Читать книгу Театральный проспект, 17/6 - Евгений Горбатенков - Страница 9

Лиза никак не могла угомониться: когда последние чашки врезались в стену, она принялась за блюдца. Я оставил комнату и решил оглядеться по сторонам. После недавних открытий дом Казариных показался мне необычайно скромным: узкие коридоры, тесные комнаты, следы копоти на потолке и продолговатые трещины на стенах; конечно, владениям графа была присуща и некоторая вычурность, но позолоченные рамы и огромные картины напоминали скорее инородное тело из далёкого прошлого, нежели удачное дополнение к интерьеру. Возвратившись в гостиную, я обнаружил Лизу за пустым столом в окружении множества разноцветных осколков.

– Что тебя так разозлило? – осторожно спросил я, сохраняя дистанцию. – В худшем случае мы просто повторим круг.

– Опять проклятый маскарад?! Да меня уже тошнит от чёртовой маски и проклятых музыкантов! – выругалась Лиза и злобно взглянула на сервиз за моей спиной. – Ты умеешь стрелять? Может, прикончишь Казарина, да и дело с концом?

– Проще задушить его подушкой.

– Да разруби его хоть топором, – не уловив иронии, прорычала Лиза, – лишь бы началось второе действие! Самодовольный индюк – я ведь почти опустилась перед ним на колени!

– Была задета его честь – он и так сделал одолжение, когда заговорил со мной.

– Вот как, и что же нам делать дальше?

– Не встречаться с Бахтиным и пропустить дуэль – если маскарад повторится, разрешить карточный спор и остановить ссору.

– Хорошо, я знаю отличное место, чтобы переждать бурю, – согласилась Лиза и загадочно улыбнулась. – Вот увидишь, оно тебе понравится.

Я оставил саблю в кресле и отправился к карете. Набив очередную шишку на дороге, я увидел за окном новую часть города. Жизнь на узких улочках в стороне от дворянских владений шла своим чередом: отовсюду слышались голоса, мелькали непохожие друг на друга лица, доносились самые неожиданные запахи. Как только карета остановилась, я решил окунуться в удивительный мир с головой, но новая картина оказалась слишком интересной: прямо передо мной стоял особняк с Театрального проспекта, 17/6. Зелёный фасад излучал свежесть, а яркие афиши во весь голос кричали о скорой премьере с Елизаветой Павловой в сопровождении императорской труппы и оркестра. Я возбуждённо переступил порог и заглянул в первое окошко – старика внутри не оказалось. Интерьер преобразился и стал торжественным, но театр был таким же безлюдным, как и во время нашей первой встречи. В зрительном зале Лиза оставила меня в одиночестве. Я ощупал бархатные кресла и восхитился преобразившимися ложами, после чего осторожно приоткрыл двери. Занавес был поднят лишь наполовину. В полумраке я поднялся на сцену и попытался отыскать злосчастную отметину. Не обнаружив следов краски, я занял знакомое место и положил ладони на колени.

В белоснежной юбке-колоколе и таких же пуантах Лиза выпорхнула на сцену и коротко поприветствовала своего единственного зрителя. Я улыбнулся и невольно затаил дыхание. Воздушные прыжки, пластичность рук, грация – Лиза очаровывала даже без музыки. Наблюдая за её танцем, я постепенно становился его частью. Каждое её движение было прекрасным и точным. Когда Лиза поставила точку, я не сразу пришёл в себя: какое-то время она казалась мне звездой, которая по ошибке упала на базарную площадь – я смотрел на неё, но не знал, что делать с такой красотой. Только через минуту мои ладони сложились вместе, а колени выпрямились.

– Это было прекрасно!

– На фоне балерин этой эпохи?

– На любом фоне…

– Ладно-ладно, прибереги комплименты до четвёртого действия, потому что тогда они тебе и в самом деле понадобятся! – воскликнула Лиза и принялась беспокойно кружить по сцене. – Только представь: вестибюли, парадные лестницы, зрительный зал – всё оживёт! Оркестровая яма наполнится музыкантами, дирижёр сделает взмах, и занавес откроет сцену! Оглянись вокруг: это не какой-нибудь провинциальный театр! Полторы тысячи мест, кулисные машины, подъёмные площадки, переходные мостики, выдвижные декорации – даже представить боюсь, что грамотный машинист сможет сотворить с таким набором! А какая здесь акустика – только послушай!

Лиза прыгнула в центр сцены и взяла самую высокую ноту. Я не удержался и составил ей компанию.

– А освещение! – продолжила Лиза и спустилась в зал. – Посмотри на эту люстру! Как я рада, что сюда ещё не добралась мода на масло и керосин! В назначенный час тысячи свечей загорятся! Вокруг дам в пышных платьях и кавалеров с белоснежными манжетами будут кружить люстровщики! Да-да, я читала о них в книгах: длинными палками они будут поправлять фитили, зажигая или гася светильники. Но главное случится на сцене! Кто знает, быть может, я стану первой танцовщицей в пачке вместо юбки и на пуантах вместо мягких туфелек! Ха-ха, прощай Тальони, прощай «Сильфида»! Что зрители видели до сих пор: два пируэта на пальцах?! Посмотрим на их лица, когда я сделаю тридцать два фуэте! Мы просто обязаны дойти до нужного действия, слышишь?! Чего бы это ни стоило, сколько бы кругов не пришлось повторить – я должна выйти на эту сцену!

Напор Лизы напоминал одержимость. Я пообещал исполнить свою роль и подловил её на коротком движении, которое не замечал прежде. Должно быть, перелом, о котором она говорила в карете, беспокоил её и по сей день: когда левая нога непроизвольно сокращалась, на лице непременно отражалась боль.

– Кстати, где ты раздобыла пуанты?

– Они лежали на кровати в моей комнате. Видимо, это подарок от автора пьесы.

– Похоже, он знал, как тебе угодить.

– А что ты нашёл у себя?

– Так, ничего стоящего…

Экскурсия по окрестностям растянулась на несколько часов: декорации, костюмерные, множество потайных залов – площадь театра была огромной. Закончив прогулку в знакомом буфете, стойка в котором сменилась шкафом, Лиза собрала на столике целую гору сладостей и закусок и добавила к ним пару бокалов. Я охотно наполнил их и шутливо подметил:

– Я слышал, что балерины обходятся половинкой пшеничного зёрнышка в год.

– Им обходилась Дюймовочка, а я скорее съем крота, чем выйду за него замуж. К тому же, у этого мира есть замечательное свойство: новый круг – старое тело; я узнала об этом, случайно порезав палец. Так что не умирай и будешь жить вечно!

– Отличный тост! – объявил я и ударил бокалы. – Что теперь: возвратишься в дом Шишкиных? Может, мне пора познакомиться с ними?

– Да я и сама не прочь познакомиться, вот только Михаил Александрович – а с ним и вся его родня – в отъезде до завтрашнего полудня. Возвращение государственного секретаря должно стать началом второго действия. Я уже с десяток раз выбиралась к мосту и даже видела очертания кареты, но, как только часы на башне бьют в двенадцатый раз, начинается проклятый маскарад.

– Осталось недолго, – улыбнулся я и осушил бокал. – Я запрусь в комнате и не выйду ни к Бахтину, ни к Казарину, ни к Александру Сергеевичу Пушкину!

– А я проведу очередной званый вечер. Если услышишь крики, не пугайся: это я выдавливаю себе глаза.

Лиза сменила платье, и мы покинули театр. У дома Арбениных я увидел карету Бахтина. Укрывшись от секунданта Казарина за углом, я выждал нужное время и приказал дворецкому запереть ворота. Изучив самые потайные углы «лагуны», я вернулся в комнату и навёл порядок на столе. Чистые листы взглянули на меня с немым укором: я не писал ничего вот уже целую вечность. Обмакнув перо в чернила, я прикусил его кончик и задумчиво уставился в зеркало. Идеи роем кружили в моей голове, но лишь наталкивались друг друга и падали на пол. Через час я раздражённо скомкал бумагу и спустился вниз. Перед ужином прислужник доложил о новом визите тайного советника. Промотав ещё один час в компании тарелок и слуг, я отыскал и тщательно разгладил несчастный лист. Ближе к полуночи он покрылся детскими карикатурами, а я завалился в постель и закрыл глаза.

Утром я увидел за окном сразу две кареты: неудавшийся дуэлянт и его верный спутник требовали объяснений. Я отправил обоих прочь и взглянул на настольные часы: до возвращения Шишкиных оставалось всего несколько отметин. Лиза остановилась у ворот, когда на циферблате осталась лишь одна. Она приказала мне и впредь не выходить из дома и отправилась к мосту. Я же снова взялся за проклятое перо и сосредоточился. Когда чернила оставили на бумаге первый след, я услышал вдали приглушённый бой: стрелки часов указывали на полдень.