Читать книгу Обручник. Книга первая. Изверец - Евгений Кулькин - Страница 43

Изверец
Роман
Глава шестнадцатая

Оглавление

1

Если отвлеченнее об этом подумать, то очень легко представить себе такую картину. Бал кончен. Гости разошлись. Прислуга мечется, чтобы навести повседневный порядок. А душа того, ради кого все это затевалось, так и осталась пуста.

И тогда он лезет в шкакулку за револьвером.

Нечто подобное испытывал Володя Ульянов, когда пришел с той самой сходки, которую – как-то на одном дыхании – провели взбунтовавшиеся студенты.

Вспомнился ему давний разговор с другом семьи Яковлевым, когда он сказал:

– Если хочешь кого-то удивить, попытайся в этом деле потренироваться на себе, и ты скоро поймешь, какое это неблагодарное дело.

Да, многие сегодня собрались только затем, чтобы удивить.

Может, и он в том числе.

Если говорить честно, ему не хотелось сразу же подпасть под власть толпы, не ощутив свою личность в ней. Так, наверно, теряется иголка в стоге сена.

Вместе с тем, как брат Александра Ульянова, он не имел права далее оставаться в университете. Ибо в том, что их всех исключат, не было никаких сомнений.

И тут ему на память пришел тот самый парень с увертливыми глазами. Почему он не присоединился ко всем? Чего именно побоялся? Ведь все время был где-то рядом. А вот в ответственный момент растворился среди тех, кто ничем не рисковал.

Он – на ощупь – взял какую-то книгу. Не глядя ей в лицо, раскрыл. Уронил взор на текст и стал читать вслух:

– «Один ученый нашего времени, который к сожалению отвергает Евангелие, как-то раз высказался, что он никак не может понять, отчего произошло то, что какой-то распятый на Голгофе иудейский раввин мог победить и уничтожить греческих богов и римское могущество. Этого никогда не поймут и не могут понять неверующие; ибо слово о кресте и о Распятом будет всегда для одних глупостью, для других соблазном».

Он глянул на обложку книги.

«Страсти Христовы» и – особо отмеченный раздел «Беседы о страданиях».

Да, сегодня, вернее, может именно не в этот день, а в другие последующие, ему предстоит иметь эти беседы, сопряженные со страданиями.

Во-первых, надо обо всем, и как можно толковее, рассказать матери.

И хотя есть полная уверенность, что она поймет. Не может не понять. Вернее, не имеет права, потому как отлично знает – Володя никогда не успокоится, пока не…

Слово «отомстит» было почти неуместным.

Он, по возможности, продолжит то дело, которому присягнул Александр своей короткой, но яркой жизнью.

Ведомо ему и то, что бытие их семьи впрямую зависит от того, как дальше поведет себя он, уже втесавшийся в бунтарское месиво.

За окном гомонил ветер.

Где-то далеко одинокий голос пытался перекричать неприличное считать близким, пространство. Шуршали страницы.

Он ничего не искал.

Ему нужно было убить время. То самое время, которое никогда у него не было досужим. А сейчас оно нависло свинцовой тучею ожидания.

Ему на глаза попался томик Омара Хайяма, и он раскрыл его. И сразу наткнулся на искомое:

Много лет размышлял я над жизнью земной,

Непонятного нет для меня под луной.

Мне известно, что мне ничего не известно? —

Вот последняя правда, открытая мной.


Нет, Володе кое-что известно. Например, то, что в драке не стоит попадать под веселую руку.

Но он попал.

И не раскаивается.

Хотя душа щемяще занялась болью, и Володя не сразу понял, что его терзает именно она, потому-то старался чем-то отвлечься.

Вспомнил где-то прочитанный афоризм: «Любовь – это лодка для двоих, из которой, коли она дает течь, спасаются по одному».

Конечно, тут есть о чем поспорить.

Но это в другой раз, когда на душе не будет так тягомотно и тревожно.

И – опять же летуче, – чтобы только заполнить собой паузу в угрызениях, вспомнились где-то прочитанные, однако сразу же легшие на душу стихи:

Когда просто лепило,

Я терпел снегопад.

Когда робко слепило

И желание было

Воротиться назад.

Вот тогда-то случилось

То, чего не понять.

Как прибавилась милость,

Чтобы разум отнять.

Боже!

Делаешь что же

Ты со мною всерьез.

Он молчит.

Лишь по коже

Пробегает мороз.


Он подошел к окну.

Увидел воробьев.

Обсидевшись, они скоро не улетают. Вспорхи на предмет мыка делают. И не больше. И потому любая ветка от их шевеления сатанеет.

И Володя неожиданно изрек, видимо, то, что тяготило его душу:

– События лучше не торопить. Тогда они наступают неожиданно.

Стук в дверь раздался какой-то вкрадчивый.

Грешным делом, Володя думал, что это к нему пришел тот станичник с увертливыми глазами.

Но на пороге возникли те, кого он надеялся вскорости увидеть, хотя и не ждал.

– Владимир Ильич Ульянов? – спросил один из вошедших и протянул ему некий листок, написанной на гербовой бумаге.

– Ознакомьтесь, – сказал.

А чего там знакомиться. Было уже ясно, что это ордер на арест.

– Вы мне можете сформулировать, за что я подвергаюсь аресту? – спросил Ульянов.

– Вам об этом скажут в участке, – произнес тот, что показывал ему ордер.

– А на каком основании я арестован? – опять – нарывуче вопросил Ульянов.

– Вы собирайтесь, голубчик! – почти по-отечески сказал старший из вошедших.

И Володя не стал их задерживать.

Обручник. Книга первая. Изверец

Подняться наверх