Читать книгу Театральный проспект, 17/6 - Евгений Горбатенков - Страница 2

Я смахнул сообщения с экрана и раздражённо бросил телефон на край стола. Мысленно выругавшись, я уселся в кресло и скрестил руки на груди. Бумажная стена, которую с завидным старанием возводил Андрей, становилась всё выше. Я уже решил, что отвечу отказом на любое, пусть даже самое интересное предложение, но всё же позволил брату закончить: порой его инициативы приносили прибыль; впрочем, куда чаще они приносили убыток.

– Итак, туалетная бумага, – подытожил я и выдохнул. – Интересно, и за что ты меня так ненавидишь?

– Ненавижу?! Да я люблю тебя, как родного брата!

– Так я и есть твой родной брат, дубина!

– Видишь, значит, я говорю правду! Кстати, у меня тут не только бумага: кухонные полотенца, салфетки, губки…

– То есть всё, чем можно вытирать задницу?!

– Ха-ха, отличный слоган: «Проказница – всё, чем можно вытирать задницу»! – протянул Андрей и рассмеялся.

– Ты серьёзно?! «Проказница»?! – возмутился я, карикатурно подражая Андрею. – Погоди, но почему на упаковке мужская физиономия?!

– Хм, понятия не имею… Это хозяин фабрики – наш будущий клиент, – ответил брат и передал мне один из рулонов.

– Ну уж нет, я не стану работать с человеком, который приравнял своё лицо к листу лопуха!

– Его лицо напечатано только на упаковке, внутри – название и ароматизатор.

– Ах, только на упаковке! Это же совершенно меняет дело! – иронично подметил я и развернул рулон кончиком ручки. – Ароматизатор… Почему людям вообще важно, как пахнет туалетная бумага?.. Погоди-ка, так эту отвратительную вонь ты принёс с собой?!

– Вообще-то, она называется «морской свежестью»!

– То-то я смотрю, что меня ещё и подташнивает! Знаешь, собирай своё барахло и убирайся! Не хочу даже говорить об этом!

– Пфф, и когда ты стал таким брезгливым, Платоша?

– Дело не в брезгливости, а в сохранении имиджа! – заявил я и запустил рулоном в брата. – Посмотри на стену за моей спиной: пять последних контрактов мы заключили со средними или крупными брендами – зачем нам опять опускаться до «Проказницы»?!

– Потому что её хозяин заплатит столько же, сколько твои хвалёные бренды вместе взятые, – довольно ухмыльнулся Андрей.

– И где же наш «туалетный утёнок» откопал такие деньги? – удивился я и ещё раз взглянул на довольную физиономию толстяка в спортивной кепке.

– Насколько мне известно, серьёзные люди вложились в его производство, чтобы очистить часть своих, скажем так, не слишком легальных доходов. Теперь им нужна видимость успешного бренда: продвижение онлайн, эффектная «наружка», яркие слоганы, листовки, песни…

– Ещё и песни?! Ты совсем ошалел: на кой чёрт кому-то сдались песни о туалетной бумаге?!

– Ха-ха, я думал, тебе понравится эта идея! К тому же, «ушные черви» работают лучше всего, ты ведь и сам это знаешь!

Я стыдливо ухмыльнулся и невольно напел один из последних «хитов», который записал специально для крупной сети строительных магазинов. Андрей довольно закончил строки и добавил к ним несколько танцевальных движений. Я запустил в брата ещё одним рулоном «Проказницы» и рассмеялся.

– Ладно-ладно, раз уж речь о такой щедрости, можешь принять заказ и использовать всю команду – я не буду возражать.

– Ммм, прости, но они хотят, чтобы всем руководил именно ты, – осторожно признался Андрей и предусмотрительно укрылся от очередного выпада. – Через три дня надо подготовить первые макеты и наброски презентации.

– Вот как… Знаешь, когда я умру – а это случится ровно через три дня – напиши на моём памятнике: «Проказница – всё, о чём мечтает твоя задница». Пусть люди знают, чему я посвятил свою жизнь, – сказал я и отыскал в столе полупустую бутылку коньяка и чистый стакан. – Чёрт возьми, десять лет я занимаюсь этой ерундой: реклама, песни, клипы… А когда-то я мечтал, что к этому времени все книжные магазины будут заставлены моими книгами…

– Да, а я хотел дрессировать дельфинов, – заметил брат и ловко опустошил мой стакан.

– Тараканов! Ты хотел разучить целый номер с тараканами! И поэтому мусорил повсюду, как свинья!

– Ха-ха, не припоминаю! Так или иначе, но теперь меня самого дрессируют жена и трое твоих племянников, которым, кстати, нужно покупать учебники, одежду, фрукты…

– Вот только не начинай: мне и так кажется, что твои дети живут на моей шее! В прошлую пятницу я выбрался из постели, чтобы отвезти их на осмотр к врачу! А ты хоть знаешь, сколько сил и денег я потратил, чтобы забраться в неё?!

– Прости, что вмешиваюсь со своей семейной чепухой в твою драгоценную холостяцкую жизнь…

– Ладно-ладно, святоша, умолкни и оставляй документы! Но запомни, что за подобную работу я берусь в последний раз!

– Ты ведь и сам знаешь, что не в последний.

– Да, знаю.

Андрей довольно ударил в ладоши и снова потянулся к моему стакану. В ответ я закрыл бутылку и убрал её со стола. То же самое я приказал сделать с продукцией «Проказницы». Пока брат наполнял свою сумку, телефон, к которому я нарочно не притрагивался всё это время, снова включился: на этот раз он окончательно выжил из ума и принял дюжину одинаковых сообщений.

– Проклятая рассылка! – зарычал я, усердно смахивая строки с экрана. – Ума не приложу, как от неё отделаться! Смс, мессенджеры, социальные сети, почтовые ящики – всюду одно и то же сообщение!

– И что в нём?

– Только адрес: Театральный проспект, 17/6, – ответил я и запустил пальцы в бумажник. – Представляешь, вчера утром почтальон принёс мне домой телеграмму! Да-да, самую настоящую телеграмму! Даже не думал, что их ещё отправляют… Да и сам почтальон, похоже, видел её впервые… Боюсь, что сегодня ко мне в окно влетит почтовый голубь или какой-нибудь индеец выпустит стрелу с посланием прямо из лука!

Андрей внимательно осмотрел телеграмму и с довольным видом сфотографировал её содержимое. Я тут же вернул себе послание, скомкал его и бросил в урну. Неожиданно прямо на окно уселся голубь. Взглянув на наши изумлённые лица, он безразлично взмахнул крыльями и улетел прочь. Брат рассмеялся. Я осторожно осмотрел подоконник и опустил жалюзи.

– Не будь параноиком, Платоша: реклама бывает навязчивой, – шутливо подметил Андрей и добавил: – Уж нам-то это хорошо известно.

– И всё же, как им удалось связать все мои контакты? Да и кому это – «им»?

– Ха-ха, если узнаешь, расскажи мне: с удовольствием вложусь в такой стартап! А тебе следует съездить по адресу и заложить его «кирпичами»!

– Я бы выложил десять этажей, только такого адреса не существует! Театральный проспект, 17/5 – вот последняя точка на карте!

– Но это же старый город! Знаешь, как бывает: кто-то купил курятник во дворе, быстренько переоформил под офис и забыл добавить на карту – только и всего.

– Если это не прекратится, я позвоню в полицию и отправлю к этому курятнику картографа со служебной собакой!

Андрей ухмыльнулся и осторожно взглянул на часы. Я махнул ладонью и отправил брата за дверь. Погрузившись в документы «Проказницы» на бесконечно долгий час, я отправил копии секретарю и назначил встречу с дизайнером. Из офиса я отправился прямиком к машине. Спустя четверть часа я перебрался через центральный мост и остановился у знакомого ресторана в самом центре острова. Любимый столик у окна заняла какая-то парочка, так что пришлось сесть в пыльном углу у стены. Впрочем, вскоре эта неприятность показалась мне пустяком. Прямо на отполированном до блеска капоте моей машины кто-то вывел красной краской знакомую надпись: «Театральный проспект, 17/6». Я выругался и огляделся по сторонам, но не нашёл следов на асфальте. Наверное, мне следовало позвонить в полицию, но вместо этого я прыгнул за руль и нажал на педаль. Витрины и вывески сменяли друг друга до тех пор, пока я не увидел на столбе название проклятой улицы. Телефон снова очнулся – я невольно вздрогнул и случайно задел сигнал. Бросив машину под запрещающим знаком, я выскочил на тротуар и начал всматриваться в номера на табличках.

Отыскав дом под номером 17/1, я шагнул во двор через арку и тут же обнаружил ещё два. Вскоре я наткнулся на четвёртый, а чтобы найти пятый, прошёл через металлические ворота, покрытые паутиной и птичьим помётом. На этом мои успехи подошли к концу: дом-колодец оказался тупиком. Я сверил данные с картой, убрал телефон в карман и вернулся за ворота. На стене, в дюжине шагов от прогнившей лавки, я увидел стрелку-указатель с надписью: «Театральный проспект, 17/6». Краска была ещё совсем свежей и оставила на пальце отчётливый след. Сама стрелка указывала на едва заметный просвет между домами. Осветив дорогу телефоном, я брезгливо прижал пиджак к животу и пробрался сквозь туннель. На той стороне я увидел покосившийся старомодный особняк, выкрашенный в ядовито-зелёный цвет. Рядом с тяжёлой дубовой дверью стояла театральная афиша: до следующего представления оставалось около четверти часа; это была безымянная «комедия в 4 действиях», главные роли в которой исполняли Елизавета Павлова и Фёдор Курагин (последнее имя, впрочем, было перечёркнуто).

С трудом припомнив обстоятельства своего последнего визита в театр, я ухмыльнулся, распахнул двери и переступил порог. Внутри было холодно и сыро. Тусклый свет декоративных ламп указал на окно театральной кассы. Я присел, но разглядел в крошечной прорези лишь морщинистые руки старика в чёрном костюме; следов краски на них не было.

– Молодой человек, если Вы хотите успеть до третьего звонка, стоит поторопиться: у меня таки остался один последний билет, – с примечательным акцентом заявил старик и предъявил доказательство своих слов.

– Я рад, что у вас аншлаг, но хочу немедленно поговорить с тем, кто испортил мою машину.

– И что, таки дорогая была машина?

– Последняя модель, полная комплектация!

– И как же её испортили?

– Краской, чёрт возьми! Красной краской!

– Странно, обычно она использует гвозди.

– Кто?

– Судьба, молодой человек, – прохрипел старик с показным спокойствием. – Она становится настойчивой, когда игнорируешь её так долго.

– Ах, судьба?! – повторил я и в очередной раз попытался разглядеть лицо старика. – Простите, не заметил табличку «сумасшедший дом» на входе. Зачем же вы её сняли?

– Забавно-забавно. Мне всегда нравилось Ваше чувство юмора. Правда, тратить его на рекламу – досадное упущение.

– Не менее досадное, чем пустой карман, – словно оправдываясь, ответил я. – Так я могу поговорить с директором, или дождёмся приезда полиции?

– Он уже в зале – можете поговорить с ним, если купите билет.

– Будь я проклят! Сколько он стоит?!

– Тысячу пятьсот восемьдесят пять с полтиной…

– Сколько?! Почему так дорого?!

– Было бы ещё дороже, если бы мы принимали банковские карты.

Я услышал первый звонок и открыл бумажник. Обнаружив внутри ровно ту сумму, которую потребовал старик, я нахмурился и сжал купюры.

– Это какой-то трюк?

– Помилуйте, молодой человек, – обычная арифметика. Кстати, полтинника таки не хватает.

– Я не ношу монеты…

– Ох, зачем обманывать старого человека? Одну Вы держите в кармане пиджака уже почти полгода.

– Да нет же, – пробормотал я и с удивлением обнаружил монету в подкладке. – Но как это…

– Так Вы будете платить или нет?! У меня таки остался один последний билет!

Я растерянно протянул деньги и неловко обронил бумажник на пол. Когда я поднялся, окно закрылось; прямо перед ним лежали билет и чёрно-белая программка, которую я оставил на месте, так и не заглянув внутрь. Следующая дверь была стеклянной; за ней я увидел ещё одно окно, отделявшее гостей от входа в театр. Склонившись над новой прорезью, я увидел внутри знакомые руки.

– Это снова Вы?!

– В наше время люди редко ходят в театр – приходится экономить. Кстати, в гардеробе и в буфете тоже работаю я, так что, если хотите получить бинокль или бокал шампанского, скажите сразу.

– Нет-нет, я хочу просто поговорить с директором.

– Конечно-конечно, он уже в зале, так что можете проходить… Семнадцатый ряд, шестое место.

– Простите, но как я узнаю нужного человека?

– Ой, не морочьте мне голову: зрителя от директора сможет отличить даже рекламщик с пустыми карманами!

Окошко захлопнулось. Я убрал надорванный билет в задний карман и вошёл внутрь. Интерьер театральных коридоров оказался необычайно скромным, разве что немногочисленные декоративные свечи слегка разбавляли унылую картину. Гардероб пустовал. За стойкой бара тоже никого не было. На одном из столиков я увидел бокал с отпечатком красной помады и ту самую чёрно-белую программку. После прогулки по улице хотелось пить: вспомнив цену входного билета, я подошёл к бару и бесцеремонно открыл одну из бутылок. Блуждая между почерневшими зеркалами, я нашёл нужный вход и надавил на ручку.

Когда глаза привыкли к полумраку, я понял, что огромный зрительский зал пустовал. Слова старика про последний билет насмешливо отразились от стен. Я выругался и шагнул обратно, но дверь не поддалась. За дело принялся кулак, но результат остался прежним. Второй звонок окончательно вывел меня из себя. Я торопливо прошёлся вдоль стен, но остальные двери тоже были заперты. Тяжёлый занавес на сцене оказался очередным тупиком. Я направил ладонь на прожектор и окликнул осветителя – луч не содрогнулся. В гневе я опустился в кресло и уставился в телефон: на батарее остался последний процент. Пальцы дрожали от злобы, так что копия сообщения для Андрея случайно досталась кому-то ещё. Запас ругательств подошёл к концу. Телефон выключился, оставив меня наедине с залом.

Я сосредоточился и огляделся вокруг: в ложе над головой нашёлся ещё один выход. Вспомнив о стульях возле дверей, я выпрыгнул из кресла и на скорую руку соорудил деревянную «башню». В надежде не свернуть себе шею, я начал «восхождение». Перед очередным шагом раздался третий звонок. Свет погас. Я спрыгнул на землю и снова окликнул работников сцены. В ответ механический голос напомнил о необходимости выключить телефон и соблюдать тишину во время представления. Следом возвратился и прожектор, занавес медленно пополз вверх. Когда он добрался до верхней точки, я нарочно обрушил «башню» и вышел на сцену. В самом центре кто-то оставил свежий красный след. Обнаружив отпечаток на подошве, я ощутил недомогание и попятился назад. Где-то вдали послышалась музыка. Я закрыл глаза и провалился в мягкую, обволакивающую пустоту…