Читать книгу Театральный проспект, 17/6 - Евгений Горбатенков - Страница 7

Я уселся в карету и продолжил убеждать разум в собственной правоте, хотя находить новые аргументы становилось всё сложнее. Прильнув к окну, я сосредоточился и принялся за изучение окрестностей. Бесконечно ровная цепочка чугунных фонарей сливалась в одну тонкую нить. Острые жёлтые иглы падали на землю и освещали фасады небогатых домов, тесно прижавшихся друг к другу, и пышных дворцов за резными изгородями. Иногда я видел другие кареты, случайных прохожих в «пижонских» костюмах и свет в прямоугольных окнах – всё вокруг выглядело каким-то сказочным, но всё же живым. Я приказал кучеру сменить дорогу, но посреди узких улочек так и не нашёл привычных пейзажей: машины исчезли, все прилавки разом стали антикварными, пёстрые вывески, знаки, светофоры – всё исчезло. Я остановил карету и выпрыгнул на улицу, желая ощупать очередной каменный дом. Едва пальцы прикоснулись к окну, как за ним загорелся светильник и мелькнула голова испуганной старухи в чепчике. Чуть поодаль я отыскал недостроенный особняк, но ни кранов, ни бетономешалок рядом не оказалось. И только недовольная собака облаяла меня, приказывая вернуться в карету.

Вскоре лошади добрались до центрального моста. У самой границы карета остановилась. Я окликнул кучера, но старик не обронил ни слова даже после того, как я отыскал подходящую рифму. Я с облегчением ударил в ладоши и подбежал к арочной переправе с такой радостью, словно она была отлита не из чугуна, а из чистого золота. Скользнув мимо фонарного торшера, я сделал первый шаг и заглянул вдаль: над другой стороной повис густой туман. Я пошёл дальше и забрался в самую гущу, но вскоре глаза наткнулись на ту самую карету и того самого кучера. Я растерянно огляделся вокруг и взялся за перила. Широкими шагами я снова пошёл навстречу туману, но результат остался прежним: проклятый остров отразился в невидимом зеркале. Я выругался, поднял с земли камень и запустил его прямо во мглу – спустя мгновение он возвратился обратно и пролетел над головой. Я прыгнул в карету и отправился ко второму, а затем и к третьему мосту. Потерпев неудачу, я опустился на землю и рассмеялся.

Это был не сон и не иллюзия: всё длилось слишком долго и последовательно. Став под луч на сцене того театра, я стал персонажем какой-то пошлой пьесы. Лиза говорила правду – мне оставалось лишь примириться с ней и найти выход. Я поднял голову и услышал стук подков, который ненадолго заглушил стоны пустого желудка. Белоснежная карета принадлежала Лизе, которая сменила маскарадный костюм на строгое платье. При виде моего падения она снисходительно улыбнулась и бесцеремонно опустилась прямо на землю.

– Останутся пятна.

– Ничего, через два дня будет как новое, – заметила Лиза и с облегчением распустила пышные каштановые волосы.

– Как ты меня нашла?

– В первый день я закончила на этом же месте: никак не могла поверить, что старый город вдруг снова стал «новым».

Я выдохнул и взглянул на Лизу: длинная шея, тонкие губы, острый нос, густые ресницы – неожиданно мне стало ясно, что я видел её на рекламной афише.

– Ты ведь дочь Светланы Павловой – хозяйки балетной школы?

– Бывал на наших представлениях? – удивилась Лиза.

– Я хозяин рекламного агентства. Когда-то твоя мать наняла нас для раскрутки гастрольного тура с тобой в главной роли. Не помню, как её звали, но она была очень «тяжёлым» клиентом.

– Она была редкостной стервой. Хотя она остаётся ей и по сей день, – безразлично добавила Лиза и отвела взгляд в сторону. – Кстати, какой по счёту идёт теперь?

– Семнадцатый в июне.

– Не может быть! Я ведь провела здесь больше месяца! А который шёл час?!

– Что-то около полудня…

– Так время здесь идёт иначе: целый месяц – за пару часов?! – воскликнула Лиза и сжала губы. – Ну что, Робинзон, готов провести на острове целую вечность?

– Прости, Пятница, но я оставил машину под «кирпичом» и, кажется, забыл её запереть.

– Хм, у тебя есть несколько месяцев до приезда эвакуатора.

– Ха-ха, вот бы так было всегда.

Одна из лошадей фыркнула и ударила копытом. Сонный кучер недовольно выругался и тут же умолк. Лиза поднялась на ноги и предложила мне ладонь.

– Ты голоден? Поедем к тебе: покажу одну забавную штуку.

– Вот так сразу? О времена, о нравы, – ухмыльнулся я и охотно принял любезность.

– Не льсти себе, милый, ты не в моём вкусе.

– Увидим, что ты скажешь через пару лет.

Лиза расправила платье и указала на карету. Я взглянул на своего кучера, но потом безразлично махнул рукой. Убранство новой упряжки оказалось настолько богатым и изысканным, что я невольно отряхнулся, прежде чем забрался внутрь. Устроившись напротив, я замолчал и снова прильнул к окну: невзирая ни на что, я всё ещё пытался отыскать изъян в происходящем. Лишь к середине пути я вернул взгляд в карету и понял, что всё это время был объектом для изучения.

– Я всё ещё не в твоём вкусе?

– Ты симпатичный, но я не люблю рекламщиков.

– Да, я тоже, – с улыбкой признался я. – Но в этой карете перед тобой не рекламщик, а князь.

– Прости, но я предпочитаю графов.

– Титул князя древнее и выше, – заявил я и горделиво расправил плечи.

– В самом деле? Ты что, разбираешься во всей этой служебной лестнице?

– У меня была подписка на исторический канал.

– Отлично, потому что я до сих не во всём разобралась!

Карета наткнулась на камень и подпрыгнула – кучер изобретательно выругался и присвистнул. По позе, которую предусмотрительно приняла Лиза, я понял, что прыжок был обязательным атрибутом дороги.

– Как думаешь, почему ты оказалась здесь? – спросил я после небольшой паузы.

– Кто-то поцарапал мою машину – я же говорила.

– Да нет же, я про философский подтекст.

– Рекламщик ищет «философский подтекст» – это что-то новенькое! Тебя, случаем, зовут не Вавилен?

– Ха-ха, нет! И, вообще-то, я не только рекламщик, но ещё автор песен и режиссёр, – заявил я и нерешительно добавил: – Это я создал и раскрутил «Время покажет».

– Погоди, это те, которые поют про «Поцелуй собачки»?! – рассмеялась Лиза. – Так их творчество – твоих рук дело?! Ха-ха, это не повод для гордости!

– Зато их «творчество» отлично продаётся! Ваши гастроли тоже не продвигали классическое искусство в массы, – стыдливо огрызнулся я.

– Я так и не поучаствовала в них, так что моя совесть чиста: стрессовый перелом в день премьеры – и вот уже на афишах чужое имя.

– Прости, я не знал об этом…

– Ничего, нога уже в порядке. А насчёт философского подтекста: поищи его сам и передай мне, если найдёшь.

Неожиданные перемены в голосе и манерах Лизы больно ударили по ушам и глазам. Я решил не открывать рот до самого дома и выпустил воздух из груди лишь у порога. Особняком Арбениных оказался дворец, который в наше время называли «голубой лагуной», вот только здесь эта самая «лагуна» была совершенно новой: бледно-голубое поместье в два этажа украшали навесной балкон-эркер прямо над входом и множество прямоугольных колонн; роскошная парадная венчалась лестницей из каррарского мрамора, а наборной паркет сиял, словно золотые слитки; бронзовая фурнитура, фарфор и хрусталь – всё вокруг буквально излучало роскошь. Безымянный дворецкий тоже соответствовал обстановке: он услужливо и мягко кружил вокруг нас, словно кот, и едва не замяукал от счастья, когда Лиза приказала подать на стол. Удалившись на мгновение, он тут же возвратился обратно с салфеткой в руках и торжественно объявил, что ужин подан.

– Вот об этом я и говорила: рассвет или закат, полдень или полночь – стол будет накрыт по первому щелчку твоих пальцев, – подметила Лиза и настороженно огляделась по сторонам. – И всё же, я думала, что нас встретит твой брат.

– Я его ударил, так что он вряд ли захочет увидеть меня в ближайшее время.

– А ты умеешь заводить друзей.

– И это лишь один из множества моих талантов.

Я вошёл в обеденный зал и убедился, что дворецкий устроил неоправданно роскошное пиршество: огромный стол, за которым уместилась бы четверть гостей маскарада, заставили свечами, столовым серебром и фарфором с цветами; в углу стояли бронзовые треножники и сосуды со льдом и бутылками; за стульями томились слуги с начищенными до блеска тарелками. Лиза указала на вершину стола и заняла место по правую руку. Я уселся и тут же увидел перед собой суп из квашеной капусты, жирных кусков мяса и овощей. Изголодавшись, я позабыл о манерах и схватился за ложку. К счастью, ни слуги, ни сама Лиза не обратили на мою невоспитанность никакого внимания.

– Будь я проклят, как вкусно! Это что же – щи?

– Да, в твоём доме подают русскую кухню, но особенно хорошо здесь удаются пироги; у Шишкиных всё сделано на французский манер, а у Бахтина можно попробовать отличный английский ростбиф.

– Вижу, ты успела стать кулинарным экспертом, – улыбнулся я, жадно орудуя ложкой. – А как обстоят дела с выпивкой?

– Эти «зомби» наливают без остановки, так что теперь я разбираюсь в видах похмелья и в способах его лечения, – призналась Лиза и указала прислужнику на опустевший бокал.

Я закончил с супом и попрощался с головной болью. Когда пустая тарелка сменилась новой, я поднял бокал и кивнул Лизе. Вкус вина и запах пирога пришлись мне по душе.

– Итак, дуэль с Казариным, – начала Лиза, откликнувшись на мой жест. – Из-за чего он тебя вызвал?

– Скажем так, я дал ему весомый повод.

– Его лицо тебе знакомо?

– Он похож на одного из моих клиентов.

– А что с остальными?

– У Андрея – внешность моего родного брата, а вот старика-секунданта я видел впервые…

– Роман Николаевич Бахтин – мой воздыхатель и действительный тайный советник, что бы это не означало, – пояснила Лиза, не скрывая свою неприязнь.

– Ого, высший придворный чин! – удивился я и добавил: – Не каждый министр имел такой!

– Вот как, а какой смысл в приставке «тайный», если всем вокруг о ней известно?

– Кажется, её давали человеку, достойному доверия при дворе.

– Ха-ха, так старик вовсе не шпион! И всё же, он недаром распускает павлиний хвост, ухлёстывая за мной?

– Да-да, большая шишка… Но Казарин дерзил и ему, вместо того, чтобы дрожать от почтения…

– Я слышала, что его род разорился. Возможно, он просто срывает злобу на «бриллиантовом» графе.

Я задумчиво кивнул и прокрутил в голове слова Казарина. Что-то в его поведении было странным, но пока я не мог понять, что именно.

– Прости, как ты его назвала?

– «Бриллиантовым» графом, – повторила Лиза с прежним отвращением в голосе. – Приглядись к нему повнимательнее в следующий раз и поймёшь, о чём я. Это главный островной модник. Говорят, что каждое утро слуга подаёт ему альбом с новыми образцами тканей, из которых он шьёт свои пошлые костюмы; а потом помогает ему подобрать шпагу, перстни, пряжки и даже бриллиантовые пуговицы.

– Похоже, он тебе не слишком нравится.

– Он признавался мне в любви так часто, что я отрастила на ушах мозоли. Если когда-нибудь на дуэль позовут его, я буду секундантом.

Я улыбнулся и вспомнил, что костюм графа и в самом деле отличал его от остальных игроков в комнате. Похоже, с его помощью он пытался отвлечь внимание от седины на висках.

– Так Фёдор погиб во время первого круга?

– И с тех пор Казарин стрелялся с Андреем – до того, как стать твоим братом, он был родственником Фёдора.

– Может быть, мне достаточно просто выжить, чтобы перейти к следующему действию?

– Запереть дверь и отсидеться в доме? – уточнила Лиза и пожала плечами. – Хорошая идея, но я бы начала с извинений.

– Отправить толстяку букет и записку?

– Он отставной офицер, так что лучше сними со стены саблю и сочини виноватую речь. Я поеду с тобой: вдвоём у нас будет больше шансов. Кстати, как у тебя со стихами?

– Я же говорил, что сочиняю песни.

– Ха-ха, ты опять про «Поцелуй собачки»?! Если Казарин вызвал тебя на дуэль из-за него, я сама подам ему пистолет! – объявила Лиза и заразительно рассмеялась. – Ладно-ладно, навестим его завтра утром. Я вернусь к Шишкиным, чтобы не распускать слухи, и заеду к тебе утром.

Я согласился и проводил Лизу до кареты. Когда белое пятно скрылось за поворотом, я возвратился в дом и растерянно окликнул дворецкого. С его помощью я отыскал свою комнату на втором этаже и запер дверь. Голубая спальня с огромной кроватью под балдахином напоминала тронный зал. Улыбнувшись, я не удержался перед соблазном и с разбегу запрыгнул прямо на покрывало. Наигравшись с позолоченными кистями над головой, я прошёлся по ковру и прикоснулся к трафаретным обоям. На рабочем столе, над которым висело позолоченное зеркало, я нашёл чернильницу, гусиное перо, потёртый червонный валет и странный полупустой пузырёк с клеем. Чуть поодаль висела та самая сабля; сняв её со стены, я подошёл к зеркалу и торжественно поднял лезвие над головой. Пожалуй, в тот миг я был самым большим идиотом на свете.