Читать книгу Рассказы - Евгений Анатольевич Ткаченко - Страница 14

Жизнь моя в молодые годы протекала отчасти в деревне Сологубовка, расположенной всего в двадцати пяти километрах от города Невдубстроя впоследствии Кировска, в котором я родился. Дело в том, что эта деревня – родина моей матери, и жила там не только моя бабушка, но и полдеревни близкой и дальней родни.

Сологубовка 50—60-х годов вспоминается в полном соответствии с описанием русской деревни нашими классиками. Надо сказать, что и деревня-то классическая. Центральная дорога, по обеим сторонам которой расположены избы. На задах, вдоль всей деревни, протекает быстрая речка Мга. За рекой высокий холм, на котором расположена красивая, но с разрушенной колокольней, церковь. (Местный колхоз использует ее как склад). Деревня упирается в барскую усадьбу, в которой частично сохранился барский дом в два этажа и парк с вековыми дубами и липами. Судя по возрасту деревьев, парк был посажен лет 150 – 200 назад. За парком – «гульбище». Видимо, там в старину молодежь водила хороводы, жгла костры, веселилась.

От станции Мга до Сологубовки восемь километров. Поезд из Невдубстроя приходил на станцию Мга трижды в сутки. Прямо у поезда собиралась группа, порой человек до двадцати, и шли пешком. Кто-то шел до деревни Пухолово, расположенной как раз на половине пути, а основная масса направлялась в Сологубовку или Лезье. Дорога утомительной не казалась даже в знойное лето, поскольку все друг друга знали и шли с разговорами, шутками и смехом. Как только проходили Пухолово, всегда устраивали небольшой привал.

Подходим к Поклонной горе, с нее открывается прекрасный вид на деревню и церковь. Старые люди ставят на дорогу свои котомки и истово крестятся. Мы продолжаем путь, спускаясь с очень пологой Поклонной горы в деревню. Именно этот кусочек дороги запомнился мне на всю жизнь. И запомнился он почему-то знойным летом.

Идем по дороге, и кажется мне, что спускаемся в волшебную долину, наполненную очень горячим и ароматным воздухом, и в этой долине неистово стрекочут кузнечики, совсем как цикады на юге. В душе восторг и ликование, усталости как не бывало. Такое настроение, наверное, у всех, поскольку наша группа явно добавляет ходу. Веселые и бодрые входим в деревню. У каждого дома обязательно стоит хозяйка, кланяется в пояс и приветствует нас. «Здоровкается», как говорят местные, при этом остренькими глазками внимательно рассматривает каждого, соображая, кто таков и к кому идет.

Входим мы в деревню Сологубовку, которая простирается вдоль реки до самого моста. Сразу за мостом на холме Успенская церковь. Своим названием деревня обязана графу Ивану Антоновичу Соллогубу. Польский шляхтич сделал в России военную карьеру, став генерал-майором. В 1784-м получил от Екатерины II в подарок имение Успенское, куда переселил своих крестьян из Польши и Литвы. После Сологуба деревней владели купцы Кусовниковы. С 1837 года начинается юсуповский период владения имением. Князь Борис Николаевич Юсупов стал в 1849 году инициатором строительства каменной церкви Успения Божией Матери. Успенская церковь была построена в 1851 году по проекту петербургского архитектора В.Е.Моргана на высокой конусообразной «Божьей горе». Проект церкви в 1850 году утвердил сам император Николай I. В 1880 году по инициативе церковного старосты Дмитрия Бычкова и настоятеля Успенской церкви протоиерея Николая Лебедева храм был расширен и построена колокольня. Освященный в 1881 году храм сохранился в таком виде, и после революции.

Сразу за Успенской церковью начинается деревня Лезье. Обе деревни до революции входили в имение Юсуповых Благовещенское. Интересно, что Сологубовку и Лезье населяли совсем разные люди, и контактов между ними почти не было. Разными они были абсолютно во всем. Жители деревни Лезье занимались землепашеством, а в Сологубовке проживали сапожники и столяры (мой дед Кузьма был сапожником). Лезье населяли православные, которые и были до революции прихожанами Успенской церкви. В Сологубовке жили раскольники-федосьевцы, которых Сологуб привез из Польши. Староверы в Успенскую церковь не ходили, и до войны у них был свой молельный дом. Когда верующих поубавилось, молиться стали в домах прихожан. Староверы жестко соблюдали ритуалы, установленные верой. В быту – это культ чистоты, каждый пользуется только своей посудой и своими столовыми приборами, ко всем праздникам генеральная уборка жилища обязательна, курить в доме запрещено и т. п. На православных смотрели сверху вниз, веру их считали неправильной, а самих православных называли грязнулями. Молодежь же и вовсе считала лезьенских неверующими, поскольку церковь была закрыта, а ее настоятель репрессирован властью.

Несмотря на все это молодежь деревень тянулась друг к другу. Летом, теплыми вечерами устраивали они танцы под баян или гармонь на границе между деревнями на мосту через речку Мгу. Аккомпанировал танцам, конечно, и постоянный шум падающей с плотины воды.

Моя бабушка, Евгения Прокофьевна, была одним из самых главных действующих лиц в группе староверов. Интересно, что на современном русском языке она не читала вовсе, но бойко читала духовные книги по-старославянски. Службы чаще всего проходили в доме бабушки, поскольку ее дом в деревне был самым большим, и у нее сохранились старинные иконы, одна икона, помню, в большом серебряном литом окладе.

Насилия, по поводу веры, бабушка никогда не чинила. Однако я из любопытства с ранних лет довольно часто присутствовал на службах. Поражали книги, которые читали во время службы, да то, пожалуй, и не книги, а фолианты какие-то, только толщина сантиметров пятнадцать. Текст написан вручную, красивыми буквами, по-старославянски.

Книги на службу откуда-то каждый раз приносили, а сразу после окончания молитв уносили. Руководила службой неизменно Прасковья Федоровна Пешкина.

Пашечка Пешкина (так ее все называли) – самый грамотный человек в деревне и, пожалуй, единственный, кто мог толковать Священное Писание. Последний раз я присутствовал на службе, которую она вела, в конце 1974 года. Прасковья Федоровна была уже 90-летней старицей и почти все время сидела под иконостасом. Служба длилась всю ночь, и мы с питерским приятелем Володей Павловым отстояли ее до самого утра. Своей стойкостью произвели впечатление на всех и получили утром приглашение от Прасковьи Федоровны выпить чаю вместе с прихожанами. Мы сбегали в сельмаг, принесли бутылку водки. От рюмочки ни одна старушка не отказалась.

Дети Евгении Прокофьевны хоть и называли себя староверами, но были атеистами, и я никогда не видел, чтобы бабушка вела среди них религиозную пропаганду. Как же сильно она от всех отличалась! В семьях таких крепких и энергичных людей, как ее дочери, да и между дочерьми, трения, конечно, возникали, и бабушке всегда хватало мудрости без шума и быстро улаживать конфликты. Теперь я понимаю, что эти большие сильные люди, дочери со своими мужьями, внутренне ощущали духовное превосходство над собой маленькой безграмотной старой женщины, слушались и уважали ее.

Помню, одна из дочерей пришла жаловаться на своего мужа. Бабушка спокойно выслушала, попросила позвать мужа и говорит:

– Петя, выйди со своей женой во двор и дай ей хорошенько.

Петя, конечно, не послушался, но дочь была поставлена на место и конфликт исчерпан.

Безусловно, вера давала мудрость, силы, и накладывала особый отпечаток света и благородства на внешний вид бабушки. Этот свет, как и свет солнечный, можно разложить на семь основных составляющих, там присутствуют любовь, справедливость, терпимость, мудрость, доброта, смирение и красота. Таких лиц, к сожалению, так мало, даже на службе в храме они встречаются нечасто. Такое лицо у отца Вячеслава (настоятеля храма в Сологубовке). При первой же встрече не проповедь, хотя и проповедь тоже, но весь облик его и, главное, лицо покорили меня.

Деревенский быт 50-х годов мало, чем отличался от дореволюционного. Интересно, но через бабушку и ее товарок мне удалось почувствовать то, дореволюционное, время. Помощниками здесь были их вера (старообрядчество) и их пол. И то и другое – консервативные начала. Не случайно от них я никогда не слышал слова Ленинград, а только Питер.

Идиллия дня в деревне. Сплю на русской печи (летом любимое место сна – сеновал на чердаке). Первое пробуждение от крика петухов, следующее – уже от шума самовара. Самовар, конечно же, на углях, и поставить его целый ритуал. Для меня бабушка варит на завтрак яичко. Варит забавно: моет его, заворачивает в марлю, опускает в кипящий самовар и прижимает крышкой. В это время на чай приходит соседка. Чай в деревне не завтрак, не потребление пищи – это важное культурное мероприятие.

Чинно подруги садятся за стол, на котором уже пыхтит самовар, наливают чай, и начинается неспешный разговор. Чай пьют очень горячий из блюдца и вприкуску с самыми дешевыми конфетами под названием подушечки. Разговор начинается, как правило, с хозяйства.

Обсуждается, как несутся куры и как петух с ними управляется, каковы у него отношения с петухом соседки. Тут же затрагивается жизнь и взаимоотношения других важных животных, например котов. Неспешный разговор плавно переходит на детей, внуков, соседей. Особое место занимает больная тема – пьянство и непутевость мужиков. Иногда, в случае когда кто-то проходит по дороге мимо окон, беседа переключается на некоторое время на проходящего, а потом снова возвращается в свое русло. Заканчивается чаепитие обычно разговорами о богомолье и о чудесах.

Я уже совсем проснулся и думаю, куда сегодня уговорить идти приятеля Шурку – на рыбалку, или за грибами? Есть, конечно, и другие варианты. Взять, например, фонарик и забраться в подполье церкви, но туда лезть страшно, там могилы. В прошлый раз заглядывали в пролом и видели там громадную плиту, на которой написано, что под ней лежит купчиха и скорбит о ней купец второй гильдии.

День в детстве длинный, и успеваем мы с Шуркой и за грибами, и на рыбалку, и в церковь. Ложусь спать, в комнате темно, горит только лампадка у иконостаса. Там же, у иконостаса, бабушка с табуреточкой для поклонов, в руках лестовка. Засыпаю под бесконечную молитву:

– Господи, помилуй… Господи, помилуй… Господи, поми….

В Сологубовке штук пять больших домов в два этажа, первый этаж из бутовой плиты, а второй из бревна. Все дома построены до революции. При советской власти ни одного частного строения хотя бы близкого по размерам к этим домам не появилось. Все только разваливалось и постепенно приходило в негодность.

В деревне все на виду и цена каждого всем известна, а ценились у мужиков умение и трудолюбие. Умелый да трудолюбивый, да из путевой семьи имел возможность взять хорошую невесту, построить большой дом и наплодить детей. Бабушкины семь детей имели семьи, все упорно трудились в разных областях народного хозяйства, но никто из них при советской власти не смог построить двухэтажного дома и вырастить больше двух детей.

Советская власть разрушила здоровый деревенский уклад жизни, сложившийся за столетия, она перевернула все с ног на голову. Пропало понятие «непутевый». Природно-непутевые с руками и головой набекрень, были поставлены у власти, а путевые названы кулаками и ограблены. Самое главное и ценимое мерило правильности жизни – жить по совести, а значит, по заветам Христа, властью было высмеяно и уничтожено.

Результат – разруха и доблестное пьянство мужчин на деревне. В Сологубовке даже мощное противодействие пьянству староверами не затормозило процесс. Вера, аскетизм и консерватизм староверов были в сильном противоречии с идеологией существующей власти.

Власть победила, и службы староверов в деревне прекратились. Победила ловким приемом, оторвав от корней и переманив в свои ряды морально нестойкое молодое поколение.

Наблюдая текущую во времени жизнь Сологубовки, можно с уверенностью сказать, что тоже было и по всей стране, пожалуй, еще и в худшем варианте.

Уж очень красивое место для постоянного жительства выбрали наши предки. Через всю деревню протекает быстрая река Мга, очень похожая на горную речку, но только вода в ней коричневая. Свою воду Мга несет из болот и бежит в глубоком овраге, глубиной местами метров двадцать. Дно и обрывистые стенки оврага – известняковые плиты. Сологубовка находится в месте, где река разворачивается почти на 90^о. В этом углу один берег пологий, здесь-то и расположилась деревня. Видимо, Сологубовка заняла место древнего озера, в которое когда-то впадала река. Поскольку деревня в низине, отличается она от всех окружающих ее населенных пунктов своим микроклиматом. Замечено, что летом в Сологубовке на два-три градуса теплее, чем, например, в Кировске.

Речка в детстве представлялась чем-то волшебным. Что только в ней не водилось, причем в изобилии: налим, голавль, бычки, лежаки, и, конечно, широко распространенная рыба – ерш, плотва, окунь и щука. Громадными стаями плавала удивительная рыбка под странным названием «сека». Самочка серенькая, маленькая, самцы значительно крупнее и пестрые до невозможности – зеркально-сине-красно-зеленые, в точности красивые аквариумные рыбки. Рыбу эту очень любили дети, коты и один деревенский дед с громадной бородой. Дети любили ее ловить, уж очень хорошо она клевала, коты – есть, а дед из этой рыбки любил уху. Местное население «секу» почему-то в пищу не употребляло, видно, настораживала пестрая окраска самцов.

В какой-то период лета по реке в изобилии шла минога. Порой видишь: с десяток миног присосались к одному камню на дне и развеваются по течению, как водоросли. Местное население к миноге относилось брезгливо и даже за сходство со змеями опасалось ее.

Кто-то мне рассказал, или я вычитал, что минога вкусный, деликатесный продукт. И вот однажды в течение получаса руками наловил я в речке с десяток миног. Принес во двор. Ну, думаю, сейчас нажарю и попробую, что это за деликатес такой. Разжег во дворе печь, а летом тогда готовили на улице, поставил сковородку, налил масла, положил миноги, и тут во дворе появляется бабушка и со словами: «Ах ты, бес этакий, сковородку мне змеями поганить» – выбрасывает весь деликатес котам. Таким образом, проба этого продукта оттянулась на целое десятилетие.

В то время река была разделена плотиной. Выше плотины она была полноводная, тихая и такая проходила по парку барской усадьбы. Словосочетание «пойдем в парк купаться» – будит приятные воспоминания. Ниже плотины вода бежит быстро и напоминает горную речку.

На плотине в будке находился почти постоянно старый, старый дед. Звали его все мельником, говорили, что раньше здесь была мельница, и он был ее хозяином. Сейчас там стояла динамо-машина и давала электроэнергию для освещения деревни, а мельник надзирал за ней. Несмотря на почтенный возраст, иногда он крепко выпивал, а выпив, спал на мешках в будке. Водку он добывал с помощью натурального обмена. Поздно вечером поднимал шлюзы, за ночь вода уходила, а в лужах оставалась рыба. Крупную он собирал в корзину, садился с ней у своей будки и рыбу менял на водку.

Дед он был добрый, с мальчишками дружил и в лужах оставлял рыбу и для нас. Если не прозевать момент и встать очень рано, то из луж можно было сачком наловить еще много рыбы. Как только он опускал шлюзы, вода быстро наполняла реку, и рыба из луж уходила в нее.

Установил мельник рекорд долгожительства для мужчин этой деревни, не побитый и до сих пор. Прожил он на белом свете 93 года.

За время, проведенное в деревне, удалось мне обойти все окрестные леса и болота.

Как же природа здесь была богата на свои дары! Грибы – на любой вкус: белые, красные, подберезовики, называемые здесь обабками, лисички и опята. Особенно большое изобилие ягод. В разное время лета мы ходили за гоноболью, малиной, черникой, морошкой, а осенью – за брусникой и клюквой. И носили все это богатство ведрами и корзинами. Любимая ягода почти всех и гвоздь каждого сезона, конечно, морошка. Варенье из нее восхитительное, вкус медовый, а когда его варят, то медовым ароматом пропитывается весь дом.

Прошло много лет, и красоты в деревне и вокруг нее явно поубавилось, а в речке практически исчезла рыба. Возможно, это связано с тем, что ушло в мир иной поколение людей верующих, поколение, жившее в гармонии с природой, и сменилось, как и везде, людьми, выросшими при советской власти с установкой: природу безжалостно покорять и властвовать над ней. Рукотворная красота, которую оставили нам наши предки, совсем уже почти вся исчезла или превратилась в руины, как церковь на Божьей горе.

И сокрушалась душа в безысходности, и не верилось, что возрождение возможно. Но вот всего-то лет пять-шесть назад случилось чудо. Случилось совсем нелогичное и неестественное. На фоне всеобщего развала и разрухи не только внешней, но и в головах и душах населения, вдруг встал, как Феникс из пепла, храм Успения Божией Матери, и вокруг него стала возрождаться красота и радость. Оказалось, чудо это связано с человеком и, конечно, с верой.

Успенский храм и Парк Мира

Храм восстановлен благодаря трудам, вере и энергии практически одного человека – протоиерея отца Вячеслава. Появился в деревне приход, и уже пятый год регулярно проводятся службы. Восстановлен не только храм, но за четыре года сформирован прекрасный архитектурно-парковый мемориальный комплекс, который объединил в одно целое воинское немецкое захоронение, Успенский храм, обустроенный храмовый родник и Парк Мира с аллеей скульптур.

Смотришь на это чудо возрождения и начинаешь понимать, как много может сделать один человек и что человеку, преисполненному верой, возможно все.