Читать книгу Собрание сочинений. Том 4 - Евгений Евтушенко - Страница 112

Я счастлив тем, что являюсь одним из свидетелей и участников Великой Реабилитации: реабилитации нашей веры в самих себя. Эта Великая Реабилитация невозможна без осуждения бывших «судей», их недозволенных методов, без осуждения насильственно навязанных лжетеорий – политических и научных, превращавшихся в антинародную практику. Эта Великая Реабилитация невозможна без конкретной реабилитации конкретных людей, конкретных книг, теорий, которые должны превращаться в народную практику демократии.

Начало этой Великой Реабилитации положил XX съезд партии. Затем в стрелку на часах истории вцепились руки тех, кто боялся правды. Но стрелку удалось только замедлить, а не сломать.

Перестройка должна быть гарантом развития духовного и материального, и все прогрессивное человечество гарантом безопасности всех народов. В негативном отношении к перестройке смыкаются реакционеры Запада и наши внутренние догматики, которые переходят ко все более агрессивным действиям. Я приветствую справедливую отповедь антиперестроечному манифесту в «Советской России». Под этим манифестом стояла только одна фамилия, но могли бы стоять и другие немалочисленные фамилии врагов перестройки, с которых постепенно спадает маска политической мимикрии.

Есть две лакмусовые бумажки для выяснения отношения к перестройке. «Скажите мне, что вы думаете о тех, кто сажал, и о тех, кого сажали, и я вам скажу, что вы думаете о перестройке». (Из понятия «те, кого сажали» я, разумеется, выбрасываю уголовников, фашистских подручных и прочий сброд.) На первой лакмусовой бумажке люди ловятся иногда по недостаточной информированности о преступлениях тех, кто сажал, хотя пора бы перестать оправдываться наивностью. Чаще всего это не наивность незнания, а нежелание знать. На второй лакмусовой бумажке ловятся, когда проявляют недоброжелательство к реабилитируемым. Что может быть неблагороднее, чем опорочить уже опороченных, плескануть чернильными кляксами на репутации тех, кто погиб в собственной крови! Такие антигуманные попытки прикрываются обычно тем, что мы, дескать, за реабилитацию, но не за идеализацию…

Но представьте, что в наш дом после множества лет мыканий за колючей проволокой возвращается невинно осужденный, когда-то названный шпионом, убийцей, вредителем человек? Первая естественная реакция, если мы люди, – это наша радость, счастье, что он жив, что мы можем прижаться к его груди, в которой, к счастью, еще бьется сердце. Возможно, у этого человека, пока он был на свободе, были свои недостатки. Возможно, когда-то однажды в пылу дискуссии он несправедливо отозвался об одном писателе, иногда ошибался и в теории, и в практике… Но все-таки с нашей стороны была бы безнравственной такая первая реакция на возвращение реабилитированного, если бы мы обрушили на него наши упреки и обвинения в адрес его когда-то совершенных ошибок, вместо того чтобы перво-наперво порадоваться его оправданию, его возвращению!

Мелкие попытки опорочить Великую Реабилитацию в конечном итоге обречены на провал. Но только в том случае, если мы каждый раз вовремя будем противопоставлять этим попыткам бережно и мучительно собираемую нами по крупицам правду. Нельзя позволить снова опорочить уже однажды опороченных.

1988