Читать книгу Рынки, мораль и экономическая политика. Новый подход к защите экономики свободного рынка - Энрико Коломбатто - Страница 18

Много лет тому назад Армен Алчиан в [Alchian, 1950] заметил, что анализ и планирование равновесия имеют смысл, только если имеет место желание действовать вне понятия о времени, т. е. в том случае, если не принимать во внимание тот факт, что человеческая деятельность в будущем отличается, причем двояким образом, от человеческой деятельности в настоящем. Во-первых, это отличие связано с тем, что вследствие приобретенного знания[67], прогресса технологий, эволюции институтов и новых психологических паттернов[68]предпочтения и возможности изменяются. Во-вторых, оно связано с тем, что вследствие фундаментальной неопределенности будущего можно гарантировать, что указанные изменения будут непредсказуемыми, по крайней мере отчасти[69].

С другой стороны, если в теоретической схеме присутствует концепция времени, то будущее до некоторой степени всегда является неизвестным, поскольку нам не известно, чему суждено случиться вокруг нас. Мы не можем предвидеть, какой будет наша реакция на новые системы стимулов. Мы даже не знаем, будут ли стимулы, воздействие которых мы испытывали в прошлом, приводить к такой же ответной реакции в будущем. Следовательно, если теория учитывает существование времени, и если при этом приходится прибегать к экстраполяции, нужно понимать, что прогнозы неизбежно превращаются в гадание или в лучшем случае в информированное гадание. В этой ситуации понятие равновесия, возможно, остается релевантным для дескриптивных исследований, как это имеет место в области экономической истории, но претензии экономистов-теоретиков на использование понятия равновесия в целях объяснения или в нормативной теории могут иметь лишь весьма ограниченный характер[70].

В противном случае, т. е. в случае, когда экономическая теория не содержит понятия времени, будущее есть просто повторение настоящего, дополненное результатами сегодняшних действий или планами таких действий. Иными словами, то, что мы должны будем делать завтра, является предсказуемой комбинацией того, кем мы являемся сегодня, и новых связей, порожденных нашим текущим поведением. Как было отмечено выше, для описания таких комбинаций и разрабатываются модели и статистические методы. Поэтому сегодня хорошими разработчиками экономико-математических моделей являются те, кто предлагают хорошее описание прошлого и работают с такой областью, которая не испытывает на себе воздействия новых событий, что придает всей этой деятельности несколько парадоксальный характер. Таким образом, для достижения каких-либо успехов в занятиях экономической наукой требуется, чтобы будущее не наступало до тех пор, пока не подтвердится высокая степень его соответствия статистическим данным. Поэтому не приходится удивляться тому, что прогноз обязательно совпадает с экстраполяцией, если не происходит ничего нового.

3.2.1. Отсутствие времени и природа противоциклической экономической политики

Справедливости ради нужно признать, что экономико-теоретический подход, не включающий феномен времени, достаточно хорош для упражнений по моделированию. Однако этот подход становится критически проблематичным, когда используется для оправдания стабилизационной экономической политики. Конечно, профессиональное сообщество не отрицает существования неопределенности. Даже самый верный адепт позитивизма знает, что картины в его хрустальном шаре не вполне отчетливы, и на самом деле даже такой позитивист готов признать, что изменения, порожденные неопределенностью, могут ослабить его претензии на постижение нормативного совершенства, не зависящего от времени. Достаточно бросить беглый взгляд на большинство динамических моделей, чтобы понять, что их разработчики предупреждают читателей, чтобы те не допускали наличия потенциальных «шоков», которые выявлялись бы в моменты, когда модель применяется и/или когда счет по ней заканчивается.

Тем не менее те, кто формирует и реализует экономическую политику, полагают также, что настоящее не является желательным, что его необходимо скорректировать с помощью некоего просвещенного дирижизма, и что не стоит надеяться на спонтанное и достаточно быстрое улучшение ситуации, сложившейся к настоящему моменту. Хотя плановик понимает, что впереди его ждут вызовы технического характера, он верит в то, что благотворное планирование в конце концов позволит сделать все правильно или почти правильно. Действительно, согласно представителям позитивистского мейнстрима даже такой хрустальный шар, в котором ничего нельзя увидеть, годится для обоснования вмешательства государства в экономику, и предположение об отсутствии времени вполне приемлемо, по крайней мере в периоды времени, границы которых определяются шоками. Если возникнут проблемы, то подходящим названием игры будет «оптимальная подстройка». Например, если лицо, формирующее и реализующее экономическую политику, ставит своей целью увеличить какой-либо агрегированный показатель производства и что-то еще, например совокупный спрос на труд в экономике, и если избранным средством будет более мягкая кредитно-денежная политика, то соображения о побочных эффектах таких мер отойдут на второй план. Другой вариант состоит в том, что беспокойство по поводу побочных эффектов будет уменьшено обещаниями на более поздних стадиях принять дополнительные меры, направленные на уменьшение ущерба от возможных нежелательных результатов первоначальных мер, причем, никакого особого внимания на проблему взаимодействия между мерами первой и второй стадий (например, в том, что касается порождаемых этими мера ожиданий) никогда никто не обратит. Мы знаем, что в рамках нашего примера проблема, связанная с тем, что в реальности время существует, заставляет лицо, принимающее решения, периодически оценивать, являются ли текущие особенности кредитно-денежной политики эффективными средствами достижения заявленных целей (высокие темпы роста производства и занятости). Если один из этих показателей принимает значения, считающиеся нежелательными, в экономику закачивается дополнительное количество денег. Если экономика перегревается (имеет место инфляция), то излишняя ликвидность изымается. Это порождает два последствия. Во-первых, экономические агенты будут принимать во внимание временной лаг между тем моментом, когда мера денежной политики осуществляется, и тем моментом, когда она начинает действовать. Как часто указывается в литературе, это может оказаться совсем не так легко, не в последнюю очередь потому, что предусмотренные вливания могут более не осуществляться в тот момент, когда они начнут действовать. С другой стороны, по самой своей природе необходимая коррекция может не быть ярко выраженной, особенно когда цели экономической политики генерируют потенциальные конфликты. Очевидными примерами здесь является конфликт между инфляцией и экономическим ростом, конфликт между расширением экономики в ответ на рост государственных расходов и ее сжатием в ответ на настоящее и будущее налогообложение, конфликт между искушением предоставить социальные гарантии (привилегии) и уменьшением возможностей для безработных и протекционизмом.

Итак, все говорит о том, что некоторые разновидности экономической политики, похоже, разглядеть будущее в хрустальном шаре, в котором ничего разглядеть нельзя. В соответствии с вышеупомянутой потребностью в корректировке экономической политики в ходе ее реализации, и принимая во внимание, что неспособность учесть неопределенность менее значима по своим последствиям при уменьшении временнóго горизонта, вера в результативность мер экономической политики предполагает, что разумное вмешательство в экономику имеет тенденцию применяться в краткосрочном периоде. Долгосрочная перспектива преобразуется в последовательность краткосрочных мероприятий, подлежащих частому пересмотру и обновлениям. Итог очевиден: игнорируя неопределенность, творцы экономической политики сами неизбежно превращаются в источник дополнительной неопределенности[71].

3.2.2. Отступление: новое вино в старые мехи

Нужно отметить, что все вышесказанное не вполне ново. На самом деле нынешние попытки основать общественную науку, которая не содержала бы категории времени, есть упрощенная версия старой истории, а именно концепции временного горизонта человека[72]. В христианском Средневековье в будущем наступал конец света, день Страшного суда[73]. Так как конец света был зафиксирован, течение времени начинало осознаваться как уменьшение остающегося ресурса. В те дни это означало, что человек должен забыть о материальном благополучии и все свои силы отдать тому, чтобы духовно приготовиться к попаданию в ряд тех немногих, кому суждена жизнь вечная. В XVII в. Тридцатилетняя война превратила представление об исчерпании ограниченного ресурса времени в средневековую фантазию, которая позже была заменена на прямо противоположную концепцию – концепцию ускорения времени и его человеческого изменения. Согласно этой концепции протекание времени более не мыслилось в виде уменьшающегося периода, отделяющего сегодняшний момент в жизни человечества от момента Страшного суда. Время стало тем, что доступно индивиду для самореализации, для улучшения материальных условий своей собственной жизни и для общественного прогресса. Таким образом, новая цель более не состояла в обеспечении религиозного единства ввиду Страшного суда, она трансформировалась в необходимость обеспечить религиозную терпимость, которая требуется, чтобы избегать конфликтов и прочих горестей земных. На смену универсальному общественному телу, помышляющему о единой цели, пришли отдельные индивиды, обладающие непредвзятым разумом[74].

Говоря сегодняшним языком, можно утверждать, что экономическая теория, не содержащая категории времени, эквивалента принятию концепции убывающего ресурса времени, в течение которого общества должны достичь некоей конечной цели, обладающей свойством идеала, в виде, например, социальной справедливости, стабилизации, устойчивого роста или стагнации, причем, этот конечный идеал лежит, по крайней мере отчасти, вне сферы целесообразной деятельности человека, и может быть упущен или предан, если индивидов предоставить самим себе, допустив, чтобы они руководствовались своими собственными («эгоистическими») соображениями материального характера. Неудивительно, что это воззрение резко контрастирует с идеей ускорения времени, согласно которой будущее представляет собой неизвестный результат творческих усилий человека, по определению лежащий за пределами горизонтов плановика и социального инженера[75].

К сожалению, есть искушение считать, что в последние несколько десятилетий преобладающее направление в экономической теории и экономической политике следовало мировоззрению, которое было устаревшим уже 350 лет назад. Иногда противоречие между концепцией исчерпания ресурса времени, с одной стороны, и ожиданиями постоянного роста жизненного уровня – с другой, успешно скрывалось, как будто оно заметалось под ковер бурного, самоподдерживающегося технологического прогресса, в особенности в тот период, когда социальная инженерия еще не слишком затрудняла предпринимательскую деятельность. Иногда это противоречие обнаруживало себя и приводило к кризису. Например, так произошло в конце 1920-х гг. и повторилось в 2007–2009 гг., когда политики отреагировали на экономический крах популистскими мерами, и в обществе восторжествовали идеи исчерпания времени. В каждом из этих случаев выбор делался в пользу Мартина Лютера, а не Давида Юма. Конечно, временной горизонт больше не определялся моментом предположительно неминуемого конца света, но острая потребность раздавать обещания социальной справедливости и гарантий (современная версия конца света) была очевидной.

67

Этот момент был отмечен Хайеком, который привлек внимание к тому, что «так как равновесие есть отношение между действиями, и так как действия одного лица обязательно должны производиться во времени последовательно, очевидно, что ход времени является существенным для концепции равновесия в любой интерпретации» ([Hayek, 1937, p. 37] [Хайек, 2010в]). В свою очередь, человеческая деятельность приводится в действие приобретением знания, каковое приобретение с необходимостью осуществляется с течением времени. Таким образом, по мнению Хайека, поскольку экономическая теория мейнстрима не имеет теории, объясняющей процесс приобретения знания (да и вряд ли осведомлена о существовании такого процесса), ни классическая, ни неоклассическая экономическая теория, по сути, не содержат концепции времени, и их претензии на предвосхищение и предсказание будущего несостоятельны. Ответ, данный от имени мейнстрима, на это положение, известное как проблема Хайека, читатель может найти в [Boland, 1978].

68

См. вступительную главу, в частности раздел 1.5. В психологические паттерны, конечно, включается также и иррациональное поведение. См. ниже, раздел 3.4.3.

69

Литература по проблеме неопределенности (т. е. о явлении, отличном от рисков и, таким образом, от критерия, основанного на ценности ожидаемой полезности) имеет давнюю традицию, восходящую к работам Кейнса и Найта (см. [Keynes, 1921] и [Knight, 1921], [Найт, 2003]). См. также раздел 5.3.1 в главе 5 и работу [Basili and Zappia, 2010], содержащую критический обзор последних результатов, полученных в этой области.

70

Дуглас Норт в [North, 1994, p. 359–360] также обращает внимание на эту же проблему, хотя он рассматривает ее с несколько иной точки зрения: «Время в его отношении к экономическим и общественным изменениям, представляет собой измерение, в котором процесс обучения человеческих существ создает способ развития институтов. Это означает, что убеждения, которые имеются у индивидов, групп и общества и которые определяют их выбор, возникают в ходе процесса обучения, развертывающегося во времени». Мы считаем, что эта версия скорее запутывает дело, чем разъясняет, поскольку она создает впечатление, что будущее не содержит ничего по-настоящему нового, но является просто периодом времени, когда настоящее раскрывает свои последствия. Такое определение достаточно для описания зависимости от пути, но оно совершенно бесполезно, кода зависимость от пути перестает существовать.

71

Очевидно, чем короче горизонт у того, кто разрабатывает и реализует экономическую политику, тем более узким является для него пространство, доступное для постепенных изменений или для процесса проб и ошибок. Это, в свою очередь, означает, что может существовать лишь такая экономическая политика, которая обладает высочайшим качеством и которая всегда опирается только на «совершенные модели». См. также следующие две главы (разделы 4.2 и 5.1, в которых понятия стабильности правил и доверия к правилам обсуждаются более подробно).

72

См., например, [Koselleck, 1979].

73

Поскольку в проповедях (например, Мартина Лютера) часто повторялось, что конец света близок, разработка долгосрочных планов была бессмысленным, если не вызывающим и кощунственным делом.

74

Данный процесс характерен также и для современной экономической мысли, где он ведет к поиску компромиссов и часто оборачивается созданием внутренне противоречивых конструкций. Примером создания такой конструкции служит так называемая кейнсианская революция, в рамках которой была предпринята попытка (окончившаяся неудачей) соединить «концепцию истории» с краткосрочной экономической политикой. См. также [Asimakopulos, 1978] и имеющиеся там ссылки на более ранние работы по данной теме.

75

Как отмечается в [Koselleck, 1979], еще в XVI столетии некоторые итальянские авторы предвосхищали порядок, установившийся после Вестфальского мира. Они исходили из того, что человек будет создателем своего собственного будущего, а государство превратится в политический порядок, в рамках которого будет реализовываться человеческая деятельность, причем государство будет в ответе за формирование будущего. Как будет показано ниже, это мировоззрение также породило растущие сомнения в концепции моральности, поскольку понятия «хорошего» и «плохого» больше не зависели от конечного условия (Страшный суд), а стали зависеть от обстоятельств, создаваемых государством и подлежащих постоянным изменениям. Иначе говоря, в соответствии со средневековой идеей исчерпания конечного ресурса времени предполагалось, что суждения обо всех действиях будут выноситься на основе единого стандарта, который будет определен в конце времен. Отсюда следует универсальность понятия моральности. Современная концепция ускорения времени, наоборот, предполагает, что любое действие человека должно оцениваться в соответствии с краткосрочными целями, установленными обществом, и эта концепция является, таким образом, консеквенциалистской.