Читать книгу Террорист - Евгений Штиль - Страница 5

Неприветливые гости ушли, да и я уже на улице. Потирая ушибленное о кулак лицо, спешу к своему старому другу Семе. Смысл существования друзей в том и состоит, что у них всегда можно испросить помощи. Семен же помогает всем и охотно. Он запросто может подежурить за вас на садовом участке, легко составит компанию за столом, а уж советов даст столько, что не переварит и мозг зрелого академика. Практически из ничего он делает радиоприемники, компьютерные блоки и самовары, самопально добывает водород и самогон, а на собственной кухоньке, по его словам, научился варить даже красную ртуть. Зубы он, правда, не лечит, но лиха беда начало. Правильно говаривал Наполеон: главное – хлебнуть и попробовать, а там само пойдет и поедет.

Не проходит и четверти часа, как я добираюсь до Семиной лаборатории. Она расположена в центре Пионерского поселка – бревенчатая избушка с гигантской телевизионной антенной на крыше. Семен – не столько подкулачник, владеющий собственным огородом, сколько личность, к которой всегда можно обратиться за интеллектуальной поддержкой. Как у всякого нормального лодыря, у Семы есть хобби – и не одно, а целых два: поэзия и электроника. Первое ублажает его необъятную душу, второе – ненасытный мозг. На его стихи безбедно живут две или три знаменитых российских певицы, а на склепанную из пивных банок антенну он умудряется перехватывать «НТВ-Плюс», «НТВ-Минус» и еще около трех десятков загадочных телепрограмм. Возможно, даже из космоса.

Я приближаюсь к дому, тщетно пытаюсь заглянуть в занавешенные окна. Парадокс в том, что у этого Лавуазье-Кулибина по сию пору нет звонка, зато имеются жена и сын, живущие, правда, не здесь, а в доме со всеми удобствами, этажа на четыре повыше, сложенном из цивильного, по всем правилам обожженного кирпича. Я деликатно стучу по филенке правой ногой, и дверь немедленно открывается.

Семен, как всегда, красив. Желтые, с розовой каймой подтяжки, несколько великоватая футболка с надписью «тач ми, кис ми, стъюпид бой!», сиреневые, не скрывающие полосатых носков джинсы. К этому следует добавить бумажный жевыш лица, волевой работы неизвестного мастера нос, рыжеватую реденькую бородку, в которой как обычно темнеют и белеют какие-то крошки и скорлупки. Но главная сегодняшняя деталь – это два довольно симметрично расположенных синяка.

– Братуха, ты!? – кажется, и на моем лице Семен угадывает следы недавнего рукоприкладства, ибо тотчас заключает меня в объятия. – Нас били и бьют, а мы, как чертополох! Ништяк, дружище, не грузись. Один черт, наше время взошло! Так что не убьют.

– Тебя-то за что?

– За клип, – Семен ведет меня в дом, а я привычно и не без удовольствия кручу головой. Все здесь по-прежнему, как и много лет назад, – облатки из-под дискет, семечная шелуха, скомканные листы со стихами, вездесущее крошево канифоли. Даже пыль, серебристой сединой покрывающая плафоны, книги и верстаки, лишь местами потревожена отпечатками пальцев любопытных. Кровать, как обычно не заправлена, стопочка книг любовно уложена в объемистой сковородке. Безработный барометр в форме штурвала украшает стену, чуть ниже на полке – коллекция зубных паст, чуть выше – фотографии Лондона, Черчиля, Крамарова и Маркса. Расклеены фотографии этакой пирамидкой, на вершине которой – портрет самого Семена. Великие венчают его, подпирая своими сияющими аурами. В их окружении лучащийся усталой улыбкой фотообраз хозяина чувствует себя вполне уверенно.

– Что еще за клип?

– Клипушник мне, понимаешь, заказали. Фрай один – из новоструев. Видишь ли, компьютерные спецэффекты – дорого, так ему меня порекомендовали.

– Ну и что?

– Ничего. Ему герой требовался. Типа, нашего времени. Ну, а я ему объяснил, что время относительно. Типа, все мы герои времени, но не нашего, а взошедшего…

– Как это?

– Ты даешь? Я что – и тебе должен объяснять?

– Ладно, ладно! Дальше-то что?

– Ничего. Встретились, поговорили, он бабки выложил, попросил уложиться. Я подсчитал, покумекал и понял, что можно даже сэкономить. Решил сделать, как у французов в клипухе. Там у них пацан один по улице идет и всех распихивает. Музон, значит, играет, а он, знай себе, шлепает. Так вот – мы еще круче придумали. Вовсе без всякой массовки. Я вроде как доброхот-каратист и всем вокруг помогаю. Санька даже «Москвичом» своим пожертвовал. У него все равно трещина на лобовом, так я его вдрызг разнес. Потом еще по машинам каким-то прогулялся, тетку через улицу перенес.

– Перенес?

– Ну да. Толстая такая – хотела через дорожное ограждение переползти, а я ее – в охапку и аллюром на другую сторону. Понятно, вопли, визг, а я, знай себе, несу. В общем, все стильно, чуть грыжу себе не схлопотал… Возле остановки шпану шугнул, скворечник на дереве поправил. Импровизируем, короче, по полной программе. А тут новоструй какой-то тормозит, из тачки выползает и за пивом прет без очереди. Там и очереди-то почти нет, а он все равно народ отодвигает. Я тут же к нему – и броском через бедро на спину. Думал, он один, а там их целая кодла в тачке. Накинулись, конечно, прессовать стали. Причем оператор-мудрила снимает. Думает, так и надо. В общем, наваляли мне по первое число. Зато клипуха вышла натуральная. И в бюджет, прикинь, уложились.

– Здорово! Так у тебя, получается, деньги есть?

– Уже нет. Вчера были, сегодня только это.

Звякает бутылка, в стакан проливается светлая струйка.

– Да ты что? Рано еще.

– Лучше рано, чем поздно. Пей!

– Разве что глоток.

– Давай, давай!

Я цежу огненный яд. Организм медленно цепенеет, в ушах начинает звучать нота «фа».

– Вот. Теперь ты свой… – Семен удовлетворенно опускается напротив, выкладывает на стол поросшие рыжим волосом руки. – А насчет денег не тушуйся. Я ведь только аванс получил. Завтра остальное выбью. – Королевским жестом он обводит замусоренный стол.

– Хочешь, селедочкой закуси. Поройся в тарелке, может, осталось что-нибудь еще.

– Спасибо, не хочу, – я оглушенно мотаю головой.

– Тогда объясни, почему от грязных мужчин пахнет сыром?

– А кто здесь грязный мужчина?

– Грязных мужчин здесь нет, это я чисто теоретически. Для поддержания разговора.

– Может, сформулировать наоборот? Почему от сыра пахнет грязными мужчинами?

– Логично! – Семен кивает. – А главное – по существу. Ибо мужчина, Тема, – существо специфическое. Раз в месяц в баню – святое дело, и пусть потом кто скажет, что он не чист и не свеж, а от носков его пахнет квашеным луком. Юный розанчик – вот что такое – повседневный мужчина! А насчет сыра – так я тебе прямо скажу: все враки! От и до!

– Ты о чем?

– А о том, – Семен снисходительно кривит губы. – Читал я, к примеру, вашего Робинзона Крузо, так?

– Ну?

– Ты не нукай, ты на вопрос отвечай: у него там козы были?

– Были вроде.

– Тогда зачем он просил кусочек сыра? Неужели не мог за двадцать восемь лет научиться гнать из козьего молока сыр?

– Гонят самогон.

– Из козьего молока? – Семен качает головой. – Сыр – да, но не самогон! Взбалтываешь, варишь, солишь – и готово! Вот я и спрашиваю: зачем он просил сыр?

Голову у меня кружит. То ли от водки, то ли от мыслей о сыре.

– А у кого он просил сыр?

– Не у Пятницы же! Ясное дело – у Джимма.

Я усиленно моргаю.

– Какого Джимма?

– Не читал, что ли? Они еще там на остров поехали. Сокровища искать. Корабль арендовали и двинули. Приехали, а там Робинзон с попугаем. Отводит в кустики и сыра кусок просит.

В моей голове лопается петарда осознания.

– Так это же Бен Ганн! Он просил, а не Крузо!

Семен вскидывает голову, нервно теребит пучок волос на подбородке.

– Ты не путаешь? Это ведь классика!

– Ну да! Я ведь тоже читал. Кажется, в классе третьем. Хотя… – Я задумываюсь. – Козы у него, по-моему, тоже водились. У этого Бена Гана.

– Вот видишь! А ты байки тут рассказываешь, – Семен удовлетворенно протягивает руку к бутылке. – Еще по одной?

Я мотаю головой.

– Мда… – тянет Семен. – Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее – иль пусто, иль темно.

– Это ты про кого?

– Это не я, Артемыч, это Лермонтов. Хотя подписались бы многие… Эх, Темыч! Годы-гады-вагоны убегают назад, ночи, как перегоны, стук колес – словно град…

– А это кто? Михайлик?

– Дубина ты, Темыч! Это как раз я! Хотя Михайлик про это тоже писал: «Беда – не то, что молодость уходит, а то, что не уходит, вот беда». Разве не гений?!

Когда речь заходит о гениях, мелочи жизни сами собой таят и тонут. Это чревато – во всяком случае, для меня. Центробежная сила разбрасывает студень мозгового вещества, безжалостно вжимает в стенки черепа, однако главной мысли я еще не утерял, и она для меня совсем даже не мелочь.

– Мне бы зуб, Сема! Срочно и чтобы держался.

Сема тоже гений – и все понимает с полуслова.

– Ну-ка!

Я открываю рот, и Семен озабоченно хмурит брови.

– Мда… Припой тут не поможет, а вот на канифоль можно попробовать.

Он тут же приносит паяльник и коробку с канифолью, Я в ужасе гляжу на дымящее жало и торопливо поднимаюсь. Ничего не объясняя, судорожно жму Семину руку и выскакиваю из избы.