Читать книгу Хроники крылатых. Книга первая. Йэндум - Ева Лэссер - Страница 2

Этот сон снится ей пятую ночь подряд. Падение. Бесконечный свободный полет в серую бездну. В груди бьется тревога, не дает дышать. Вокруг нет ничего кроме тумана, он обволакивает тело, лезет в рот, в нос, в глаза… Она долго падает, она летит, пока ей не делается настолько тоскливо, что в горле встает ком. В желудке, чем-то холодным и скользким, сворачивается тревога. Дарин захлебывается страхом, но очнуться может, только окончательно утонув в нем. Смесь из этих эмоций делает ее утро ненастоящим, нереальным, будто сам воздух выкрашен в холодные тона.

Дарин редко снились сны, а этот крутился в голове как на повторе. После очередного кошмара, она просыпалась на рассвете, и пока мир медленно возвращался на положенное место, чувствовала только капли холодного пота, ползущие вниз по вискам. Дарин не могла отделаться от ощущения, что тот туман просочился из сна, пролез в реальность вместе с ее сознанием и стелется по полу, по кровати, обнимает ее тело сырым коконом.

Пятый раз подряд она падает, и тонет в страхе. Дарин знала, что спит, но и проснуться не могла. Это один из тех жестоких кошмаров, когда не можешь даже кричать, только задыхаться, широко раскрывая рот. А в это утро, после пятого падения, все настойчивей становится желание воплотить сон в реальности. Оно томило и давило на ребра, скручивало и путало мысли, заставляло задирать голову и смотреть на высокие здания, рассеянно размышлять о всяких возможностях.

Дарин не была суеверна. Она не верила, что сны могут предсказывать будущее, не верила, что они сбываются. Сновидения – это отголоски наших желаний, страхов, надежд, подавляемых нами, когда мы бодрствуем. Но стоит расслабиться, забыться сном и чувства, раньше скрытые даже от нас самих, лезут наружу. Отражением каких ее переживаний являлся этот сон, Дарин не знала.

Но она точно знала одно – если бы не будильник, добросовестно заверещавший ровно в пять утра, сегодняшнее падение затянулось бы надолго. И кто знает, проснулась бы она этим утром вообще? Дарин лежала поперек постели, в крепких тисках перекрученной на груди футболки, свесив голову с кровати, отчего болела шея. Почему-то, именно в такой позе Дарин просыпалась в последнее время, хотя обычно спала очень спокойно, редко переворачиваясь на другой бок. И первое, что она видела, разлепив веки поутру – холодное предрассветное небо, светящееся между двумя темно-черничными этажками. Одеяло, подушка и даже простынь неживописной кучей валялись на полу. В комнате, в квартире, да во всем городе повисла оглушающая тишина. Можно было включить радио, обычно Дарин так и делала, но сегодня не было настроения. Тишина дарит покой. Через пару часов город загудит, и этот гул будет отдаваться у нее в голове, нервируя и подтачивая самообладание, но сейчас город мертв и тих. А тишина эта – прекрасна, прекрасна, потому что исчезли шепот и гулкий звон, что преследовали ее во сне.

Чем можно было заняться в пять утра, если нет шанса заснуть обратно? Посмотреть телевизор? Почитать книгу? Довольно неплохие варианты, только телевизор стоял в углу гостиной с не размотанными проводами, он стоял так около трех месяцев, а коробки с книгами покоились на полу в прихожей.

Предрассветные сумерки самое ужасное время суток и Дарин считала, что в целях сохранения психического здоровья граждан, власти обязаны ввести комендантский час с четырех до семи утра. Ну, а когда ни одно из доступных в это время развлечений не доступно, остается только любимая работа. Ну и пусть, что слишком рано – времяпрепровождение в одиночестве Дарин не прельщало. В последнее время она не могла выносить своего общества дольше одного вечера.

Осень в этом году была сухой и теплой. Несмотря на то, что уже середина октября, дождей почти не было. Дарин нравилась осень, и в особенности октябрь. Сентябрь еще дышал летом и не считался ею за полноценную осень, так же как промерзший до костей ноябрь. Октябрь – золотая середина, когда деревья уже сменили цвета с однотипных зеленых оттенков на пестрые, насыщенные красные, желтые, коричневые. И солнце октября светило совсем не так как светила других месяцев. Оно не утомляло липким жаром, и не сквозило холодным ультрафиолетом. Свет октябрьского солнца был легким и прозрачным. Он напоминал о тепле, хотя толком и не грел.

Большой цветочный магазин, в котором работала Дарин, находился на краю небольшой площади. Площадь, носящая гордое имя давно почившего полководца, обособлялась от остального города высокими тополями, и имела всего одну широкую аллею так же окруженную деревьями – каштанами.

Площадь – часть истории города, с ней связано немало знаменательных дат, так же она – излюбленное место туристов, следовательно, здесь полно заведений, что необходимы любому туристу: кафе, сувенирных, цветочных магазинов, есть даже старейшая в городе барахолка. И это не считая разномастных ларьков продающих все от ваксы и мышьяка до ювелирных изделий, которые: «Какая медь?! Клянусь, настоящие! От тети достались, да простит Господь ее грехи…»

Дарин шла по аллее к магазину «Элайза», на ходу отмечая метаморфозы, происходящие с миром с приходом рассвета. Солнце сейчас было сонным и висело совсем низко, но Дарин знала, что еще пара часов и оно, набравшись бодрости, начнет хулиганить. Лучи света, проникая сквозь кроны деревьев, окрасятся в различные оттенки, подобно каплям воды, скатившимся по акварельной палитре, они вберут в себе легчайшие полутона окружающей природы и разольют их на прохожих. А люди будут спешить по своим делам, стремительно передвигаясь по аллее, даже не подозревая, что окрашены почти так же как эти осенние каштаны и тополя.

Дарин не часто замечала подобные мелочи, ее не очень интересовала статичная картина окружающего мира. Но сегодня она особо остро различала оттенки света, гуще казались запахи сырых листьев и автомобильная вонь. И печальней, чем обычно звучал голос известного итальянского певца, доносящийся из одинокой колонки у дверей кафе «Моменто».

Сие кафе находилось на той же площади, в десяти метрах от Элайзы. Дарин обедала там как минимум три раза в неделю, приходила даже в выходные. В первое ее появление на работе, когда она пришла на собеседование с менеджером, Дарин решила, что если ее не возьмут в магазин, она напросится в кафе как официантка, настолько ей понравился внешний вид заведения. Пусть она еще не побывала внутри, но музыка, которую там ставили, убедила ее, что у владельцев «Моменто» есть как минимум музыкальный вкус, а за это можно простить даже плохую кухню, если вдруг она таковой окажется. Позже выяснилось, что кухня и интерьер кафе идеальны как по вкусу Дарин. Готовка – самые простые и вкусные блюда итальянской кухни, интерьер – по-домашнему уютный, в теплых тонах, натуральные материалы, пространство не захламлено. На работу в цветочный ее взяли, но Дарин стала одним из самых верных клиентов итальянского заведения.

Весь вчерашний день кафе было закрыто, и никакой записки с объяснением что случилось. Почему-то Дарин настолько расстроилась, что у нее запершило в горле. Слишком сильная реакция на такую мелочь… Это все те сны. Они растормошили ее, съедали кусок за куском душевный покой и так с трудом ею обретаемый.

Сегодня, в течение всего утра, умываясь, завтракая, одеваясь, Дарин злилась от чувства собственной беспомощности. Она злилась, что не могла собраться, сделать себе позитивную или хотя бы нейтральную установку на день, и впервые с тех пор как помнит себя, она плакала. Точнее, впервые что-то настолько ее задело, чтобы вызвать такую реакцию. И не было большим утешением то, что об этом никто никогда не узнает, Дарин проснулась с мокрым лицом – это факт, и он бесконечно раздражал.

Но какова природа этой тоски, сковавшей сердце? Ожидание чего-то страшного или воспоминание об этом? Тоска превратилась в тревогу, тревога в предчувствие, и как бы Дарин не гнала от себя это чувство, оно никуда не желало уходить.

Сегодня и октябрь ее подвел – на улице было по-зимнему холодно, слишком холодно для середины осени. Дарин не успела высунуть нос на улицу, как он у нее замерз. Причем изнутри. Ночью прошел сильный дождь и все улица была в подмерзших лужах, так что ей пришлось вернуться и надеть теплые ботинки, похоже, что время кед прошло. Сейчас под ногами скрипели заледеневшие лужи, но через пару часов они растают и снова будут бесить прохожих, пачкая одежду и просачиваясь в обувь.

Дарин неторопливо шла по площади, проигнорировав аллею и рассматривая сырые дождевые разводы на рыжей плитке под ногами. У нее еще уйма времени в запасе. Она повернулась на восток, примерно сейчас солнце уже должно было подняться над горизонтом, она могла бы увидеть морозный восход, если бы не серые бетонные прямоугольники и квадраты, похожие на странные муравейники. Их строят люди и живут в них, не видя неба.

Эта дорога водила ее на работу и домой три года. Каждый ее день был почти точной копией предыдущего, благодаря чему Дарин жилось спокойно. Она безжалостно вычеркнула из своей стабильной жизни все неожиданности, интересности и непонятности. Она неукоснительно следовала своему немудренному правилу, гласившему: «Не высовывайся». Дарин все делала правильно, так почему в этот день все пошло не так?

Работу Дарин, в свое время нашла социальная служба. Флорист. Она иронично хмыкнула, отключая сигнализацию и поднимая металлические жалюзи, пора было готовить «Элайзу» к открытию. Дарин с первого дня работы знала, что нелепо выглядит в длинном пепельно-розовом переднике с эмблемой магазина на груди, но надевала его каждый будний день на протяжении неполных четырех лет. Работа довольно простая и однообразная, но ей нравилось. Она не видела в цветах той романтики, коею многие в них находили, это просто растения, красивые, иногда не очень, но ей доставляло удовольствие составлять разнообразные композиции, сочетая, смешивая цвета и формы.

Когда-то она хотела оставить эту работу, но без специальной подготовки доступной ей альтернативой были курьерская служба и доставка пиццы, это все, на что она могла рассчитывать в своем положении. И Дарин приходила сюда каждый день, надевала розовый фартук и составляла яркие поздравительные букеты, маленькие глупые букетики для выпускниц, свадебные и похоронные венки. Ее композиции пользовались спросом. Возможно, за годы работы она набила руку, а может посетителей забавляло как, составляя букеты, Дарин уговаривала розы не колоться, георгины не вонять так сильно и тому подобное, короче – их веселило ее чудачество. Ну да, Дарин разговаривала с растениями и не то чтобы она ждала от них ответа, просто это успокаивало нервы. А она была довольно нервной, сколько себя помнила, все эти три года и одиннадцать месяцев. Столько времени прошло с той ночи, когда ее нашли.

То был рекордно холодный ноябрь. Припозднившийся собачник нашел Дарин в переулке между боулингом и заброшенным зданием бывшего детского сада. Это было о втором часу ночи и бедный парень перепугался, решив, что наткнулся на труп. А Дарин и была почти труп, и правда могла пугать своим видом: все ее тело было одной сплошной гематомой. Не поврежденным в ее теле остался только позвоночник, даже в лицевых костях были трещины.

Дарин пробыла в больнице около десяти месяцев. Никаких документов при ней не нашли, а пробитый череп позаботился о том чтобы никто, и она сама в том числе, не узнал кто она и что с ней произошло. Поиски родственников не дали результатов, ни в одной базе данных ни ее ДНК, ни отпечатков пальцев не обнаружилось. Тех, кто ее пытал не нашли, и что с ней случилось Дарин все еще не знала.

Когда Дарин впервые просмотрела свою медкарту, у нее возникло очень неприятное чувство, будто за спиной кто-то стоит, заглядывая через плечо. У нее до сих пор иногда возникало это ощущение, что за ней наблюдают. Та жестокость, с которой ее били, леденила кровь, и не было сомнений: в живых ее оставлять никто не собирался. Кем бы они ни были, они пытали ее, переломали почти все кости и скинули с крыши здания боулинга. И единственной связной мыслью, посетившей ее голову, пока она читала свою карту, было: «не высовываться». Страшно представить, что они с ней сделают, если узнают, что она выжила.

Врачи удивлялись, как Дарин протянула с такими травмами несколько часов в подворотне по ноябрьской стуже. Как вообще она пережила эти травмы? Но самое странное, что переломы уже начали зарастать, можно было бы подумать, что она где-то отлеживалась две три недели, прежде чем попасть в переулок, это было бы возможно, если бы не свежие гематомы и ушибы, непосредственно связанные с переломами. Так что, вопросы после закрытия ее дела остались и у Дарин, и у полиции, и у медиков, только если они могли спокойно жить с этим дальше, у Дарин не очень получалось.