Читать книгу Свет и тень, радость и печаль - Евгений Мосягин - Страница 10

По Брюсову переулку мы подъехали к выезду на Тверскую улицу. Дальше ни проезда, ни прохода не было. У стоявшей поперек переулка грузовой машины без суеты и шума стояли люди, но милицейский пост, занимавший позицию между грузовиком и высокими чугунными воротами, никого не пропускал дальше.

Москва праздновала 60-летие Победы.

Как водится в этот день, с утра Юрий Петрович надел военную куртку с наградами, украшенную черными в алой окантовке артиллерийскими погонами с золотыми лычками старшего сержанта. Погоны эти сохранились у Юрия Петровича с 1945-го года. Чин небольшой, но только поэтому он и сохранил свои погоны. Были б они капитанские или даже майорские, он не стал бы их надевать. Ему нравилось быть «нижним чином». Такой уж был он человек. Что же касается хлопчатобумажной куртки цвета хаки, то она досталась ему от младшего сына, который был взят в армию прямо со студенческой скамьи Московского государственного университета имени Ломоносова. Сын прослужил немногим более года в авиационном полку на Дальнем Востоке, когда уважаемый товарищ Горбачев решил, что не стоит забирать в солдаты студентов. Сын вернулся домой и продолжил учебу в МГУ. Вот тогда Юрий Петрович и заменил на хлопчатой куртке сына голубые погоны рядового авиационного полка на свои, полувековой давности, сержантские артиллерийские погоны. Имеющиеся у него награды он закрепил на куртке и всё получилось ладно и скромно. Один раз в году Юрий Петрович надевал этот наряд.

Как правило, гостей, кроме родственников, в день Победы Юрий Петрович с женой не ожидали. Так и получилось, часам к одиннадцати приехал с женой и маленькой дочкой младший сын, тот самый, чья солдатская куртка красовалась на плечах отца. Были цветы, поздравления, была застолица, были тосты за Победу, в память павших, во здравие живых, – словом все, как водится по традиции у нормальных людей в такой замечательный день.

– Хотели проехать в центр, пойти к Вечному огню, – сказала Катя, жена сына, – но в центр не пропускают, все подъезды и проходы перекрыты.

– Странно, – удивился Юрий Петрович. – В день Победы, сколько себя помню, всегда в центре города проводились народные гулянья.

– Все перекрыто, – подтвердил Антон. – Может, потому что вечером на Красной площади будет концерт?

– Все равно не понятно. Как же можно ломать традицию? – возразил Юрий Петрович. – Все годы после Победы ветераны встречались у Большого театра.

– Ветераны теперь толкутся в парке Горького, – заметил Антон.

– Я знаю. Но к Большому как при Советской власти, так и теперь ходят. К тому же – Вечный огонь, как не постоять у него.

– Послушай, отец, а может центр перекрыли из-за того погрома, что учинили бандюги в центре Москвы после футбольного проигрыша нашей команды в Токио? Опасаются беспорядков.

– Может быть. У этих подонков ничего святого нет. И все-таки жалко.

Юрий Петрович с трубкой вышел на балкон. К нему присоединились гости. День разгулялся, было тепло и посветлело небо.

– Вот что, – предложил Юрий Петрович. – Едем к Вечному огню!

– Едем! – сразу же поддержала его Катя.

– А кто ж машину поведет? – возразила жена Юрия Петровича. – Вы же с Антоном выпили.

– Катя поведет, – сказал Антон. Больше всех решению взрослых обрадовалась маленькая Даша.

Она не знала, что такое Вечный огонь, о котором говорили взрослые, и ей очень хотелось посмотреть на такой огонь.

Собрались быстро, взяли цветы и поехали. По Большой Никитской доехали до поворота и свернули в Брюсов переулок. Катя поставила машину рядом с двумя иномарками, вблизи группы людей, которых не пропускали на Тверскую улицу. Юрий Петрович вышел из машины. На него обратили внимание, и вдруг совершенно неожиданно случилось так, что один мужчина подошел к нему и вручил ему букет из пяти красных гвоздик. Поздравив Юрия Петровича с праздником, мужчина, не мешкая, отошел к стоявшей неподалеку женщине. Юрий Петрович сразу же оценил ситуацию: эти двое шли к Вечному огню, чтобы положить там цветы в память о ком-то из своих старших родственников, погибших в Великой Отечественной войне. Их не пропустили, как и всех других стоявших здесь людей. Юрий Петрович подошел к ним. Оба они были расстроены и огорчены.

– Я попробую пройти к Огню, – сказал Юрий Петрович. – Вы хотели кого-то помянуть?

– Вас пропустят, – сказал мужчина.

– Мы хотели помянуть наших дедушек, – объяснила женщина. – Леонида и Федора. Мы их не видели, они еще до нас погибли. Один в сорок третьем, другой в сорок пятом году. Но вот видите, как получилось. А мы-то из-под Москвы приехали, из Красной Пахры.

Эти двое добрых незнакомых людей как-то сразу стали очень понятными Юрию Петровичу в их печали и огорчении. Это как на войне, с двух-трех слов прозвучавших между двумя солдатами на марше или в окопе, люди становились товарищами. Юрий Петрович поблагодарил мужчину за поздравление с Победой, а женщине сказал, что он сделает все точно, как она пожелала.

Милицейский кордон пропустил Юрия Петровича со всей семьей на Тверскую улицу. Дашенька, пятилетнее сокровище, крепко держалась за руку дедушки.

Тверская улица была пустынна. Даже в глухую полночь она никогда не бывала такой настороженно безлюдной, как в этот праздничный день Победы. По обочинам тротуара с интервалом не более, чем в пять метров, стояли солдаты в армейской форме. По тротуару без прохожих Юрий Петрович с семьей направился к Манежной площади. Ни встречных, ни попутчиков у них не было. Подходя к Центральному телеграфу, Юрий Петрович заметил, что Газетный и Камергерский переулки были так же безлюдны, как и Тверская улица.

У Телеграфа на углу тротуар был перегорожен барьерами. Здесь располагался многочисленный милицейский пост. Милицейские люди с несвойственной им уважительностью дальше не пропустили жену Юрия Петровича, Катю и Антона. Постовые сказали им, что они могут подождать своего ветерана здесь. Дальше Юрий Петрович пошел с одной только Дашей. Мимо стоявших вдоль тротуара солдат, молча смотревших на них, мимо темных окон огромных зданий дедушка с внучкой медленно пошли к площади. Двадцать лет Юрий Петрович прожил в центре города на углу Воздвиженки и Моховой улиц, и много раз он ходил по Тверской улице в разное время года и суток и ни в каком сне не мог себе представить, что когда-то он пойдет по ней один с маленькой девочкой в солдатском оцеплении, через милицейские кордоны. Он вспомнил, как в 1943-м году вот так же как и сейчас, не спеша и очень спокойно он шел по бесконечным рельсовым путям железнодорожной станции в оккупированном немцами Жлобине. Тогда за спиной у него стоял немецкий эшелон, в котором его увозили в Германию, а у вагона двое немецких часовых, на время утративших бдительность. Он перешагивал рельсы и напряженно ждал или окрика, или выстрела в спину. Сейчас ситуация была совершенно иная, но в чем-то схожая своей исключительностью с тем, что осталось в далеком прошлом.

Около театра Ермоловой Юрию Петровичу повстречался очень пожилой мужчина в военном кителе с наградами и полковничьими погонами. С ним шли две женщины, тоже очень пожилые. Поравнявшись с Юрием Петровичем, полковник козырнул ему, а Юрий Петрович смог ответить полковнику только поклоном: левая рука его была занята цветами, а правая принадлежала драгоценному человеку, крошечной девочке Даше. Она тоже несла цветы и в ее красивой головке, видимо, отмечалась необычность всего происходящего.

На углу Тверской улицы и Манежной площади у гостиницы «Националь» располагался очередной кордон. Здесь никаких проблем у дедушки с внучкой не возникло. Их пропустили. Правда у одного милиционера сработал служебный инстинкт «тащить и не пущать» и он сказал: «Идите, только там вас не пропустят». Там – это, видимо, на следующем посту. Теперь идти надо было влево, в сторону строящейся гостиницы «Москва», не доходя которой, располагался последний пост с металлоискателем. Манежная площадь была перегорожена барьерами, у которых несли службу милицейские патрули, и в обе стороны была безлюдна. Центр Москвы ощетинился сторожевыми и пропускными постами, патрулями, военной охраной, словно готовился к отражению неприятеля. И вместе с тем на последнем посту к Юрию Петровичу отнеслись довольно приветливо. Офицер отдал ему воинскую честь и предложил пройти через дугу металлоискателя. Рядом с этой дугой стоял столик и Юрий Петрович подумал, что будут записывать его фамилию, проверять документы, но ничего этого не случилось. Они с Дашей прошли через пустое пространство высокой дуги и по широкому участку площади направились к воротам Александровского сада. Девочка ничего не спрашивала, ее тепленькая ручка покоилась в руке дедушки, и ей было хорошо. А дедушка впервые за всю свою жизнь почувствовал себя ветераном Великой Отечественной войны, душа его была растревожена оказанным ему вниманием. Он понимал, что это возможно только в такой день, как сегодня, но все-таки, хотя на один день, но он удостоился быть отмеченным исключительным к себе отношением.

В конечном счете, в жизни все просто: он старый солдат, но с ним его внучка, и значит все на своих местах, и жизнь продолжается. На коротком пути к Александровскому саду дедушку с внучкой обогнала веселая компания молодых людей под водительством милицейского майора.

У Александровского сада держал оборону многочисленный милицейский отряд. Высокие чугунные ворота были приоткрыты настолько, чтобы в них пройти мог только один человек. Начальник поста козырнул Юрию Петровичу и приветливо пригласил:

– Вам – в первую очередь! Проходите, пожалуйста.

Дедушка с внучкой подошли к могиле Неизвестного солдата.

Здесь, присмирев, стояла молодежная компания, да два-три пожилых человека. Даша положила цветы, куда указал ей дедушка, и молча и серьезно смотрела на мечущиеся языки пламени в центре лежащей на граните звезды. Потом она посмотрела на двух, неподвижно застывших, часовых и снова стала смотреть на огонь. Подвижная, игривая девочка, видимо понимала, что здесь нельзя вертеться и разговаривать. Юрий Петрович сказал ей, чтобы она тихо постояла и подумала, а сам положил на гранит сначала пять гвоздик в память о погибших на войне двух русских мужчин: Леонида и Федора. Потом положил остальные цветы и мысленно помянул поименно всех погибших в боях за Родину своих братьев, друзей и товарищей. Он мог бы долго стоять у этого огня, но с ним была Даша, и, хотя она не проявляла нетерпения, он понимал, что не следует перегружать ее ни эмоциональными, ни физическими впечатлениями. Юрий Петрович взял Дашу за руку и тихо спросил:

– Пойдем, Даша?

– Пойдем, дедушка, – также тихо ответила девочка.

Когда вышли из Александровского сада, Даша высвободила свою ручку и побежала по площади. Маленькая, светленькая, красивая девочка резвилась на глазах заскучавших на своих бесполезных постах стражей порядка. Она подбежала к памятнику маршалу Жукову, и дедушка успел ей сказать, чтобы она не рвала цветы у постамента.

– А то видишь, какой дядя на коне сидит? Он тебя заругает.

Большими, как у мамы, голубыми глазами Даша посмотрела на дедушку, то ли удивляясь, то ли обдумывая что-то. Она еще побегала и у постамента, и по площади, а потом они с дедушкой пошли обратной дорогой через те посты, мимо которых они проходили.

У Центрального телеграфа их ждали родные люди.

2006 год