Читать книгу Рассказы - Евгений Анатольевич Ткаченко - Страница 12

Август. Время к вечеру, но солнце еще высоко и на дворе очень тепло. Иду с автобусной остановки по центральной улице города Кировска. Навстречу по противоположной стороне – бывший одноклассник Шура Петров. Машет мне рукой издалека:

– Жека, Борька вчера приехал, тебя искал!

Я, конечно, обрадовался. Не видел Борю целых полтора года. В двадцать лет полтора года – это большой срок, это много.

Иду домой и ловлю себя на том, что улыбаюсь, а улыбаюсь оттого, что в памяти всплывают забавные фрагменты из школьной и студенческой жизни, которые мне суждено было прожить рядом с Борей.

Борис – человек колоритный, рост за 180 и вес за 80. Парень симпатичный, короткие каштановые вьющиеся волосы, спортивная фигура. Мы с ним не только вместе оканчивали школу и больше года отучились в одном институте и на одном факультете, но и лет пять отзанимались в секции легкой атлетики. Борина специализация – бег 100 метров и прыжки – в длину и тройным. В тройном прыжке был рекордсменом и неоднократным чемпионом Ленинградской области. Еще в школе Боря получил меткую кличку «Кабан». Близкие друзья до сих пор его иногда так называют. Кабана он действительно напоминает, особенно на стадионе. Эта ассоциация возникает тут же, когда видишь бегущую по дорожке Борину мощную фигуру. Да и имя как-то соответствует кличке.

Главное же качество, которое заставляет вспоминать его с неизменной улыбкой, – это оригинальный юмор. Юмор странный и неожиданный, весь построенный на искренности и непосредственности.

Каждый, играя свои роли в жизни, боится показаться простым или примитивным. Боря не боялся и был в нашей компании человеком, раскрепощающим всех. С ним было легко и всегда весело.

Вот иду, а смех душит – всплыл в памяти эпизод из школьной жизни.

Кабинет физики. Должен начаться урок, который ведет наш классный руководитель Владимир Александрович. Учитель задерживается. В классе атмосфера встревоженного улья, шум такой, что нужно кричать, чтобы тебя услышали. Треть класса, носится с визгом, волтузя друг друга, треть что-то шумно обсуждает и оставшиеся лихорадочно придумывают и тут же реализуют всякие козни и пакости. Наконец входит Владимир Александрович, как всегда чистенький, аккуратненький, в темном костюме и галстуке. Быстро идет к своему столу, в левой руке классный журнал, в правой портфель. Сегодня лицо учителя озабочено больше, чем обычно. Только самые активные и суетливые заметили его появление и остановились запаренные и растрепанные, у своих парт, продолжая между тем выяснять отношения в словесной форме. Должно быть, учитель перекрыл им жизненное пространство. Остальные продолжали свой базар.

Секунд тридцать Владимир Александрович ждет, постепенно напрягаясь и багровея. Вдруг со страшной силой бросает журнал на стол и кричит высоким женским голосом:

– Маааалчааааать!!!

От неожиданности класс замер. На мгновение установилась абсолютная тишина. И в этой тишине раздался Борин голос:

– Я чуть не обосрался!

Класс попал в ужасную ситуацию. Смеяться нельзя и не засмеяться невозможно. Все извиваются, как червяки на крючке, кто всхлипывает, кто рыдает.

После окончания школы ученики нашего класса, конечно, разлетелись кто куда. Но пятеро приятелей – Боря, Стас, Толя, Вадя и я – приняли решение поступить в один институт – Ленинградский политехнический. Все, что нам хотелось, там было: и военная кафедра, и студенческий городок, и хорошая спортивная база, и, наконец, престижность. Несмотря на довольно серьезный конкурс, все успешно сдали экзамены и были зачислены. Нас, теперь уже студентов, поселили в студенческом городке на Лесном проспекте. Были мы в состоянии эйфории, считали, что дело сделано, армия не грозит и ждут нас счастливые, беззаботные студенческие годы.

Как же мы, глупые, заблуждались! Политехнический оказался уж больно серьезным и безжалостным учебным заведением, не пожелавшим поощрять наше шалопайство. К сожалению, мы поздно поняли, что институт – это не средняя школа. Здесь асы, изображающие высший пилотаж, долго не летают. Высший пилотаж – это когда студент на лекции не ходит, знакомится с предметом, который надо сдавать, за три-четыре дня до экзамена и таки умудряется его сдать.

Уже на втором курсе мы не досчитались в своих рядах большинства. Вадя, Толя и Боря были отчислены за неуспеваемость. Одним словом, трое не дотянули до «аэродрома» третьего курса и совершили «вынужденные посадки». Двое оставшихся вовремя спохватились. Побитые и помятые, они все-таки умудрились преодолеть страшную полосу первых двух курсов. Как выяснилось позже, почти половина студентов, поступивших на первый курс, остались в этой полосе.

Это был момент, когда каждый из нас, пятерых приятелей, пошел по жизни своей дорогой.

Начнем с Вади. Весь первый курс бедняга разрывался на части, пытаясь не пропустить ни одного «культурного мероприятия с друзьями», а мероприятия были почти ежедневно, и параллельно вести бурный роман со своей будущей супругой Людмилой. Результат известен.

И пошел Вадя своей дорогой, с первых шагов проявляя чудеса изворотливости и умение выплывать из почти безвыходных ситуаций. Было сделано так, что военкомат извещение об отчислении этого студента не получил. Поработал Вадя гардеробщиком в институте и через год восстановился.

Толя завалил математику. А два дня спустя, впал он в депрессию, получив «небольшой» довесок к этому «приятному» событию – признание подружки Любаши, что та беременна.

Встречаю в институте нашего общего приятеля и он мне тут же:

– Жека, Толя уже два дня не ест, не пьет, ни с кем не разговаривает. Ты бы зашел.

Жил Толя в то время в другом корпусе, третьем. После занятий захожу, в комнате накурено – хоть топор вешай. Толя одетый лежит на кровати, смотрит не мигая в потолок, во рту папироса, «Беломорканал».

Зашел, сел. Молчим. Минут через пять Толя произносит первую фразу:

– Жека, видишь грязное пятно на стене под потолком?

– Ну, вижу.

– Ты ногой до него достанешь?

Я прикинул:

– Вряд ли. Уж больно высоко.

– А я достану.

Толя встает, подходит к стене. Не вынимая папиросу изо рта, делает резкий мах правой ногой, левая подхватывается вслед за правой. С грохотом, как бревно, падает у стены, папироса вываливается. Комната наполняется басовитым звуком:

– Уууу….ууу.!!!

Полежав с минуту, он встает, ложиться на кровать, закуривает очередную папиросу и опять смотрит в потолок.

Через три дня депрессия закончилась. Толя тоже пошел своей дорогой, решил забрать документы из института и жениться.

Боря также не сдал математику. Вдобавок к этому невзлюбил его ассистент кафедры физики и не допустил до экзамена. Видимо, непосредственность, и искренность Бори принял он за тупость и недалекость. Лектор, старый профессор физики Голубева, отнеслась к представлению ассистента с недоверием, почувствовав в его мнении личную неприязнь. Через неделю профессор должна была принимать экзамен у очередной группы и попросила Борю прийти к ней во время экзамена на собеседование. Боря завелся и на неделю забыл обо всем на свете, кроме физики. Это было похоже на тренировки с полной отдачей, как перед чемпионатом. Память у Бори отличная, в физике он ориентировался и неделю потратил на постижение тонкостей и глубины понимания.

Целый час длилась беседа Голубевой с Борей. В результате профессор потребовала от него зачетку и поставила «отлично». Этот случай разбирался на одном из заседаний кафедры физики, где Голубева поделилась своим удовольствием от беседы с таким знающим студентом и потребовала от ассистентов пересмотреть свое отношение к студентам с субъективного на объективное.

Институту Боря все доказал, но математику пересдавать не стал, документы забрал и пошел тоже своей дорогой. Он видимо понял, что механика – это не то дело, которым должен заниматься в жизни. Через пару месяцев Борю уже призвали в армию. С тех пор мы и не виделись.

…И вот, наконец, встреча. Выглядит отлично, ладный, плотный, румяный. Энергия прет, в глазах чертики, значит все еще заряжен на всякую шкоду. Гуляем по городу и разговариваем, разговариваем и не можем наговориться. Выяснилось, что Борис – старший сержант и только что работал на выставке вооружений, обслуживал современную технику своего рода войск. В их раздел заходил Юрий Гагарин, задал несколько вопросов. Отпуск домой на две недели – это поощрение за хорошую работу на выставке.

В конце встречи Борис заговорил о главном. Я все время чувствовал, что-то Боре еще надо, да как-то он все не решается спросить. И уже прощаясь, наконец, решился:

– Жек, так соскучился по девчонкам. Познакомил бы меня с какой посимпатичнее?

Ответ на, казалось бы, сложный и неожиданный вопрос у меня, как это ни странно, был готов. Встречался я в то время с Валей, не из Кировска, а из Невской Дубровки, расположенной на другой стороне Невы. Все, конечно, знают, что лучшие девчонки живут в соседней деревне, мы это тоже твердо знали. У Вали была подружка Галя. В Кировске на танцах они всегда были вместе. Галя – симпатичная высокая стройная брюнетка, но уж больно разборчивая. Мальчики вокруг крутятся, она легко флиртует, но от Вали знаю, что сердце ее свободно.

Имея в виду Галю, я тут же отвечаю:

– Боря, нет проблем. Как ты относишься к брюнеткам?

Боря, робко:

– Хорошо. Если красивая да веселая.

Я, бодро:

– Веселая – это точно, но уж больно разборчивая.

Сам прикидываю, как организовать знакомство. Сделать это нужно быстро. У Бори отпуска осталось всего 11 дней.

Боря:

– Когда и где?

Немного подумав, я, наконец, сообразил:

– Так, завтра воскресенье. Давай я к тебе зайду в полшестого. В шесть часов встретимся с девушками на площади у Дома культуры, познакомлю тебя, погуляем, а в восемь пойдем на танцы.

Боря:

– Идет.

На следующий день подхожу к Бориному дому в назначенное время, он уже ждет меня на улице. Подхожу и про себя ахаю: уж больно Боря круто выглядит, настоящий Джеймс Бонд. Гладко выбрит, за два метра ощущается аромат дорогого одеколона. А как одет! Это чудо какое-то! Итальянский светло-коричневый плащ-болонья, толстая импортная рубашка с красивым рисунком, кожаные туфельки с острым носом чешской фирмы «ЦЕБО».

Все, что я увидел на Боре – это была моя несбыточная мечта. Он, конечно, почувствовал мою реакцию и, видимо, чтобы снять вопросы, сказал:

– Старики приодели. В честь встречи.

Я все-таки не удержался от вопроса:

– Почем плащик?

– 74 рэ.

– Ого!!! – вырвалось у меня.

– Зато настоящая Италия, – сказал Боря после небольшой паузы и, чтобы примять мою зависть, продолжил: – Представь, Жек, в Италии эту болонью девать некуда, в магазинах в нее селедку бесплатно заворачивают.

Идем по Советской улице к площади. Я снова с вопросом:

– Выглядишь ты не слабо. Но что это у тебя карманы так оттопыриваются? Бутылки там, что ли?

Боря молчит, только загадочно улыбается. Где-то через полминуты отвечает:

– Это, Женя, у меня взрывпакеты. Если девчонка понравится – будет на Неве салют, а если не понравится, забросаю вас этими гранатами.

Проходим мимо стадиона. Я опять с вопросом:

– Борь, ты хоть продемонстрируй свою бомбу в действии.

Мы останавливаемся. Боря достает из кармана что-то напоминающее коричневый патрон, только большой и толстый, внизу сбоку торчит кусочек бикфордова шнура. Он зажигает спичку, подносит к шнуру, тот начинает противно шипеть, выделяя струйку дыма. Чувствую какую-то тревогу и благоразумно пытаюсь хотя бы на шаг отойти в сторону. Секунды через три Боря швыряет пакет над стадионом. На высоте примерно шести метров раздается оглушительный взрыв, сопровождаемый большим клубом дыма. Скрыть восхищения не могу:

– Да, Боря – эффектно.

Выходим на площадь. Девчонки уже стоят у памятника Кирову. Идем через площадь. Теперь Боря с вопросом:

– Жек, моя какая?

– Слева.

Проходим шагов десять. Боря:

– Вроде ничего.

Подходим. Здороваемся. Представляю:

– Борис, мой лучший друг. Спортсмен, чемпион, приятель Юрия Гагарина.

Валя:

– Женя, ну не загибай. Про Гагарина точно врешь.

Делаю удивленное лицо:

– Боря, скажи?

Боря скромно:

– Ну, какие приятели, так, знакомы.

Идем по дорожке молодого парка на высоком берегу Невы. Девочки все пристают к Боре с Гагариным. Боря самозабвенно и очень убедительно врет. Вопросы Гагарин задавал именно ему, Боре, и как ловко он на них отвечал, и как, расставаясь, Гагарин пожал ему руку. Вдруг Боря останавливается и протягивает Гале правую руку:

– Крепко пожми.

Галя смеется. Жмет Борину руку:

– Ну, пожала.

Боря с серьезным видом:

– Ты поздоровалась с Гагариным.

Она останавливается. Смеется:

– С каким Гагариным? С тобой.

Боря:

– Глупая. Я с тех пор руку не мою, а на ней отпечаток руки Гагарина.

Галя улыбается:

– И давно не моешь?

Боря смотрит в небо, что-то про себя считает. Наконец отвечает:

– Девятнадцать дней.

Девочки неуверенно улыбаются. Ясно, что Боря их почти убедил, и вера с неверием разделились в пропорции 50 на 50. Выходим к большой круглой клумбе, у которой стоит пара парковых скамеек. Боря останавливается и с деловым видом вытаскивает из кармана очередной взрывпакет:

– Сейчас будет салют!

Девчонки внимательно наблюдают. Пакет агрессивно ощетинился коротким куском бикфордова шнура. Очевидно, что Боря Гале понравился, и она уже проявляет о нем активную заботу:

– Боря, а это не опасно?

Боря, после некоторой паузы, с достоинством:

– Опасно! Для зеленых лопухов. Вот у нас в части пару месяцев назад у одного лопуха рванул пакет в руках.

Девочки хором:

– Ну и что?

Боря:

– Что, что, пальцы оторвало и всех делов-то.

Девочки с опаской смотрят на взрывпакет:

– Боря, а где нам стоять?

– Идите к скамейке, – распорядился он.

Девчонки быстрыми шагами уходят к скамейке и останавливаются метрах в семи-восьми от нас.

Боря поджигает шнур. Я бесстрашно стою в метре от него. Боря неожиданно оцепенел и пакет почему-то не бросает. В последнюю секунду, почувствовав неладное, я успеваю сделать шаг в сторону. Раздается оглушительный взрыв. Горячая взрывная волна бьет мне в грудь, на мгновение отключаюсь…

Мир постепенно возвращается в ощущениях. Слышу назойливый звон в ушах. Окружает меня черный плотный дым, вокруг летают какие-то клочки бумаги. ……Сквозь дым начинает просвечиваться Борина фигура. Он стоит неподвижно, как памятник, с поднятой правой рукой. Вспоминаю про лопуха, в животе холодеет. Внимательно смотрю на Борину руку: она, слава Богу, цела. Дальше вижу подобие накидки из болоньи, в которую превратился роскошный итальянский плащ, взрывная волна разорвала его по швам. Совсем не в тему начинает душить смех, представил, как хорошо в эти болоньевые полосы можно заворачивать селедку. Взгляд останавливается на Борином животе, внутри опять все холодеет – в нем дымится черная дыра диаметром сантиметров тридцать. Вдобавок почудился запах паленого мяса. Я уставился на Борин живот, дым рассеялся еще больше, и я рассмотрел, что это не дыра, а черная копоть на коже. Дымятся же обгоревшие края толстой заграничной рубахи, которая, видимо, спасла Борин живот от более серьезной травмы. Боря все стоит в той же позе. Вспоминаю про девчонок. Перевожу взгляд на них. Они почему-то держатся за животы, и вижу, что хохочут. Ощущение, что нахожусь внутри немого фильма. Вижу, но ничего не слышу. Пытаюсь вывести Борю из оцепенения. Говорю:

– Боря, ты в порядке?

Вроде говорю, но слышать ничего не слышу. Мелькает мысль, что он тоже ничего не слышит. Делаю шаг по направлению к Боре и вижу, что в его глазах появляется мысль. Наконец Боря зашевелился, опустил правую руку и начал ее ощупывать левой. Я внимательно рассматриваю Борин живот. Пятно похоже на громадную татуировку в виде овальной кляксы. Под кожей полно гари и даже мелких кусочков бумаги, кое-где выступили капельки крови. Боря взял меня за плечо и показал глазами на Неву.

Держась друг за друга, мы медленно пошли к реке. Видно, сильно пекло живот, и Боря прямо в одежде лег животом в воду на мелководье. Минут пять он лежал неподвижно, на лице можно было прочитать подобие удовольствия. Наконец Боря очухался настолько, что осознал необходимость двигаться к дому.

И повел я контуженого приятеля домой. По дороге начал возвращаться слух, и я стал выяснять, что случилось, почему не бросил взрывпакет.

Оказалось все очень просто. В последнее мгновение Боря на секунду задумался. Когда зажег бикфордов шнур, на глаза вдруг попалась большая глиняная урна, и мелькнула «мудрая» мысль пакет не подбросить, а кинуть в урну. Этой мысленной заминки хватило, чтобы случился такой страшный конфуз.

До конца отпуска Боря с друзьями почти не встречался, а в основном сидел дома, залечивая раны и восстанавливая пошатнувшиеся взаимоотношения со своими родителями.

Каждый день, как только над Кировском опускались сумерки, на Неву на маленьком парашютике медленно опускалась горящая белым ярким светом и тоскливо воющая ракета.

В темноте ходил на Неву и расстреливал привезенный арсенал Борис. Должно быть, ему это нравилось. Видно, состояние души где-то соответствовало звуку, издаваемому ракетой под названием «Сигнал химической тревоги».

После этого случая Боря сильно изменился. Совсем пропала бесшабашность в поведении. Он резко повзрослел.

Жизнь так устроена, что все мы, идя по ней, в какой-то момент переходим в другую возрастную группу и переходим скачкообразно.

Видимо, Борин ангел-хранитель поставил такую жирную точку на затянувшейся юности, оберегая, наверное, его от более крупных неприятностей.