коей мере не рассматривался как главный элемент оснований нового направления экономической мысли.

«Вальрас дошел до концепции предельной полезности и метода ее использования для выведения теоретической кривой спроса только после того, как четко сформулировал математическую теорию системы взаимосвязанных рынков. <…> Леон Вальрас стремился завершить свою модель конкурентного рынка, а не изложить теорию субъективной оценки потребительских благ» ([Jaffe, 1976, pp. 513, 515], [Жаффе, 2015, с. 69, 72]).