Читать книгу Морской царь - Евгений Таганов - Страница 3

Как и ожидалось, большая загонная охота с камнеметами, пращами и самострелами закончилась полным провалом: дичи набили в десять раз меньше, чем обычно.

Следом же случилась новая несправедливость князя: казнь невинного человека.

Воеводский Круг, куда входили все хорунжии, сотские и тиуны, неоднократно призывал Дарника как-то пресечь слишком безудержную игру в кости, расцветшую в Дарполе самым черным цветом, когда проигрывали и жену, и коня, и доспехи, и место в теплой избе. Но роль старшего брата, который грозит младшему пальцем за его шалости, была не для князя.

– Я не нянька, чтобы кому-то указывать, как ему себя вести, когда он не на службе, – отвечал он воеводам. – Думаю, удержать ратников от чрезмерного азарта может только страх смерти. Если вы все согласитесь, я готов посылать их на виселицу.

Воеводы переглядывались между собой и молчали. Тут, однако, как на заказ проигравший наложницу бродник набросился с кулачной скобой на своего более удачливого противника-лура, сломав ему челюсть, а когда его оттащили, он, чтобы не отдавать наложницу, перерезал ей горло. Убийцу выслали в дальнюю северную вежу, без права возврата в Дарполь, и Воеводский Круг единодушно высказался за смертную казнь для игроков в кости. При этом мало кто предполагал, что наказание будет исполнено, хотелось просто загнать слишком гибельную страсть в подпол, мол, спрячьтесь и не показывайтесь. Тем более что доносительство и в словенских рядах и у перенявших такое отношение союзников считалось последним делом.

Открытая игра действительно исчезла, но меньше играть не перестали, и как-то Гладила вечерней порой наткнулся на палатку, где шло самое разухабистое костяное сражение, и не придумал ничего лучше, чем сделать замечание насчет излишнего шума караульному, стерегшему палатку от появлений князя или Корнея.

– Ну и что, побежишь Рыбке пожалуешься? – засмеялся в глаза тысяцкому сторож.

Взбешенный его наглостью Гладила действительно помчался к князю, которого нашел у стратигессы. Там у Дарника с Лидией дело до постели еще не дошло, поэтому тысяцкого князь принял сразу, зная, что по пустякам тот его беспокоить не станет.

– Как быть с этими игроками? Может, тебе, князь, лучше самому туда пойти?

– Ступай и отведи их в караульную сам, – приказал ему Дарник.

Чуть поразмыслив, Гладила направился к хорунжему Янару, который, полагая, что это приказ князя, взял ватагу своих хазар, окружил палатку и всех, кто там был, повязал и отправил в караульную.

За ночь друзья задержанных взбаламутили многих своих знакомцев, и утром к князю пожаловала полсотня ходатаев с просьбой помиловать глупых и азартных.

– Ну вы сами понимаете, что полностью я их помиловать не могу, – с сочувствием и пониманием отвечал им Дарник, зная уже результат ночного расследования Корнея. – Давайте сойдемся на половине наказания. Или, хотите, вообще можете их выкупить. В Хазарии выкуп из плена хорошего воина стоит сто дирхемов, значит, вам нужно собрать шестьсот дирхемов, и игроки будут тотчас освобождены.

– Как шестьсот, их ведь только четверо? – изумились ходатаи.

– Двое из них словене, значит, имеют напарников-побратимов, – напомнил князь.

Данному неписаному закону был уже добрый десяток лет: за проступки одного отвечает он сам и его вполне невинный напарник. Когда-то это нововведение Дарника в Липове в три раза уменьшило количество войсковых нарушений. Действовало оно и сейчас, часто превращаясь в забавное зрелище: например, когда виновного с напарником приговаривали к позорному столбу – «пока из шкодника не выйдет пуд дерьма». И вот сидели оба соколика две недели, а то и месяц на короткой цепи, тут же на земле и спали, завернувшись в одеяла и войлочную кошму, тут же и нужду справляли, а в полдень им подавали поганое ведро, куда они под хохот зрителей подбирали совком с земли собственные отходы. Полное ведро означало конец наказанию, но попробуй его еще наполни. Вдвоем это, конечно, выходило сподручней.

Хуже бывало, когда ратников приговаривали к «удачному полету» – при котором осужденного с петлей на шее ставили на высокий чурбачок, где он мог либо соскользнуть и удавиться, либо каким-то образом освободить связанные за спиной руки и остаться живым и свободным. То есть как бы уже и не князь, а сама судьба выносила виновнику приговор. Находились ловкачи, которые по два-три раза попадали на эти чурбачки и оставались в добром здравии. Зато если в петле погибал твой невинный побратим, это ложилось на счастливчика несмываемым пятном. В ромейской, лурской и хазарской хоругвях также применялась порка кнутом, но князь для своих словен такого не признавал: мол, бичевание только для рабов и смердов, а не для воинов.

– Поэтому надежней все-таки выкупить, – посоветовал Рыбья Кровь ходатаям, тут же при них отдавая распоряжение нарастить двухпетельную виселицу до шести петель.

Князь ускакал по делам, а смущенные ходатаи продолжали чесать затылки.

– Ловко он вас, – подначил их один из новолиповских ветеранов. – Теперь даже если он их всех повесит, виноваты будете вы, что не смогли собрать нужную казну.

В тот же полдень на Судебном дворе при стечении двух сотен выборных зрителей состоялся княжеский суд. За длинным столом на возвышении сидел Рыбья Кровь и шесть воевод: Гладила, Корней, Агапий, Янар, Сигиберд и хорунжий луров Нака. В десяти шагах перед судейским столом в ряд стояли шестеро подсудимых: двое горцев-луров и двое словен со своими напарниками-побратимами. Так получилось, что в игре по одному словенину и луру вышли победителями, и по одному – проигравшими. Дарник долго тянуть разбирательство не стал, только выяснил, кто что выиграл и проиграл, и объявил, что сегодня ограничится половинным наказанием, и велел тех, кто выиграл, отпустить, а двух проигравших вместе со словенским побратимом повесить.

Услышанный приговор сильно смутил друзей подсудимых: они-то полагали, что половинный приговор – это позорный столб, ссылка или пусть даже продажа в рабство в Хемод. А тут на тебе! Некоторые еще надеялись на «удачный полет». Но нет, вместо чурбачков осужденным подставили маленькую скамеечку, и на нее подняли троих приговоренных с петлями на шеях. Если чернявый горбоносый лур, награжденный медной фалерой за ночной бой с хемодцами, и игрок-словенин, участник Критского похода, принимали наказание со стоическим самообладанием, то напарник словенина был совсем юным необстрелянным ополченцем и из глаз у него потоком катились слезы.

Видеть это было невыносимо, и князь подал знак палачу выбить скамейку. Несколько женщин вскрикнуло, часть мужчин отшатнулось, многие зрители еще с напряжением ждали, что вот-вот палач по знаку князя перережет удавки. По ногам дергающихся бедолаг стекали ручейки мочи. «Впредь буду только головы рубить», – пообещал сам себе князь, смущенный этим дополнительным унижением висельников.

Словене-ополченцы, как всегда, смотрели на князя с неким мистическим страхом: по их представлениям в момент большой ярости допускалось убивать кого и как угодно, но, остынув, тем более на следующий день лишать человека жизни, особенно невинного, являлось тяжким грехом. Но князь был сама безмятежность: воеводы за это голосовали, я пообещал наказывать только наполовину – чего еще вы от меня хотите?

И вместо князя затаенный гнев ратников обрушился на отпущеных на свободу двойных везунчиков. В тот же вечер игроку-луру в проулках между юртами перерезали горло, а напуганный этим игрок-словенин вместе с напарником на следующий день попросились у Дарника на самую дальнюю сторожевую вежу, куда тут же и убыли.

– Теперь ни хазары, ни луры, ни ромеи, ни тервиги ни за что не согласятся, чтобы у них были напарники-побратимы, – мрачно предрек Корней.

Рыбья Кровь и сам понимал, что перегнул палку, но это только еще сильней злило его. Ведь, случись такое во время похода, никто бы и не пикнул. Значит, если хотите считать себя воинами, то и терпите воинскую суровость, а хотите милосердия, то признавайте себя простыми мирянами, которые не ведают, что такое ратный закон.

Наверно, объясни он все это хотя бы Ближнему или Воеводскому Кругу, и кривотолков в Дарполе удалось бы избежать. Но тут подошла пора забирать из Хемода Милиду с ее тервижками, и князь на время отвлекся от текущих дел.

Если неделю назад женщин к аборикам отвозили на двуколках, то теперь их заменили сани, и по легкому снежку катить на них было любо-дорого.

Подъемный мост был уже опущен и на берег аборики выносили клетки с гусями и утками, корзины и мешки. Едва Дарник с Янаром и мужьями других тервижек выбрались из саней, как из ворот показались Милида и жена Янара Квино с младенцами, а за ними еще четыре тервижки в сопровождении нескольких разодетых хемодских женщин. Вынесенные клетки и корзины оказались подарками, которые едва поместились на сани, почти не оставив места для воссоединившихся семейных пар. Гостьи тепло попрощались с хозяевами, и санный поезд тронулся в сторону Дарполя.

– Все было очень хорошо, – щебетала Милида, ласкаясь щекой о полушубок Дарника. – Вот попробуй, – она протянула ему маленький мешочек. В нем находились продолговатые липкие фрукты. – Это финики.

Дарник попробовал – было действительно очень вкусно.

– Там у них и сады, и виноград, – продолжала жена, уже почти не делая ошибок в словенской речи. – Они готовы у нас покупать и колбасы, и солонину, и копчености.

– Моя ты торговка! – посмеивался Рыбья Кровь, держа в руках сверток с Альдариком. Тот не спал, серьезно разглядывая круглыми серыми глазенками отца.

– Смотри, что еще мне подарили! – Милида распахнула повязанный на шее пуховый платок, чтобы показать золотое ажурное ожерелье с полудюжиной самоцветов.

Дарнику стало неловко: с тервижками они посылали лишь две медвежьих шкуры, водяные часы и три шелковых отреза, ответный подарок хемодцев явно это превосходил.

Наклонившись, он поцеловал жену в висок, с жадностью вдыхая ее вкусный запах. Что-то насторожило его, он поцеловал еще раз: висок и лоб Милиды горели. Да и в глазах был какой-то нездоровый блеск.

Пока домчались до Дарполя, жар у Милиды еще больше усилился. И в хоромы на верхний ярус Дарник вносил жену уже на руках. В городе удивление и зависть к богатым гостинцам быстро сменились злым слухом: княгиню отравили!

Она не кашляла, не задыхалась, не сопливилась, вот только мелко дрожала и погружалась в полубред. Альдарика отдали янарской Квино, благо с ним пока было все в порядке, и в хоромы сбежались все дарпольские лекари: от ромейских хирургов до лурских шаманов и словенских знахарей. Сразу начали варить какие-то травяные настойки, советовать всевозможные окуривания, растирания, кровопускание. Последнее князь категорически запретил, выгнал и шамана с его чадящими палочками, растирать Милиду взялся сам. Приказал лучше топить и снизу и наверху, а потом разделся и взобрался к жене под одеяло. От его теплого тела ей как будто стало чуть легче. Но, когда он попытался покинуть постель, она снова начала бредить. И, коротко отдав воеводам и тиунам распоряжения по хозяйству, он вернулся на ложе. Так и провел трое суток не отходя от жены, меняя ей пропотевшие рубашки и сам сажая на ночной горшок. «Только не это! Только не это!» – повторял про себя как заклинание – нежданная смерть жены могла изменить весь смысл его дарпольского существования. Рядом присутствовала лишь пожилая жена Сигиберда, подкладывая в очаг древесный уголь и подавая для Милиды теплое питье. Да иногда заходил Корней сообщить, что происходит в городе. Все дарпольцы любили свою княгиню, и теперь там готовилась ни много ни мало война против вероломных абориков. Напуганные этим старейшины Хемода то присылали какие-то снадобья, то направляли в Дарполь лучшую хемодскую лекарку.

Наконец на четвертый день Милиде стало чуть лучше, она даже попросила куриного бульона и пошла на быструю поправку.

Не успел, однако, Рыбья Кровь вернуться к своим княжеским делам, как в столице случилось новое происшествие. На этот раз бунт подняли женщины. Подавляющее их большинство составляли рабыни или девицы из веселых домов Хазарии. Чтобы они не ушли назад с хазарским и ромейским полками, князь обязался всем им каждый месяц выплачивать по одному дирхему только за то, что они остались с войском на зимовку. Однако некоторым из них жизнь верной жены или наложницы вскоре показалась слишком пресной. И как только нашелся хороший вожак в юбке в лице бой-бабы Вереи из Ирбеня, как в Дарполе образовалось сразу три Веселых юрты, где помимо телесных услад рекой лилось ячменное вино, пели озорные песни и даже плясали. Верея завела себе шестерых сторожей, но их охрана оказалась не слишком надежной против бывалых бойников, и тогда она обратилась к Дарнику за покровительством над Веселыми юртами, мол, спокойствие в городе – твоя, князь, прямая забота, и заодно пообещала выплачивать в городскую (то есть в княжескую) казну по 5 дирхемов в месяц с каждой своей юрты. Рассмеявшись от такого предложения, князь легкомысленно принял его, не очень задумываясь о последствиях.

Сначала все шло хорошо, в городе даже прекратились насилия над женщинами, когда по ночам их похищали рядом с собственным жильем и, накинув на голову мешок, быстро, по-заячьи удовлетворяли свои жеребячьи потребности.

Но затем красотки Веселых юрт стали разгуливать по городу в дорогих монистах и шелках, и благочинные жены с полуженами, как в Дарполе называли наложниц, не выдержали. Явились к князю с требованием запретить срамным девкам шастать по городу и зазывать к себе их мужей и чтобы князь не платил им свой заветный дирхем.

– Вот только мне больше делать нечего, как разбирать ваши бабьи свары! – сердито отмахнулся от них Дарник. – Хотите – сами открывайте свои Веселые юрты, изголодавшихся ратников на всех вас хватит.

Не удовлетворившись таким ответом, благочинные принялись обрабатывать своих мужей и полумужей. И те вскоре в самом деле «обнаружили», что князь, берущий мзду с Веселых юрт, – позор и бесчестье! Пошли толки о народном вече, мол, князь для походов, а в городских делах решение надо принимать общим обсуждением и согласием. Казнь невиновного побратима, глупость с камнеметной охотой, объявление смертной казни за убийство коровы и умаление княжеского ранга позорным сводничеством – об этом отныне все резче и громче говорили в каждом дарпольском жилище.

– Вече так вече, – смиренно согласился на Воеводском Круге Рыбья Кровь. – Только я на этом вече должен выступить первым.

Воеводы-ветераны лишь тревожно переглянулись от такой княжьей покладистости: знали, что ничто другое не может разозлить Дарника больше, чем узаконенный народный ор. Их опасения полностью оправдались.

Едва на Торговой площади сколотили помост с железным билом, тут же состоялся и главный сход дарпольского населения. Возле помоста теснились словене, союзники занимали места поодаль, запасшись лучшими толмачами, чтобы ничего из речи князя не пропустить и дабы не мешать словенскому большинству.

Проводить Дарника от хором до лобного места явились лишь Корней и Ратай, остальные словенские воеводы для своей безопасности предпочли занять места вблизи союзных сотен, у кого с кем из союзников были более дружеские отношения.

– На моих дозорных, ромеев и луров ты полностью можешь положиться, – нашептывал дорогой князю воевода-помощник.

Дарник будто и не слышал. Плотная толпа на Торговой площади молча смотрела на приближение их конной троицы. Остановившись у края площади, князь несколько мгновений обводил взглядом настороженные и отнюдь не дружеские лица, потом слез с коня и, жестом приказав Корнею с Ратаем не следовать за собой, двинулся к помосту. Толпа расступалась, пропуская его, и тут же следом смыкалась.

Поднявшись на помост, Дарник снял с себя корону и трижды подкинул ее в воздух. Два раза поймал нормально, а на третий раз намеренно сделал неловкое движение и подхватил корону уже у самого настила. По толпе прошелестел легкий смешок – всем понравилось это символичное освобождение князя от своего единоначалия.

– Раньше, когда я отправлялся в поход, я всегда был уверен в своей победе, – звучно заговорил Рыбья Кровь, держа корону в руках. – Кроме хорошо обученных воинов мои победы держались еще на трех вещах: на сомкнутом боевом строе, камнеметах и напарниках-побратимах. В свой поход с вами я отправился, не имея прежней уверенности. Более того, я почти не сомневался, что потерплю первое в своей жизни поражение. Но мой бог-хранитель спас меня вместе с вами, даровав вместо войны союз с кутигурами и легкую победу над Хемодом. Сначала я очень радовался этому, но теперь понимаю, что незаслуженная победа подрывает боевой дух войска сильнее, чем поражение. Я думаю, вы и сами прекрасно видите и понимаете это. Мои попытки лучше обучить вас ни к чему хорошему не привели, вы и так уверены, что все знаете и умеете. Сейчас вы собрались на вече, чтобы лишить меня городской и судейской власти, ведь от побед под моим началом вы вряд ли захотите отказываться.

Князь чуть помолчал, давая толмачам возможность лучше переводить союзникам.

– Хочу сказать, что больше я никого из вас наказывать не буду. Чтобы наказывать воинов, их надо уважать. Увы, за последнее время у меня все меньше причин вас уважать. С городским вечем вы это хорошо придумали. Теперь мне не придется назначать даже своего наместника – вы его выберете сами. Это для него. – Дарник положил корону на подставку, где лежала железная кувалда для била, и оглядел ближайших ратников строгим взглядом, словно спрашивая: всё ли они хорошо поняли.

– А ты как же?! – раздался голос из задних рядов. – Бросаешь нас?

– Нет, не бросаю. Если вы захотите, то я весной приду и поведу вас в новый поход.

– А сейчас что?.. Почему весной?.. Откуда придешь?.. – послышались крики.

Князь поднял руку. Всё немедленно стихло.

– Я хочу набрать пять сотен воинов и пойти с ними до весны в зимний поход на Левобережье Яика. Кто хочет, может записаться у моего знаменосца. – С этими словами он спустился с помоста и сквозь толпу направился к своим хоромам.

Если Дарник хотел как следует взбудоражить весь город, то это ему с лихвой удалось. Про вече тут же было забыто, напрасно горлопаны-учредители пытались призывать к выбору наместника. Разбившись на мелкие кучки, ратники расходились с Торговой площади, обсуждая, что именно затеял их князь. Мало кто понимал, куда и зачем нужен этот зимний поход, причем силами одной хоругви. Для глубокого разведывательного рейда хватило бы и одной сотни конников. Потом самые умные и проницательные объявили, что таким образом князь хочет отделить своих сторонников от бунтовщиков. Среди гридей-ветеранов свежа была память о том, как Дарник прошлой зимой в Таврической степи увел смольскую ватагу с обустроенной зимовки, оставив предавших его гридей без коней и камнеметов. И пополз новый слух, что таким образом Рыбья Кровь хочет увести преданных ему ратников в кутигурскую орду.

Уже со следующего дня записываться в походное войско потянулось большинство дарпольцев – ну как было выставить себя слабаками и боязливцами! Князь придирчиво отбирал, объясняя, что нужного снаряжения у него достаточно только на пять сотен, и стало понятно, что он действительно собирается в зимний поход.

Стараниями Ратая из Петли через Большую протоку Яика, где течение было помедленней, а лед потолще, были наложены скрепленные между собой доски, по которым на руках стали перекатывать на Левобережье колесницы. Потом так же осторожно в поводу перевели и лошадей. Походные повозки Дарник решил не брать, ограничиться десятью колесницами с камнеметами и еще пятнадцатью с палатками, одеялами и спальными тюфяками. Особенно придирчиво приходилось отбирать припасы: те же наконечники для стрел, фураж для лошадей, колбасы, вяленую рыбу, сухари для людей. Всех одели в теплые лурские бурки, войлочные сапоги и шапки-треухи.

Две недели сборов подходили к концу, когда настоящий вой подняли воеводы, вдруг осознавшие, что остаются и без князя, и с вечем неуправляемых ратников.

– Они попытаются захватить и разграбить Хемод, – пугались одни.

– Снова начнется игра в кости и пойдет резня всех со всеми, – утверждали другие.

– Разделят между собой войсковую казну и всю ее промотают, – ныли третьи.

– Что будет с женщинами? Ведь могут не пожалеть и твоих трех жен с Альдариком, – кликушествовали четвертые.

Свои опасения возникли и у союзников.

– Мы, если что, подадимся в Хемод, – говорили тервиги и толмачи-иудеи.

– Мы, скорее всего, построим себе новое городище, – объявили ромеи.

– А мы уйдем в Ирбень, – предупреждали луры и хазары.

Милида и Евла были в отчаянье – младенцы не давали им отправиться с князем. Лидия понимала, что зимний поход не для нее, но тоже показывала Дарнику миску, в которой она вскроет в горячей воде себе вены, если что пойдет не так.

Однако Дарник уже закусил удила. После самого бескровного и добычливого похода он наконец чувствовал себя взявшимся за настоящее ратное дело. Расчет его был прост: двинуться по левому берегу Яика до самых Рипейских гор, найти железо и самоцветы – источник хемодского богатства – и основать новую столицу. Одни тамошние железные рудники и дубовые леса стоили десятка набегов на степняков.

И все же нашлось возражение, которое смогло его остановить. Буквально накануне переправы последних походников через Яик Корней привел в княжеские хоромы свою Эсфирь, красавицу-иудейку, владеющую пятью языками.

Чуть притушив огонь завлекательных глаз, Эсфирь рассказала князю о хазарских замыслах относительно Дарника. Мол, визирь-казначей Буним перед своим отбытием в Хазарию все ей подробно расписал. Что в случае смерти князя Дарполь немедленно займет хазарское войско и получит все те выгоды, что хотел получить Рыбья Кровь.

– Зачем ты мне это говоришь? – недоверчиво заметил князь. – Разве ты не на хазарской стороне?

– Я и Буним на стороне рахдонитов, нам слишком большое возвышение Хазарии никогда не было выгодно.

Дарник знал, что рахдонитами назывались иудейские и согдийские купцы, которые испокон веков держали караванный путь из Империи Тан в Романию и дальше на запад. Магометанское вторжение в Персию перекрыло Южный путь, а степные войны и чума нарушили Северный путь из Хазарии в Хорезм и к ханьцам. Кроме того, оказавшись волею случая у стен Хемода, сам князь обнаружил еще один весьма выгодный путь от Рипейских гор по Яику и по морю в Персию, и именно это стало главной целью основания здесь его новой столицы. И теперь он очень живо представил себе, как даже небольшое хазарское войско легко займет Дарполь, пока он будет геройствовать на далеком севере.

– А мое возвышение здесь, значит, рахдонитам выгодно?

– Твоей жизни хватит лишь на то, чтобы возвыситься до Хазарии, – жестко отрезала Эсфирь. Корней даже дернул ее за руку: с ума сошла так говорить с князем!

Но Дарник никогда не сердился на справедливые дерзости, тем более столь похожие на правду. Кругом выходило, что как он ни старался выскочить из простоватых воителей во что-то более значимое, это ему так и не удалось. Снова скукожился до малого воеводы, просто потому, что ему лень заниматься укрощением смердов, так и не ставших настоящими воинами.

– А как по-вашему, я могу сейчас развернуть все в обратную сторону? – обратился он одновременно к ним обоим. – Сказать, что я просто так пошутить изволил?

– Можешь объявить, что тебе приснился вещий сон, что именно тебе надо делать, – предложил свой выход Корней.

– Или можешь договориться с воеводами, что остаешься при условии отмены веча. А зачинщиков смуты немедленно повесишь. Это сразу закроет всем рты, – как самое простое и обыденное высказала Эсфирь.

Корней с Дарником даже переглянулись от такой ее прыти.

В тот же вечер во двор к князю явился весь Воеводский Круг. Гладила держал в руках закрытую крышкой братину, в которой находилось двадцать восемь белых и три черных камушка – итог их голосования:

– Мы уже выбрали себе наместника, и это ты, князь!

– Так ли это? – пытливо глянул на собравшихся Рыбья Кровь.

– Так… Так… Так! – загомонили воеводы.

– Стало быть, и порядок у нас остается, как в военном стане?

– Так… Так… Так!

– И горлопанов, которые кричали о вече, вы выдаете мне головой?

Воеводы, они ведь к вечу не призывали, тут же с облегчением подтвердили:

– Головой их… Головой… Головой!..

Князь не кровожадничал, остановился лишь на двух самых крикливых зачинщиках.

На их казнь ратники собирались без особых сожалений. Ведь князь не стал вспоминать о напарниках горлопанов, поэтому все относились к этому как к некоему жертвоприношению, призванному восстановить в Дарполе прежний порядок, многим также не терпелось посмотреть на действие машины по отрубанию голов, которую придумал Ратай по просьбе Дарника сразу после казни игроков в кости.

Машина представляла собой длинные дощатые ножны на невысоких опорах, в которых находилось широкое, длинное железное полотно со скошенным острием и круглое отверстие для шеи осужденного. К полотну была прикреплена длинная веревка, закрепленная на белой лошади, которую горячили и сдерживали двое коноводов. Именно по масти этой лошади ратайская машина получила чуть позже название «Белая вдова».

Перед тем как в отверстие машины была вставлена голова первого горлопана, глашатай громко объявил, что за плату в сто дирхемов осужденный может быть освобожден. Зрители переглядывались и молчали. Князь подал знак – помощники Ратая застучали молотками по железу, коноводы отпустили лошадь, та рванула прочь, полотно «Белой вдовы» коротко скрежетнуло по ножнам, и голова казненного большой тыквой отскочила от тела, обдав кровяным фонтаном первый ряд зрителей. Вроде бы все коротко, деловито и отстраненно, но в этой деловитости почему-то было больше жестокости, чем если бы голову рубил обыкновенный палач. Позже воеводы единодушно с глазу на глаз подтвердили это личное ощущение князя.

Пока возвращали и впрягали лошадь для второго раза, среди ратников прошло небольшое шушуканье, и к ногам Дарника легла россыпь золотых и серебряных монет вместе с кучкой женских украшений. Как потом подсчитали, стоимость выкупа была не выше восьмидесяти дирхемов, но придираться особо никто не захотел: довольны остались все, включая князя. Теперь ему уже определенно нельзя было никуда уезжать, согласие с дарпольцами не только утвердилось, но даже окропилось нужной жертвой.

Зимний поход тем не менее все равно состоялся. Из отобранной Дарником хоругви отказников нашлось человек сорок, остальные продолжали рваться в путь, дабы заслужить уважение князя и не стать посмешищем для остального войска. Возглавил походников липовец Потепа, известный своей силой и молодечеством. Его помощниками назначены были ученый писарь Бажен и один из десятских Сигиберда, якобы для мудрого совета, а больше на случай встречи с единоплеменниками абориков.

Было объявлено, что хоругвь направляется по старой караванной дороге в Хорезм. Князь с Корнеем провожали потеповцев верст десять, после чего княжеский разъезд повернул своих коней восвояси. По уговору хоругвь должна была двигаться на восток еще полдня, потом переночевать и повернуть на север и вдоль левого берега Яика подниматься насколько возможно до верховьев реки, чтобы найти источник снабжения Хемода железной рудой, горючим камнем и самоцветами. В драку не вступать, только торговать, на что походникам даны были четыреста аршин хорошего сукна и пятьсот дирхемов.