Читать книгу Требуется Робинзон - Евгений Иванович Пинаев - Страница 11

Константин решил принять «чуть-чуть» ради эксперимента. Хотелось окончательно убедиться, действительно ли супруги такие уж куркули и «людоеды» или действуют из каких-то своих принципов и соображений. Быть может, просто назло Генке и Проне, протестуя тем самым против каких-то настоящих ущемлений их интересов, а то и просто дразнилок, до которых охоч Генка-матрос. Да и «соратники» его раскроются по-настоящему за выпивкой.

Боцману приборка «не светила». Так он сказал, а Константин ничего не ответил на это. Он, по крайней мере, как ему казалось, раскусил парня: бесхитростен и отходчив. Попросил у него мыла, ветошь и щетку, да и принялся мыть замызганную фор-рубку. Боцман посмотрел на него, потоптался, да и принялся помогать, а потом увлекся. Вдвоем они быстро управились и с ней, и с палубой. Варвара тоже вычистила камбуз, одновременно готовя обед. Она восприняла просьбу боцмана, именно просьбу, а не приказ, спокойно и без лишних слов принялась за дело. Очевидно, супруги тоже провели свой «военный совет» и решили воздержаться от ссор на хотя бы какое-то время. Так это воспринял Константин.

Когда палубу скатили и пролопатили, Константин предложил привести в порядок снасти: распутать лопари брасов и фалов и, конечно, скойлав, подвесить все ходовые концы на кофель-нагели.

– А ты, Константиныч, разве что-то волокёшь в этом деле? – удивился Проня.

– Когда-то, курсантом, я дважды был практикантом на баркентине, – ответил Константин. Он не стал говорить, что был даже капитаном на одной из них. – А после училища, Проня, несколько лет работал старпомом, в Атлантику ходил под парусами, в Африку заглядывал и еще кое-куда. Так что, сам видишь, немного «волоку». И снасти, само собой, знать обязан.

– И молчал! Это же совсем другой разговор! – оживился боцман. – Я-то думал, лопух Константиныч, лопух! А это же совсем другое дело!

– Почему «другое»? Одно оно – наше, морское.

– Ну, не скажи! У нас, думашь, не было штурманцов да старпомов? Все мореходы, а в парусах – ни бум-бум. Из-за съемок кинулись на шхуну, кончилось кино – первыми сбежали.

– Пословица есть: пока в саду были абрикосы, все время слышалось салям-алейкум, кончились абрикосы, кончилось салям-алейкум.

– Вот-вот! А ты к нам пришел, потому что ты парусник.

– Я пришел, потому что у меня ни кола, ни двора. От нужды. Но я вряд ли бы пришел, если б имел квартиру, комнату или угол с пропиской. На моря мне дороги закрыты.

– Эх, зря нашу шхуну продают – зла не хватает!

– То-то и оно, – согласился Константин. – Деньгами чиновник распоряжается, а в завтрашний день не заглядывает. Ему легче продать, развязаться с лишней обузой, чем добыть средств на содержание судна.

Некоторое время они работали молча. Чтобы привести в порядок скрученные в жгут многоходовые тали брасов и фалов, приходились даже отдавать нижние блоки тех снастей, что не имели вертлюгов. Но когда с этим было покончено, когда все концы были скойланы и повешены на кофель-нагели, Константин спросил у боцмана, почему «людоеды» так настроены против него и Генки? И дело не в утренней стычке. Он и раньше обращал на это внимание.

– Сейчас на шхуне два матроса и боцман, а до тебя – я и Генка. За недостающих мы получали обработку. Саньке это не нравилось: почему не включили в ведомость его и Варвару? Я ему предлагал стоять вахту за матроса – отказался. А дуться продолжают.

– Неужели они такие крохоборы? – подивился Константин. – Даже на пустые бутылки позарились. Ну, теперь понятно.

А тут и Генка пожаловал.

Он подмигнул им и погладил вздувшиеся карманы пиджака: дескать, всё в порядке! И сразу стукнул кулаком в дверь камбуза. Варвара приняла водку и расцвела. Даже сделала вид, что хочет расцеловать, но матрос отшатнулся и погрозил пальцем – не балуй, повариха!

Варвара на сей раз превзошла себя. Обед был великолепен. От таких блюд не отказался бы ни «сам Симонов», ни «Андреев Борис». А она и Санька отказались. Подали в кают-компанию миски-ложки, хлеб, кастрюли и подались со шхуны.

– Как пожрёте, уберите со стола, а посуду вымойте! – крикнула она в дверь. – На ужин вам должно хватить, да и Васьки нынче нету. А мы уходим – пьянствуйте!

И они начали.

Он не собирался поучать старожилов, тем более читать им морали. Достаточно и того, что ограничился половиной стопки «за знакомство», оставив вторую половину, чтобы допить ее позже «за шхуну». Однако Константин не покидал застолья и после. Хотелось посмотреть, каковы парни в состоянии подпития, чтобы знать, буде такое повторится, на что ему рассчитывать и как себя вести. По обстановке – да, но какой она будет, обстановка? И о Генке, и о Проне он имел поверхностное впечатление и пока благополучное, но водка – лакмус, который расставит точки над «и» и даст ответ на вопрос, кто есть кто и на что способен. Он не знал, сколько ему придется с ними прожить, но отпущенное время хотелось прожить без неожиданностей.

Сначала парни принялись за больную тему: что они будут делать, когда продадут шхуну. И хотя оба до сих пор утверждали, что всё ими уже давно решено, однако заноза давала себя знать и сейчас вылезла наружу. Впрочем, Проня только подтвердил свое прежнее решение – он подаст документы в «Югрыбу». Генка-матрос собирался вернуться к родителям в Керчь, но сейчас заявил, что будет поступать во ВГИК. Он-де примелькался корифеям, со многими знаком даже не шапочно, некоторые уже предлагали «провернуть» такой вариант, так почему бы не попробовать, почему бы не испытать судьбу?

Константин слушал, улыбался и немного завидовал их молодости, здоровью, тому, что всё у них впереди. Что бы они ни выбрали, всё может свершиться по их хотению. Он далеко не заглядывал, мечтая на первых порах о тихой гавани, в которой мог бы просто утвердиться хотя бы в человеческих и гражданских правах. Пока этого не будет, нет смысла думать о дальнейшем. В их беседу он встрял только раз, спросив Генку, не думал ли он завершить образование? Спросил только потому, что Генка учился на историческом факультете, о котором когда-то мечтал и он.

– С историей я расквитался, – ответил Генка. – Когда меня вышибли за несогласие с линией партии, я понял, что история – проститутка. Каждый норовит завалить ее в свою постель и употребить по своему усмотрению.

– Если «по своему усмотрению», можно не связываться с куртизанками, – заметил Константин. – Есть и достойные женщины.

– Есть, – согласился Генка, – но в наших условиях им всю жизнь суждено пребывать в старых девах, а мне, в этом случае, доживать свой век бобылем. Не позволят жениться на праведнице, ну а я не из тех, кто готов расшибить лоб, добиваясь позволения на брак.

– Не обязательно быть подпевалой…

– Дело не в этом, – снова не согласился матрос, – а в том… Что мы знаем о своей истории после семнадцатого? Ни хрена мы не знаем. Историю нам спустили сверху, предъявив не подлинные документы, а сфабрикованные фальшивки. Настоящие спрятаны, как смерть Кощея: игла в яйце, яйцо в утке или щуке, а сундук вообще зарыт неизвестно где. И тогда я постарался забыть всё, что знал. В армии из моих извилин вышибли остатки исторического материализма, а на шхуне я самолично вытряс из башки последние крупицы знаний, которые выработали человечество и наши вожди.

– А ты, Генка, взял бы да написал книжку о своих похождениях, – неожиданно предложил боцман. – Приврал бы, как твоя эта… история, а наш народ хлебом не корми, лишь бы ему лапшу с ушей теребить! Ты же нам, бывало, такие байки рассказывал, даже артисты слушали и головой качали. Мол, во даёт!

– Знаешь, коллега, была и такая мыслишка, – ответил Генка, разливая водку. – По пьяне пришла, но имей в виду, что водка иногда мысль вострит! Но пока то да сё, пока размышлял, как создать эпохальный роман или поэму величиной с кашалота, тема измельчала до размеров кильки. В общем, даже рассказа не получилось.

Они выпили и налили снова, а Генка продолжал, увлекшись, вещать.

– Да, камрады, романы пишут не человеки – вместилище тщеславия и пустопорожних мыслей, романы пишет жизнь, но ее страницы не всегда лицеприятны для действующих лиц. И ты, Константин-тиныч, попав в наш «текст», не откажись все-таки принять второй посошок. На третьем, клянусь, настаивать не будем! Прими за знакомство с нами, за будущее избавление от невзгод, за то, чтобы ты, человек с объемистым прошлым и вместительной биографией… нет, с объемистой биографией и вместительным прошлым, которые, верю, у тебя шхуной не закончились… Так о чем бишь я? Да, значит, тяпни с нами за всё вышесказанное и расскажи что-нибудь эдакое. Ну, про то хотя бы, кто больше матери-истории ценен?

– Как кто? – Константин выпил, отчего с отвычки слегка зашумело в голове. – Ленин, ленинцы и ленинская партия, страна, основанная Лениным и ленинцами, путь, проложенный ими. Ведь я, ребята, до сих пор коммунист. Правда, давно не платил членских взносов и, наверно, подлежу чистке, но билет у меня цел.

– Так выпьем за партию нашу великую, выпьем и снова нальем! – пропел Генка.

– Нет, – сказал раскрасневшийся Проня. – Выпьем за Константиныча!

– Пр-равильно! За него! – согласился Генка. – И пусть он расскажет, как он стал большевиком и что из этого вышло.

А почему бы и не рассказать, подумал Константин. Хотя бы для того, чтобы выплеснуть желчь, скопившуюся за годы и годы.

– Что ж, коли общество согласно послушать, тогда слушайте… И это без вранья, учтите. Я уже говорил Проне, что работал старпомом на учебном судне. Называлась баркентина «Эклиптика». Дело прошлое, и я, друзья, конечно же, расскажу вам лишь один эпизод из моих взаимоотношений с одним плохим большевиком.