Читать книгу Рассказы - Евгений Анатольевич Ткаченко - Страница 16

Родился я и вырос на берегу Невы и всего в восьми километрах от Ладоги. Сколько же радости за свою жизнь получил от купаний, рыбной ловли и созерцания в разное время года и суток этих красивейших водоемов. Однако сейчас, на старости лет, память моя парадоксальным образом ставит впечатления от моих посещений Синявинских карьеров на первое место. Может потому, думаю, что правильнее назвать это нужно даже не посещениями, а путешествиями, хотя пути до них было всего двенадцать километров по лесной дороге, но какие же чудные были эти километры! Сказочные путешествия, да и только, обязательно с приключениями. Удивителен такой парадокс моей памяти еще и в том, что посещал я эти карьеры на протяжении всего десяти лет, первое мое путешествие туда состоялось в 13 лет, а последнее в 24 года. Невой же и Ладогой наслаждался практически всю жизнь. Да что же это за феномен такой – Синявинские карьеры!?

В 30-е годы развивающейся промышленности Ленинграда требовалось все больше электроэнергии, пущенная в эксплуатацию к тому времени Волховская электростанция уже не справлялись с возросшими энергетическими мощностями растущего города. В 1931 году на левом берегу Невы, а это на территории Невдубстроя, городка, где я родился, начинается строительство тепловой электростанции, топливом которой должен был стать торф с расположенной поблизости Синявинской торфяной залежи.

Происхождением своим карьеры обязаны интенсивным торфоразработкам, которые велись в этих болотах в прошлом веке, начиная с 1928 года.

Синявинские карьеры

Результатом этих разработок стала группа карьеров протяженностью примерно 11 километров с юго-запада на северо-восток, а по ширине до 3 километров. Представляют они собой ровные прямоугольники в среднем 30х80 метров, а получились такими вследствие применяемой в то время технологии добычи торфа гидроспособом. Разделяют прямоугольники, так называемые бровки, метров по пять шириной. По ним ходят рыбаки и охотники. Все бровки на карьерах заросли березами. Осенью из-за этого карьеры представляют собой удивительно красочное зрелище. Желтые березы и даже поверхность воды покрыта желтыми листьями, все окружающее тебя пространство кажется золотым. В солнечный день это золото светится и переливается из-за ветра, который колышет березы. Картинка фантастическая.

Идя по бровкам со спиннингом, порой выходишь и к большим линзам воды, примерно 400х500 метров, иногда с островами, заросшими мелколесьем, наверное, до начала торфоразработок представляли они собой озера. На них самая большая на карьерах глубина, до двух метров, и только там водятся окуни. Зимой по первому льду мы ловили окуня, конечно, на озерах. Есть озеро, которое рыбаки называют Негритянским морем, там почему-то очень темный торф и щучка, пойманная в этом озере, с черной-черной спиной, как головешка с пожара. Забавен диалог между рыбаками, явно непонятный для рыбака незнакомого с карьерами. На бровке встречаются двое знакомых со спиннингами в руках. Один спрашивает:

– Саня, ну как сегодня?

– Плохо, Коля. Иду домой. Руки отмахал и всего-то взял пару карандашиков-негритят.

Вообще глубина карьеров от 0,5 до 1,5 метра. Мелкий водоем, дно – торфяник, ил и много растительности – это любимое место обитания карася! Карась там, в основном красный, но попадается и серебристый. В большинстве своем весом до 250 грамм, ловятся и более крупные экземпляры. Отец мой однажды поймал карася, который потянул целых 1600 грамм. Еды для карася много, поэтому и большие, и маленькие карасики жирные и вкусные. А чтобы карась не дремал, в карьерах окуня и щуки предостаточно, но они небольшие. Пойманная мной самая крупная щука потянула ровно килограмм, а окуня больше 300 грамм поймать ни разу не удалось.

Может быть, такое теплое чувство к Синявинским карьерам поселилось в моей душе потому, что в детстве они оказались той «буренкой», которая вскормила меня, а в юности насыщали красотой и необходимыми для того возраста приключениями. Все детские годы и дома, и на улице я только и слышал: карьеры, карьеры, карьеры. Они кормили не только меня, но и многих взрослых. Отец регулярно ходил туда с мережами, а осенью, когда открывалась охота, брал еще и ружье. Ходил пешком и, как правило, с ночевкой. Караси и щуки были на нашем столе почти круглый год, а с конца августа к ним добавлялась еще и дичь.

Интересно, что первый и последний раз меня доставили на карьеры мотоциклом, а все остальные разы моим конем был велосипед. Как только я слегка подрос, начал приставать к отцу с просьбами взять с собой на карьеры. Он слушал и отмалчивался. Мне было уже тринадцать, когда в конце августа отец вдруг объявил, что он с приятелем едет мотоциклом с коляской на открытие охоты, на карьеры, и они решили взять меня.

Как же я был рад, тем более, что мы едем с ночевкой. Провести ночь в лесу у костра с охотниками – это была моя мечта. Целый день потратил, налаживая спиннинг и подбирая блесны.

Вечером, как только отец вернулся с работы, я тут же начал выяснять про ночевку у костра. На что он сказал, что ночевать будем в доме лесника. Услышав это, я даже чуть расстроился. Тогда мое сознание воспринимало ночевку в лесу у костра – как что-то очень романтичное. Все свое детство, встречая отца с охоты, я ощущал исходящий от него этот запах костра и леса, который казался мне самым вкусным запахом на свете. Я уже представлял себе, как об этой ночевке расскажу пацанам во дворе, и даже запланировал надеть куртку, в которой буду у костра, чтобы и они почувствовали этот волшебный запах.