Читать книгу В ожидании полета - Евгений Сидоров - Страница 30

– Я все-таки думаю об этом крайне отрицательно, – Паша кипятился, Паша бурлил. – Как о сюрреалистическом кинематографе, как об «Андалузском псе». Я не согласен с ними, но вот так вот, все же нельзя.

– Но они же националисты, ты же не поддерживаешь националистов? – обратился к нему Дима

– Однозначно нет, но в мире, в котором я хочу жить, каждый должен иметь право высказаться.

– Но одно дело высказываться, другое заявлять, что нужно взорвать центризберком и что нужно устроить революцию, да и революцию в честь чего – в честь столетия октябрьской революции? – мрачно обратился к Паше второй его собеседник Саша. – Это мне кажется в корне неправильно.

– А ты чего хотел? Счастья и поцелуев под летящим коктейлем-молотова? – Включился вновь Дима, Паша отвечал:

– Но разве ты не понимаешь откуда берется все это неправильное, оно берется из того, что сверху давит одна сплошная несправедливость, несправедливость искажает черты всего с чем соприкасается и так от одной несправедливости люди переходят к другой несправедливости. Но я верю, что чем сильнее они сжимают кулак, то больше теряют.

– Но разве возможно сосуществование политики и справедливости, политики и морали?

– Извини, но тогда, о чем мы, черт возьми, вообще говорим? Мы говорим о том, чтобы все изменилось, чтобы людям дали устраивать свою жизнь без постоянного мелочного диктата, чтобы несправедливость не давила сверху, словно тяжелый пресс, подминая под себя все на своем пути! В нашей жизни все было устроено так, на протяжении почти всего времени и конца и краю этому не видно. Если мы начнем дробиться, говорить, да – они тоже против несправедливости, но хорошо, что их садят в тюрьмы, потому что они неправильные, то мы ничем не лучше того, с чем нужно бороться. Не может быть единого рецепта, не может быть однозначно белого и однозначно черного. Не может.

– Тогда как ты объяснишь стремление бороться с системой, которая, по твоим словам, все давит, разве не рисуешь ты ее как нечто однозначно черное? – произнесла девушка, подсаживаясь за столик в кафе, который оккупировала троица мечтателей. Девушка была красивой, но как будто чем-то опечаленной.

– О, Лизок, ты пришла, я уж и не надеялся – Паша улыбнулся ей.

– Не зови меня Лизок, я понимаю почему ты это делаешь, но мне это совсем не по душе.

– Тогда как, Лиза?

– Нет, это будет не совсем правильно, хотя в любом случае выйдет не совсем правильно. Но ты можешь звать меня Елизавета, да зови меня Елизавета, – девушка строго посмотрела на всю троицу, словно винила их в чем-то.

– Друзья, это Елизавета, девушка о которой я вам так много рассказывал.

– Привет, приятно, – проговорил Дима.

– Здравствуй, – вторил ему Саша.

– Да-да, мне тоже приятно – произнесла Елизавета с таким видом, что сложно было догадаться, что ей вообще что-то здесь приятно. – Это конечно не то кафе, но может у них здесь есть кофе?

– Где ты была, я думал мы увидимся раньше, уже десятое ноября.

– Да? Ну я была…я была там. Я была занята. Меня не было здесь.

– Клянусь, тебя точно нужно познакомить с Костей, он придет в восторг от того, как ты ухитряешься отвечать даже на самые простые вопросы, – улыбнулся ей Паша, улыбнулся тепло, искренне.

– Не думаю, что нужно это делать. Мне мало кто нравится. Не стоит знакомить меня еще с одним твоим другом, – от подобных высказываний Саша и Дима почувствовали себя несколько неуютно.

– Ладно, ладно! Так вот ты говорила о том, что я рисую существующую систему как черноту. Да, приходится так делать. Потому что она приносит намного больше зла, чем добра, это ее определяет. С ней нужно бороться, потому что она не терпит разноголосицы, только той, что обличена в давно устаревшие и потому мертвые формы. А все живое, волнующееся, чуждо этой системе. Да и вообще, что за постановка вопроса, разве ты не говорила, что желаешь включиться, бороться?

– Я думаю, что бороться с чем-то, это единственный способ быть. Или не я так думаю. Сначала ты борешься с одной чернотой, что окутывает мраком все вокруг, затем с той, что приходит ей на смену. И так до бесконечности. Но борясь ты можешь сделать хоть какое-то добро, даже если это совершенно бессмысленно. – Елизавета скорбно замолчала, словно, не ожидая ответа на свою тираду, словно ей было все равно. Однако Паша все же ответил:

– Возможно ты и права, так всегда и должно происходить – люди должны самоорганизовываться и принимать ответственность за происходящее, подталкивать тех, кто сидит на верху. Народ – это власть. Но сейчас самое главное раскачать лодку, преодолеть ту тотальную несправедливость, что воцарилась у нас. Она душит нас, она затыкает нам рты, словно ничего не поменялось.

– Все будет в порядке, – напевно произнесла Елизавета.

– Ты так считаешь?

– Я просто думаю, что должна была так сказать или просто так случилось. – Снова скорбное выражение лица. Для Паши Елизавета оставалась какой-то странной загадкой, откуда она, кто она, почему хочет помочь, если не верит в то, что хоть что-то можно изменить?

– Ну…ладно, – Павел скептически отреагировал на слова Елизаветы, он уже начинал привыкать к тому, что она говорит странные вещи. Хотя бы она хочет помочь. И хотя бы она весьма красива, хоть для Паши это и не имело никакого значения, ему некогда было думать о таком, он был слишком кипучей натурой. – Как бы там ни было, что-то нужно менять, нужно стараться сдвинуть все с мертвой точки.

– А что насчет выборов президента весной? – вопросил Дима

– Я думаю будут митинги, тогда можно подключиться, ведь никого действительно с новым взглядом туда просто не допустят, не позволят они идти себе на такой риск. Все работает как часовой механизм и сбои им не нужны.

– Кстати, тут же в Москве был митинг, – Саша заулыбался, словно готовый рассказать очень смешную шутку.

– Да, и чей?

– Коммунистов.

– Очень смешно, а главное очень актуально. Я понимаю, что это имело смысл на западе после Первой Мировой войны – «Нефть» читал? – Саша замотал головой – так, а что у нас? Отжившая, системная оппозиция, лозунги о возвращении того, что умерло, потому что потеряло жизнеспособность. А главное, как меня бесит их боязнь хоть как-то измениться. Переименовались бы хоть в Социалистическую партию. Уже какой-то толк бы был. А так…пустое это все. А главное, чего они митингуют? Все прикормлены, все рядом с властью, хоть конечно, сильно на нее и не влияют. Зато, как меня бесит, в интернете расплодились все эти защитники «Великого Советского Прошлого» – бьют себя в грудь и рассказывают байки о том, как хорошо все было тогда, какой замечательный руководитель был Сталин и все в этом духе. Но на лжи нельзя построить ничего умного и светлого.

– Ты думаешь? – встрепенулась Елизавета.

– Конечно, я так и думаю.

– Но знаешь, иногда на лжи воздвигают прекрасные здания, это – правда, как понимать ложь? Вот вымысел – это ложь?

– Да, вымысел – это не правда.

– Ну тогда на лжи можно построить что-то грандиозное. Я сама, конечно, в контрах с происходящим, но все же понимаю, что так бывает.

– Елизавета, я тебя не понимаю, так ты вообще согласна с тем, что нужно бороться, с тем, что старое было дурно, что воскрешать его, значит поддерживать ложь?

– Конечно! Я прочла столько книг!

– Да, из книг можно много узнать.

– Это точно, – Елизавета вновь перешла в режим скорбной мины.

– Короче, вот мое мнение, мы должны решать – мы будем участвовать в том, что будет, ну в митингах там, протестах?

– Да.

– Да.

– Я…да… – смиренно промолвила Елизавета и осторожно пожала руку Паши. «Зачем ей это все надо, ей же как будто дела нет?» – подумал он. Но любая помощь требовалась, больше народа на площадях – это хорошо. А понимать ее до конца – он и не обязан.

Оторвемся от наших спорщиков, мы должны их понимать, но слушать их споры, ходящие вокруг одной мысли, до бесконечности, было бы утомительно. Они будут сидеть здесь, в этом кафе, привычном месте своих собраний, очень долго.