Читать книгу Зверь (сборник) - Эрнест Сетон-Томпсон - Страница 25

О сострадание! Драгоценнейший божий дар человечеству, самые надежные узы, соединяющие людей, самое крепкое связующее звено в дружеских отношениях! На нем одном держатся родственные притязания, лишь оно бережет от разрушения браки. Сострадание – пылающий факел, от которого зажигают свои светильники гении, десятикратно благословленная основа самой возвышенной любви. Оно глубже любви, сильнее ненависти. Сострадание – это самое важное чувство во вселенной, основа всех основ. Если бы Господь даровал человеку все свои дары, кроме этого величайшего, выступающего для иных связующим звеном, – все они потеряли бы смысл и ценность.

Каждый год уже привычное весеннее безумие Яна все усиливалось. И с каждым годом Яну все меньше хотелось противиться этому безумию, и вот однажды, когда ему исполнилось двенадцать лет, в один восхитительный апрельский денек он брел на север, направляясь к маленькой роще в паре миль от города. Его окружали неведомые цветы, в ушах звучали загадочные голоса. Свой голос имелся у каждого дерева и кустарника, а у заполненной водой канавы их было множество, и все они разговаривали с Яном. «Пип-пип-пип», – приветствовали они его и звали подойти посмотреть. Ян вновь и вновь подкрадывался к канаве, замирал и выжидал. Громкий свист звучал метрах в десяти: «Пип-пип-пип!» Но стоило Яну подойти поближе, как свист тут же стихал и начинался снова в другом месте – иногда позади Яна, иногда спереди, но только не рядом. Ян своими руками обшарил маленькую бочажину, поднимал ветви и ворошил листья, но ничего не нашел. Проходивший мимо фермер сказал ему, что это «всего лишь весенний пискун», что бы это ни значило, «тварюшка какая-то в воде».

Под бревном, валявшимся неподалеку, Ян нашел маленькую ящерицу, которая выползла из норы. Поскольку она была здесь единственным живым существом, Ян решил, что «пискун» – это и есть свистящая ящерица. Но откуда именно доносился свист? Как могло статься, что лужи вокруг были полны этих самых «пискунов», играющих с ним в прятки, ускользающих, даже когда он подкрадывался очень осторожно? Голоса замолкали, стоило ему приблизиться, и вновь заводили свою песню, когда он оставлял лужи за спиной. Его присутствие вынуждало их умолкнуть. Ян долго сидел в засаде, наблюдая за лужей, но пока он глядел, никто не подавал голоса. Уразумев наконец, что его избегают, он начал подкрадываться к ужасно шумному прудику, стараясь не показываться на глаза его обитателям. Он подбирался все ближе и ближе, до тех пор, пока не остановился примерно в трех футах от громкого пискуна, который сидел в траве, растущей прямо в пруду. Местоположение пискуна Ян определил с точностью до нескольких дюймов, но все-таки ничего не сумел увидеть. Он чрезвычайно озадачился и как раз ломал над этой загадкой голову, когда внезапно все окрестные пискуны замолкли. Ян вздрогнул, услыхав звук шагов. Обернувшись, он увидел незнакомого мужчину: тот стоял всего в нескольких футах и разглядывал его.

Ян побагровел – незнакомцы всегда были его врагами. Он испытывал к ним естественное отвращение и теперь злобно взглянул на мужчину, словно тот поймал его на горячем.

Незнакомец был средних лет и выглядел странно: одежда его казалась ветхой, а воротничка не было вовсе. На его сутулых плечах красовалась застропленная жестяная коробка, а в руках он держал силки с длинной ручкой. Он выглядел приметно: лицо его избороздили морщины, а борода внушала страх. Черты его, впрочем, свидетельствовали о высоком интеллекте, возможно, даже о некоторой суровости, но серо-голубые глаза смотрели по-доброму.

Голову странника венчала самая обычная, совершенно не подходящая к его внешности шляпа из твердого войлока, и когда он снял эту шляпу, приветствуя порыв приятного ветерка, Ян подумал, что прическа незнакомца напоминает его собственную: растрепанная грива не тронутых парикмахерским искусством волос, падающая на изборожденный морщинами лоб, словно ком спутанных водорослей, выброшенных на прибрежный утес во время шторма.

– Эй, паренек, что это ты там ищешь? – Доброжелательность его тона никоим образом не смягчала сильного шотландского акцента.

Ян все еще негодовал по поводу присутствия постороннего человека, но ответил:

– Ничего я не ищу. Просто хочу узнать, как выглядит свистящая ящерица.

Незнакомец моргнул.

– Лет сорок назад я подкрадывался к пруду, прям вот как ты этим утром. Я все глазел по сторонам и приложил немало трудов, чтобы разгадать загадку весеннего пискуна. Я здесь торчал целыми днями, о да, торчал здесь много дней, и прошло три года, прежде чем я ее разгадал. Буду рад сэкономить тебе время, чтоб ты не искал столько же, сколько я. Если ты не против, так я покажу тебе пискуна.

Незнакомец осторожно просунул руку в листву, свисающую над канавой, и вскорости поймал крохотную лягушку размером меньше дюйма.

– Вот твоя свистящая ящерица. Видишь, не ящерица вовсе, а лягушка. Ученые люди называют ее Hyla pickeringii, а добрые шотландцы ее уважают, потому как у нее на спинке – видишь? – андреевский крест[10]. Понимаешь, те, которые свистят, спрятались в воде и только рыльца выставили, вот их и сложно углядеть. Стоит тебе подойти, как они камнем на дно ныряют. А эту ты забери домой, угости хорошенько, и увидишь, как она горло раздует так, что оно величиной с нее саму сделается, и засвистит что твой паровозный гудок!

Ян оттаял и рассказал о ящерице, которую увидал по дороге.

– Никакая это не ящерица. И не змея. Я здесь таких и не видывал. Это, должно быть, северная двухлинейная саламандра, Spelerpes. Саламандры чуток похожи на лягушку – амфибии, живущие на суше, а ящерица – это та же змея, только с ногами.

Это был божественный свет, просиявший с небес. Все сомнения Яна улетучились. Теперь он тепло смотрел на незнакомца и забросал его вопросами. Он даже рассказал, как добыл Книгу О Птицах. О, как же странник фыркал по поводу «этого никуда не годного мусора»!

Ян поведал о своих трудностях и получил разумные и исчерпывающие ответы. Так, гнездившаяся на земле парочка из черного самца и коричневой самки стала обычными тауи. Неизвестный голос из дальнего леса, выводивший весенним утром чудесную мелодию, которую Ян воспроизвел как «клак-клак-клак», большой серый дятел, скучавший на высоких сухих деревьях и взмывавший с них с золотой вспышкой, прекрасное чучело птицы с красной головой, желтыми крыльями и желтым хвостом, виденное в магазинчике таксидермиста, слились воедино и обрели имя – американский золотистый или золотой шилоклювый дятел. Подвешенное на дереве гнездо оказалось принадлежащим иволге. Неизвестная голубая оса, казавшаяся очень ядовитой, которая приземлилась прямо на грязь и трепетала там крыльями, и странная невидимая сила, сооружавшая на стенах хозяйственных построек глиняные гнезда, полные мертвых изуродованных пауков, представляли собой одно и то же – осу пилюльную, или Pelopæus.

Мимо пролетела черная бабочка, и Ян узнал, что это траурница или, выражаясь научным языком, Vanessa antiopa, и эта конкретная особь, должно быть, пережила спячку, поскольку появилась так рано по весне. А еще – что это прекрасное создание является великолепным завершением эволюции черно-коричневых волосатых гусениц.

Высоко в небесах пролетел сизый голубь, неся большой пук ниток, и Ян услышал рассказ о величественных гнездовьях голубей на далеком юге и о регулярных миграциях этих птиц, вызванных не чем иным, как потребностью в пище. Он слушал о перелетах на север, где эти птицы собирали парусные – или крылатые – орешки со ржавых вязов в Канаде; о миграции в августе на рисовые поля Каролины; о паломничестве голубей в долину Миссисипи, где на берег реки падают буковые орехи и желуди…

О, каким же это утро оказалось наполненным, богатым на события! Казалось, все перевернулось с ног на голову. Пока Ян и незнакомец шли вдоль холма, поросшего соснами, две большие птицы снялись с земли и с шумом пронеслись меж деревьев.

– Это воротничковые рябчики. Фермеры называют их просто рябчиками. Эта парочка живет тут неподалеку. Они прилетают на этот берег за ягодами гаультерии.

И Ян тут же поспешил нарвать и попробовать этих ягод. Он набил карманы ароматными ягодами и прочими съедобными растениями и жевал их по дороге.

Во время пути они услыхали далекую, слабую барабанную дробь.

– Что это? – с тревогой спросил Ян.

Незнакомец прислушался и ответил:

– Ты только что видел эту птицу. Самец рябчика подает знак подруге.

Нечто похожее на воробья из ранних воспоминаний Яна стало чибисом из книг. Певчие птицы, замеченные у ручья, в тот день превратились в американского певчего воробья, личинкоеда-свистуна, бурого короткоклювого дрозда. Красные и белые триллиумы, собачий зуб, клейтония, эпигея ползучая – все они впервые получили имена и стали ему настоящими друзьями, вместо того чтобы оставаться прекрасными, но туманными и вгоняющими в уныние загадками.

Незнакомец тоже подобрел, и его грубоватое лицо сияло: он нашел в Яне родственную душу, терзаемую жаждой познания. Он сам был таким в юности и теперь почитал за честь избавить мальчика от тех страданий, которые ему довелось испытать самому. Его уважение к Яну было неподдельным, а сам Ян впитывал каждое его слово. Ничто из услышанного не было им впоследствии забыто. Он, казалось, попал в страну грез, поскольку постиг наконец величайшее благо на земле – сострадание: всеобъемлющее, разумное, понимающее сострадание.

Это весеннее утро Ян считал впоследствии началом новой эры в своем сознании – не в воспоминаниях, поскольку они относились к прошлому, но именно в сознании, в его настоящем.

И ярче всего, сильнее всего в этой новой эре ощущался даже не суровый странник с мягкими манерами, не новые птицы и растения, но запах гаультерии.

Запах запечатлелся в памяти лучше, чем все остальное, он делал все прошедшее реальным. Индейцы знали о таком воздействии запахов: многие из них в свое время находили запахи, которые вызывали в воображении счастливейшие из моментов жизни, и хранили их в специальной сумке для лекарственных растений. Пригоршня сосновой хвои, грудка мускуса, кусочек еловой смолы были дороги им, поскольку возвращали в мир грез, в наилучшие, самые счастливые воспоминания.

И именно эти верования стали одной из первых мишеней для глупых белых людей, претендующих на то, чтобы просвещать краснокожих дикарей. Белые в своем невежестве объявили знания о запахах полным вздором, в то время как ученые мужи давно постигли эти простые истины.

Ян понятия не имел, что случайно раскрыл секрет индейской сумки с лекарствами. Но впоследствии он часто вызывал в памяти этот чудесный день, используя «лекарство» – эту естественную, простую магию запаха гаультерии.

За то утро Ян узнал и пережил больше, чем смог бы выразить словами, и, может быть, поэтому совершил один из самых глупых поступков в своей жизни, который, вероятно, выставил его в дурном свете перед незнакомцем.

Это случилось уже после полудня. Они слишком задержались: незнакомец рассказывал о разнообразных вещах, которые хранил дома, а затем наконец признался, что должен идти.

– Что ж, пока, паренек. Надеюсь, мы еще увидимся.

Он протянул руку. Ян пылко пожал ее, но в голове его бурлило слишком много мыслей и чувств; вдобавок его неуверенность в себе и застенчивость были слишком сильны, и он не ответил на завуалированное предложение незнакомца. Таким образом, они расстались, не узнав ни имени, ни адреса друг друга.

Ян осознал, какой промах совершил, когда было уже слишком поздно. Он обыскал все окрестные рощи в надежде вновь повстречать незнакомца, но усилия оказались тщетными.