Читать книгу Собрание сочинений. Том 3 - Евгений Евтушенко - Страница 83

Я так много когда-то тебе обещал,

ну а дать ничего не могу —

                                          обнищал.

Обещал тебе нас в синеве и листве,

на зеленой листве,

                             голова к голове,

и по вишне прохладной за каждой щекой,

и томительно пахнущий сеном покой.

Мы хотели в Ирпень,

                                 в полудрему и лень,

где, наверное, есть тот обрыв или пень,

на котором писал под левкои и лес,

убегая сюда,

                   гениальный беглец…

Но сегодня нельзя убежать никуда

от стыда за историю,

                                как от суда.

Льют по-лютому ливни,

                                     безжалостно льют,

размывая надежды на мир и уют

для тебя и меня,

                         в синеве и листве,

на зеленой траве,

                           голова к голове…

Лакировщики борщ поглощают,

                                                  урча.

Видный критик подходит —

                                            он мне до плеча.

Но он все-таки треплет меня по плечу:

«Вот сейчас вы такой, как давно я хочу.

Не попались на удочку лестной молвы,

и к гражданской тематике вырвались вы…»

Я в глазах твоих вижу презренье и стыд.

Похвалою его

                     для тебя я убит.

Ты не верь —

                    я не тот,

                                я не тот,

                                            я не тот!

Просто весь я раздроблен,

                                         как в паводок плот.

Этот критик – он врет.

                                    Ты не слушай вранья!

Мои щепки ему по душе,

                                       а не я!

Ну а ты говоришь:

                            «Нет,

                                    ты именно тот.

Ты не плот, а эпохой взлелеянный плод.

Ты – любимчик эпохи,

                                    примерный сынок…» —

и прекрасный твой взгляд нестерпимо жесток.

Говоришь ты —

                        эпоха мне кровная мать.

Разве мать, она может калечить,

                                                  ломать?

Как коня, хомутали меня хомутом.

Меня били кнутом,

                              усмехаясь притом.

А сегодня мне пряники щедро дают.

Каждый пряник такой

                                   для меня, словно кнут…

Что – я этой эпохи лелеемый сын?

Оцепляется проволокой Берлин,

и в ООН по пюпитру чуть-чуть под хмельком

обнаглевший хозяйственник бьет башмаком.

Погляди на него – вот эпохи дитя.

Разыгралось дитя, и уже не шутя.

Нет квартиры у нас. Он на это плюет,

за ракетой ракету готовя в полет.

Над Ирпенью

                     сырая осенняя мгла.

Лакировщики мрачно играют в козла.

Голодает Россия, нища и боса,

но зато космонавты летят в небеса.

Я страшней обнищал —

                                     я душой обнищал.

Ты прости, что так много тебе обещал.