Читать книгу В ожидании полета - Евгений Сидоров - Страница 28

Кристина шла. Парок вырывался из ее рта при выдохе. Она забыла надеть шапку. Как-то это нехорошо. Может замерзнуть, даже с учетом того, что ей недалеко идти.

Из стоящей рядом машины вырывалась песня на английском: «Больше, чем чувство». Она подумала: «Ему бы такое понравилось».

Она согревалась злостью со смесью стыда. Она не была застигнута на месте словно крикунья, скорее на нее накатывало чувство абсурда происходящего и ее собственных чувств. Она не знала почему ей было стыдно, Константин Евгеньевич подкалывал многих, совершенно разным образом и все словно заключили договор друг с другом, смеяться, но затем не издеваться по этому поводу. Так от чего стыд? От того, что она может внушать такие мысли? Почему? Вот почему? Почему он так про нее думает? «А он вовсе и не думает, просто говорит, язык его живет отдельно от всего прочего». Язык – это вещь в себе, особая реальность. Эти мысли не спасали. Они лишь больше растравляли обиду, которую Кристина со злостью засунула в свою сумку, донесла до гардероба, а затем аккуратно вынесла на дорогу домой. Обида. Так будет вернее, чем стыд. Каждый его поступок свидетельствует о добром, к ней расположении. Он тепло на нее смотрит. Да, он смотрит тепло, даже ласково. Кивает, когда она дает ответ, который хоть чуть-чуть приближается к правильности и завышает ей оценки. Но почему никогда не сказать «Молодец», «ты умная», что-нибудь еще, ну вот хоть что-нибудь, чтобы показало твое отношение, что-нибудь доброе, а не «кажется вчера вы знатно приняли на грудь». Зачем он так. Понимает ли он как это обидно. Понимает ли он? Понимает ли он, как сильно она ждет его уроков, каждый раз надеясь, что будет иначе, что он улыбнется, а не усмехнется, скажет похвалу, а не подколку? Понимает ли он? Он же такой умный, в этом никто не сомневается! Но почему тогда он так с ней поступает. Зачем ранит ее. У Кристины уже даже появлялись мысли о том, как здорово было бы правда выпить, а почему, собственно, и нет, если таково мнение человека, которого…который так много для нее значит, так почему она не должна и быть такой. В отместку, назло. Она понимала, что это неправильно и что ей бы и не удалось достать алкоголь. Но она знала тех, кому удается. И почему же тогда нет? Почему? Что останавливало ее, чтобы пойти к ним и будь, что будет. Неужели возможное, подлинное разочарование этих карих, драгоценно-ненавистных глаз. Кристина была сообразительной девочкой, она понимала по какой статье должно проходить высказывание «мне нравится мой учитель», по какой статье и с какими оговорками. Но в моменты обиды и злости это теряло свою четкость, становилось чем-то большим, захватывало важностью данного факта. Факта. Она обижается и думает об этом как о факте? Непостижимость женского сердца, даже столь юного. Обида горела в ней все сильнее, все острее, она остановилась на месте и топнула ногой. Мимо прошли одноклассники, один из них тот, «чью квартиру она захватывала». Они засмеялись:

– Ну что, в магазин, за пивом?

И пошли дальше. Вот и соглашение о не-издевательстве. Кристина пришла в ярость. Этот человек. Чтоб ему провалиться. Она гневалась на него с силой, доступной только тем, кто жаждет совсем противоположного гневу. Но Кристина не думала сейчас об этом, она просто тонула. Тонула в ситуации, когда все светлые надежды оборачиваются издевкой, когда тебя топчет тот, от которого это обиднее и больнее всего.

Мимо прошел небрежно одетый молодой человек со светлыми волосами, сбивчиво бормотавший:

– Так было ли тело, есть ли мячик?

Почему он такой? И будет ли он таким всегда? Кто виноват и что делать? Кристина пришла домой и швырнула сумку со своей обидой на кровать. Она упала за кресло компьютера. И включила его. Она нашла фотографию. Константин Евгеньевич и они – пять учениц, снимок месячной давности. Они сжались к нему с обеих сторон, а он словно с ленцой отвалился назад, на парту, вытянув ноги вперед. Словно ему было все равно. «Но вам же не все равно Вы же не такой, Вы добрый, Вы хороший» – так думала Кристина. Ее мысли плавали в направлениях от ярости и ненависти к слепому обожанию.

«Мне все равно что вы говорите мне будет все равно чтобы вы ни говорили про меня вы смотрите совсем не так вы можете делать вид что вам все равно но вам не все равно я знаю я верю в это я готова поклясться в этом я всегда буду думать так мне все равно что я злюсь на вас я забуду об этом до завтра я не стану думать об этом завтра я буду рада увидеть вас улыбнуться вам и получить в ответ вашу улыбку я буду сидеть и внимательно готовиться чтобы мои ответы стали лучше чтобы вы не думали что я тупая чтобы вы гордились мной чтобы вы считались со мной пусть я не такая сообразительная как другие но все ваше внимание принадлежит мне они шутят с вами вы шутите с ними но я знаю что больше всего вам нравится шутить надо мной шутить со мной пусть это бывает больно пусть бывает обидно пусть вы несправедливы забравшись на пьедестал который я сама вам творю и приношу к нему ожидания и взгляды которыми я смотрю на вас вы будете смотреть на меня по другому вы будет относиться ко мне по другому я ничего не знаю Константин Евгеньевич но я узнаю узнаю как жить узнаю как думать как думать рядом с вами как оказаться рядом с вами как сделать так чтобы я была для вас не просто миленькой забавной девочкой я требую и я потребую с вас сполна за все я никогда не посмотрю в другую сторону я буду смотреть только вперед и впереди будете идти вы а я пойду за вами и пусть дорога темна и открывается постепенно я научусь как быть такой чтобы можно было идти рядом с вами как можно быть такой чтобы ваши глаза загорелись как можно быть такой чтобы вы произносили мое имя совсем иначе как можно быть такой чтобы мое имя стало единственным именем которое вы будете знать я ничего не знаю но я узнаю»

Кристина затряслась за компьютером, разглядывая снимок, смотря на него. Она плакала от обиды, от досады, от ярости, от гнева, от ненависти, но также она плакала от осознания, от чувства «после нас хоть потоп», от чувства «теперь я знаю то, чего не знала час назад», от чувства «я вижу цель, пусть и взираю на нее с такой огромной высоты, что кажется мне придется прыгнуть и лишь молиться, чтобы там внизу меня подхватили руки, на которые я так рассчитываю, на которые я буду надеяться пока не упаду вниз и не закружусь в той жизни, которую желаю, так сильно, что теперь неважно все остальное». Кристина была измучена, но в тоже время она была словно Наташа Ростова, впервые собирающаяся на бал. Кристина плакала все громче и сильнее, она смывала с себя обиду и злость, она становилась сильнее, и она становилась старше, она думал о том, о чем не стоило думать, но было слишком поздно отступать, когда идея, подобно Фаросскому маяку освятила небо, в котором до этого было лишь смутное кружение темных облаков. Кристина отрывалась от земли и не знала куда занесут ее восходящие потоки ветра. Она лишь надеялась, что он разделит с ней этот полет, как бы неправильно это ни было.