Читать книгу Требуется Робинзон - Евгений Иванович Пинаев - Страница 10

Обедать в обществе Дрына? Еще чего! И Константин не спешил.

Пока добрался до входа в монастырские галереи, прорубленные в основании скалы, но постепенно забиравшие выше и выше, солнце насквозь прокалило его. Под сводами песчаника было прохладно, свет попадал сюда из немногих отверстий, но в достаточном количестве, чтобы разглядеть многочисленные надписи грамотеев, мусор и людские испражнения по углам комнат извилистой анфилады, которая привела его, наконец, к лестнице. У первой ступени имелось отверстие в тонкой в этом месте стене, над верхними голубело небо. Он поднялся к нему и оказался на задах двух башен древнейшего каменного сооружения, бывшего некогда крепостью.

В щербатых проломах синело далекое море, а сами башни, похожие на скукоженные осиные гнезда, да легкий абрис каменных груд, обозначенный еще и заросшими рвами, обегавшими периметр этой некогда грозной цитадели, давали пищу только богатому воображению, пожелавшему восстановить, как всё это выглядело когда-то, во времена сарматов и скифов, а может, татарских ханов. Кажется, они и поставили над обрывом этот грозный форпост.

Всё, что находилось внутри стен, исчезло. Теперь это было поляной с несколькими могилами, которые угадывались по каменным покосившимся плитам с остатками арабской вязи.

Могила у северного рва была современной. Табличка гласила, что здесь похоронен пулеметчик, до последней минуты прикрывавший отход мирных жителей из долины к городу, когда к нему рвались солдаты Манштейна. Засохшие цветы и несколько мятых позеленевших гильз, набитых землей, лежали на земляном холмике.

Константин присел рядом.

В траве сновали кузнечики, шуршали ящерицы. Одна, серенькая, выструилась на солнцепек и замерла возле руки, задрав голову. Ящерка дышала часто-часто, словно от большого волнения, и, задрав мордочку, смотрела на человека, сухая кожица пульсировала ниже подбородка, будто от ударов крошечного сердца, а глаза-бисеринки были по-старушечьи скорбны и в то же время насмешливы. Стоило ему сжать пальцы, как ящерка исчезла – ртуть! Тогда он лёг на спину и закрыл глаза.

Травинки кололи ухо, а возле него настраивал скрипку кузнечик. Ветерок, чуть слышно бормотавший о том, что лето идет к концу, коснулся горячего лба. Словно приласкал рукою отца, погибшего где-то в этих местах, а может, в самом городе или у Греческого мыса, а то и у дальнего, которым на западе заканчивался полуостров, и где погибли тысячи последних защитников русской твердыни, прижатые к морю, брошенные на произвол судьбы…

Мысли бежали по кругу и, возвращаясь вспять, невольно обращались к безвестным солдатам и матросам-черноморцам, чьи жизни оборвались на этой земле, прах которых взрастил эти травы, блеклые мелкие цветочки и неприхотливые одуванчики, создавшие для него, Константина, этот обычный и в чем-то неповторимый день.

Итак, подведем итоги… Что мы имеем на сегодня? Робинзона на обитаемом острове, сиречь на шхуне, замершей в устоявшемся болоте ожидания богатых купцов. Далее: имеем Проню, Генку-матроса с его обещанием помочь Робинзону и парочку людоедов, которые с появлением главного каннибала Дрына будут настроены испортить Робинзону спокойное течение жизни, ибо такова пошлейшая «селяви», что никакая бочка мёда не обходится без ложки дёгтя. Это дано, и от этого не отвертишься, значит надо стоять насмерть, стоять на своем, если не хочешь очутиться в дёгте и, как говорили когда-то, «потерять лицо». Так и запишем в итоге. Успокоился, аритмия исчезла? Вроде. Тогда вставай, подымайся, шагай восвояси.

Константин вернулся к ветхим коконам башен. Едва темнел далекий горизонт, придавленный словно бы дымным небом. Выше дымные полосы тончали, переходили в голубизну, уже процеженную там, где она начала очищаться и набирать силу, чтобы обрести в зените звонкую синеву. За складками мысов угадывался город, а под скалой, на мутно-желтом стекле речушки замерла, будто рыбачий раскрашенный поплавок, шхуна – его твердыня на ближайшие месяцы, месяц, а то и дни. Значит, надо день простоять да ночь продержаться, а уж финал, каким бы он ни оказался, встретить во всеоружии.

Ни Дрына, ни супружеской пары он уже не застал. Поел прямо на камбузе, развлекаемый Проней, торчавшим в дверях. Генка-матрос поднялся лишь к ужину, поскреб по кастрюлям и, не найдя ничего существенного, как и все остальные, ограничился чаем и хлебом с маслом.

– Такова логика кухонной борьбы, – уныло констатировал он, – и нашествие самого прожорливого таракана в нашей округе.

– Я тебя поднимал к обеду, а ты меня послал! – упрекнул его боцман. – Но Варьке я наказал оставить расход на двоих.

– Там и на одного не было, если б я знал… – завиноватился Константин.

– Тут и знать нечего, – ответил Генка. – Проня, давай ключ от гостиницы. Я намерен экспроприировать экспроприаторов в их собственной берлоге. Такова логика унутренней борьбы. И если она началась, началась она не по нашей вине, а раз не по нашей, то и мы вправе залезть в закрома, а завтра предъявить этим камбузным крысам морской протест.

– Только их собственный харч не трогай, – сказал боцман, доставая ключ.

– Личная собственность неприкосновенна и охраняется законом! – торжественно провозгласил Генка. – А что касается продразвёрстки, оставим ее военному коммунизму и историческому материализму. Когда я служил под знамёнами герцога Кумберлендского, даже в ту пору я не покушался на чужую курицу или поросенка, я…

– Пи… травить будешь на Волге, там пресная вода, – оборвал его боцман. – Кто хочет жрать, ты или я?

И Генка отправился пошарить в холодильнике, принадлежавшем экипажу.

Утром Генка-матрос поднялся даже раньше Константина, вскипятил чай и, поджидая Варвару, устроил засаду на камбузе. Проня накануне уехал к себе на Южный берег, так что супруги были встречены, как сказал тот же Генка, «огнём двух орудий». Правда, «орудие» Константина молчало. Инициатива встречи принадлежала Генке, он и встретил Варвару с постным лицом библейского проповедника.

– И я взглянул, и вот механик блед, за ним повариха, имя которой смерть, и дана ей власть умерщвлять нас гладом и уполовником, и мором, и страстями земными. Аминь! – провозгласил он елейным голосом, но «аминь» рявкнул так, что повариха присела, а Санька, замерший за ее спиной, разинул рот.

– Ты чо… Ты чо, Генка? – заюлила Варвара.

– Через плечо! Вчера даже ужина не приготовила – смылась!

– На ужин полагаются остатки от обеда, – заступился за жену механик.

– А от обеда ничего не осталось! Дрын всё подмёл, а Дрын ваш персональный гость. Могли бы угостить бандита из собственных запасов.

– А ты спи больше! – перешла повариха в наступление, оправившись от испуга.

– Не учите меня ж-жшшить! – прошипел Генка. – Когда я служил под знамёнами герцога Кумберлендского, мы таких поварих сажали в мешок и отправляли за борт!

– Ты чего расшумелся, говнюк?! – Санька-механик окончательно пришел в себя и бросился в атаку. – Мы хоть как-то работаем, но работаем, а ты на шхуну приходишь только жрать и спать! И еще строишь из себя невидаль кого!

– Хватит вам цапаться, – вмешался Константин. – А вы, Варвара, если «хоть как-то работаете», то готовьте завтрак. Вот и боцман пожаловал. Его тоже надо кормить.

Но повариха уже пошла вразнос.

– А ты кто таков, чтобы мине указывать?! – завопила, специально коверкая слова. – Ишь, фон-барон! Кость бездомная! Да я НАРОДНЫХ кормила! Мине Андреев Борис спасибочки говорил! Я не ухты-бухты, я самому Симонову подавала на стол!

– Народных кормила, а народ, значит, не желаешь? – подлил масла в огонь Генка-матрос. – Как погляжу, мадам, народу вы способны только гадить.

– Народ?! Где народ?! – завопрошала Варвара, крутя головой. – Ты – народ? Или этот? – её взгляд упёрся в Константина. – На этого народа я завтрева в милицию заявлю: без прописки гуляет! Или этот прыщ – народ? – и ткнула пальцем чуть ли не в глаз боцману.

– А ты – гнида вонючая! – парировал Проня ее эскападу.

– Кто-я-ктоя-ктойя-кто-о? – заверещал повариха, припадая к плечу мужа.

– Гнида-ааа-а! – пропел боцман. – Вонюч-чая-яяя-я!

Санька-механик ринулся к нему, но Константин и Генка-матрос разом загородили Проню. Механик отступил, повариха, взрыдав, убралась на камбуз, а муж поспешил за ней успокаивать и утешать.

Проня устроил в кают-компании военный совет.

– Ну, Константиныч, что скажешь? – обратился он к старшему по возрасту.

– Что я скажу… И сказать-то нечего. Главное, по-моему, не обострять отношений, и ты, Геннадий, мог бы попридержать язык. Нас пятеро на шхуне, а если перегрыземся…

– Они нам первым горло перегрызут, если отпора не давать, – не согласился Генка.

– И откуда она узнала, что ты, Константиныч, без прописки? – спросил Проня.

– Наверно, за дверью подслушивала в самый первый день, когда я с капитаном общался, – предположил Константин. – Он расспрашивал, а я, видимо, упомянул об этом.

– При кэпе, небось, язык не распускала! – озлобился Проня. – Да и что теперь об этом толковать. Но всё равно предпринять что-то надо.

Генка-матрос ушел за мачту и выволок оттуда четыре загремевших мешка.

– Вот – всю тару собрал, чтобы «предпринять что надо». Щас на тележку и – в поселок. Считай, четыре бутылки уже в кармане, – сообщил он. – Тяпнем и что надо придумаем.

– Да, мужики, мне капитан домой звонил, – вспомнил Проня. – Спросил, как у нас дела, как ты, Константиныч, привыкаешь. И еще сказал, что был уже в пароходстве и на днях снова едет в Новороссийск, где ему вроде бы пароход пообещали.

– Везет же людям! – вздохнул Генка. – А тут хоть пропади! Всякая баба третирует самого умного человек на всем полуострове. О вас, почтеннейший, – он поклонился Константину, – не говорю. Возможно, самый умный – это вы.

– Я еще себя покажу! – засмеялся Константин. – Да хоть прямо сейчас: почему бы нам не заняться большой мокрой приборкой?

– Когда я служил под знамёнами герцога Кумберлендского…

– То вы приборкой вообще не занимались? – догадался Константин.

– Ты же вчера палубу лопатил! – проворчал боцман.

– Я верхнюю грязь размазал, а надо всерьез с ней разобраться, – пояснил Константин. – И это будет поводом для Варвары заняться тем же на камбузе. Он тоже зарос копотью.

– Вот и начинайте! – заторопился Генка. – Закончите, а тут и я! Сразу устроим банкет, поднимем тост за мир, за чистоту, а потом, – он подмигнул Константину, – я отчалю в общагу, чтобы обнять любимую и произведу в тылах ее глубокую разведку.

– Разведку чего? – не понял Проня.

– Прописку ему разведать, – сообщил Генка. – Кстати, господин боцман, вы бы тоже могли поговорить со своей маман. Вдруг, если у меня не получится, она к себе пропишет Константин-тиныча. Жить он у вас не будет. Ведь не будешь же?

– Нет, конечно.

– Ну вот, а с пропиской он угол найдет обязательно. Мы поможем.

Проня, хотя и согласился поговорить с матерью, однако высказал сомнение, что она пойдет на это. И хибара мала, и живёт в ней порядочно народу. Без милиции не обойдешься, а мамаша с ментами «не водится».

– Ладно, разберемся, – сказал Генка и поволок мешки на причал. – Мне еще за тележкой надо сбегать на железку.

На причале, едва зазвенели бутылки, появились те же «конкуренты». Повариха потребовала своей доли, сказав, что стеклотара осталась от артистов и, выходит, она общая.

– И вообще, как жрать, так ко мне, да еще с обидами, а как чо делить, нам с Санькой шиш, – пожаловалась она.

– Ладно, вам две бутылки, а две нам, – Проня пошел на мировую. – А если по носам делить, то нам три полагается.

– Вот и давайте на третью скинемся хором, – предложил Генка-матрос. – Каждый внесет долю, и – без обид.

– Не надо третью, – сказал Константин. – У меня совсем нет денег, а потом, я не употребляю спиртного…

– Совсем?! – удивилась Варвара.

– Чуть-чуть выпиваю, – улыбнулся Константин, – но мои «чуть-чуть» уместятся в одной стопке, да и то, как сказал Геннадий, ради мира и чистоты во всем мире.

– Пусть с обедом расстарается, – не успокоился Генка, – а то неизвестно, чем накормит. Такую отраву сунет, что никакой водки не хватит, чтобы прополоскать прямую кишку. Все будут кривыми, как лабиринт Минотавра.

– Иди, иди! Потрудись, работяга, – очень даже миролюбиво послала его повариха. – А за кишку не беспокойся. Она у тебя всё равно с прямым выходом наружу. В ей никакое минетавро не застрянет – сразу и вывалится!

Генка-матрос ухмыльнулся и отправился за тележкой к соседям-железнодорожникам.