Читать книгу Собрание сочинений. Том 9 - Евгений Евтушенко - Страница 88

Царь-мужик,

                  самородок на стебле

                                           сломавшемся кукурузном, —

это он вытягивал на горбу,

                                            желваками бугрясь,

гроб эпохи своей,

                             надрываясь под грузом,

от холопского страха дрожа,

                                          оступаясь в кровищу и грязь.

Царь-мужик,

                там, в Калиновке, лапавший девок на лавках,

ненавидевший терку,

                          которой на сталинской кухне был терт,

он сыграл простачка-дурачка

                                          в развеселеньких бородавках

и царю-пахану отомстил

                     за подсунутый в пьянке под задницу торт.

И за то, что внутри волчьей стаи

                                                      пошел на восстание

и разламывать начал

                                  барачную нашу тюрьму,

и за то, что, все ногти о страх ободрав,

из себя выцарапывал Сталина,

благодарными будем ему.

Не по-царски носил свою голову он,

словно шляпой покрытую редьку.

«Коммунизьм» для него

                                       был одним из треклятых,

непроизносимейших слов.

Он Гагарина и Солженицына крестный отец,

                               да и в живописи юморист-теоретик.

Сколько дров наломал, но зато сколько спас он голов!

Запихали в могилу его.

                        Сдался, капитализму могилы не вырыв.

Что-то скучно без стука

                           мужицким пахучим ботинком в ООН.

От хрущевских ракет

                                   и до нынешних рэкетиров —

вот зигзаги сегодняшних

                                         поствавилонских времен.

Чтобы память Хрущева почтить,

пригласила семья не лепилку-мазилку,

                                           а штрафбатовца-скульптора,

кто его матом в Манеже покрыл.

Мрамор был черно-белый, как совесть,

                                      а оттепель сунули в морозилку,

и для нас, как для новояпонцев,

                                              Курилами сделался Крым.

Все же лучше хрущобы,

        чем кров, бывшим братством народов сожженный.

На могилу царя-мужика,

                                         кто отходчив бывал и жесток,

его бранью когда-то крещенный,

                                          но все-таки им защищенный,

опускаю нельстивый,

                                   зато и нелживый цветок…