Читать книгу Морской царь - Евгений Таганов - Страница 4

– Скажи князю: кутигуры идут! – Крик ворвавшегося в княжеские хоромы дозорного был хорошо слышен и на верхнем ярусе.

Дарник с Корнеем, Ратаем и Сигибердом как раз составляли список новых закупок в Хемоде и лишь озадаченно переглянулись между собой.

Первым среагировал Корней:

– Вся орда, что ли?

– Не, посольство, скорее всего, – предположил оружейник.

– Судя по крику, очень большое посольство, – заметил Сигиберд, за год тесного общения со словенами вполне перенявший вечную насмешливость молодых воевод.

– Афобий, доспехи! – громко позвал князь оруженосца.

Ближние советники заспешили на выход – самим облачаться.

Когда Дарник вышел из хором, во дворе и по всему городу шло общее приготовление к встрече то ли союзников, то ли противников: седлались кони, из оружейниц выдавали щиты, сулицы и самострелы, полусотские созывали свои ватаги.

К князю тем временем прибыл новый дозорный с более подробными вестями:

– Идет союзная орда под предводительством Калчу. Без передовых застрельщиков. Вперемежку с повозками и мальчишками.

Последнее означало простое кочевое перемещение, а не военную изготовку.

Теперь можно было чуть расслабиться и сделать радушное лицо.

– Камнеметчики все на местах! – бодро объявил, подбегая, Гладила. – Катафракты вот-вот будут готовы.

– Молодец, – похвалил Дарник, раздумывая, выезжать ему за ворота или принимать гостей в самом городе. На вал подниматься не хотел – не княжеское дело изображать опасливого стражника. Глазами искал Корнея – чтобы того послать навстречу Калчу. Воевода-помощник уже сам подъезжал к князю во всем щегольском великолепии: синем плаще с золотой окантовкой, гладком шлеме с хвостом конских волос, выпуклом стальном нагруднике с четырьмя красными треугольниками старшего хорунжего.

– Так мне выходить вроде? – не спросил, а скорее заявил о своем задании Корней и направил коня к Рипейским воротам.

– А что сказать, знаешь? – вдогонку ему крикнул Дарник.

– Да уж как-нибудь, – донес ветер хвастливый ответ сметливого воеводы.

Любопытство все же победило – князь поднялся на вал в угловое северное гнездо, где два стрелка укладывали на ложе камнемета пяток каменных «яблок» и готовились взяться за натяжную лебедку. Рыбья Кровь строгим взглядом остановил их рвение: еще нечаянно сорвется тетива – будет гостям «дружеский прием».

Орды видно еще не было, но передовой кутигурский отряд в полсотни всадников уже показался. Навстречу ему из ворот выехал Корней со своим оруженосцем. В двухстах саженях от городского вала обе стороны чуть переговорили, и воевода поскакал назад.

Его доклад спустившемуся вниз князю был краток:

– Из шести улусов пришли пятеро. Калчу во главе. Предлагают встретиться не в городе, а в поле: пятьдесят наших воевод, пятьдесят их. Если ты хочешь как-то иначе, то можем им сообщить.

Дарника такой расклад немного удивил: с каких пор Калчу опасалась со своими тарханами приближаться к Дарполю и без охраны входить в него? А впрочем, когда она с кутигурским войском уходила, никакого города еще не было. Может, в этом дело?

Сидеть на мерзлой земле никому не хотелось, поэтому гриди вынесли на ипподром-ристалище множество лавок, три десятка козел и повозочные щиты-стены, превратив их в длинный стол-подкову. Кутигурские конники привезли несколько котлов с жареным, вареным и тушеным мясом и десяток бурдюков с хмельным кумысом, дарпольские поварни ответили им котлами каш, подносами жареной рыбы, лепешек, пряников, блюдами орехов и фруктов, остатками медов, виноградных и ячменных вин.

Все воеводы были при оружии: у кутигуров – булавы и кистени, у дарникцев – клевцы и мечи. При Калчу сидели два седовласых тархана, которым она не забывала оказывать знаки внимания и почтения, а также переводила с хазарского на кутигурский, но сомнений, кто из гостей самый главный, ни у кого не возникало. Кутигурские старейшины к еде почти не притрагивались, зато пристально смотрели на князя, отчего тот чувствовал себя чуть неловко: что, прежде не могли меня как следует разглядеть?

Сама степная воительница за прошедших четыре месяца порядком осунулась, потухшие глаза добавили пару лишних лет, а во рту исчез еще один зуб. Зимняя одежда непривычно округляла ее маленькую худенькую фигурку, а меховая руковичка на правой руке удачно скрывала отсутствие трех пальцев – результат Первой кутигурской войны шесть лет назад, когда Дарник всем пленным женщинам приказал отрубить пальцы, чтобы больше не пытались воевать наравне с мужчинами. Спросив о здоровье князя, его жены и сына (откуда только успела узнать, ведь при ней Милида еще не успела приехать?), Калчу ответила на расспросы о своих детях и родителях, после чего, наконец, приступила к делу:

– Ты всех нас отравил словами о включении в орду чужих племен, которые сделают нас непобедимыми. Вот теперь бери нас и владей!

– То есть как – владей?! – опешил от ее слов князь.

Сидящие рядом улусные тарханы с непроницаемыми плоскими лицами одобрительно кивали головами в знак своего согласия с главной командиршей.

– А вот так! Мы ушли из Большой Орды и решили выбрать себе своего кагана. Но с пятью тысячами воинов орда слаба и может быть покорена более сильными племенами, поэтому нам лучше слиться с твоим войском. А так как ты сам подчиняться никому из нас не станешь, то тебе и быть нашим новым каганом.

Далее из разговора выяснилось, что в Большой Орде Калчу и бывших с ней у Хемода тарханов обвинили за союзничество с Дарником в трусости и предательстве, и им оставалось либо сдать булавы и превратиться в «пастухов», либо стать Черной Ордой изгоев, которой никто не помогает. Одно из тарханств выбрало долю «пастухов», четверо поддержали улус Калчу, и вот теперь они все здесь.

Рыбья Кровь был совершенно обескуражен сей кутигурской простотой.

– А если бы вы пришли, а меня здесь нет: умер или в поход ушел? Почему нельзя было сперва послов ко мне заслать?

– Все случилось так быстро, что у нас просто не было времени. А еще мы боялись, что послам ты откажешь. А когда увидишь нас всех, то отказывать тебе будет труднее, – невозмутимо объяснила Калчу.

– Но ты же сама понимаешь, что так просто все не делается, – в растерянности продолжал укорять князь.

Калчу все прекрасно понимала, поэтому предпочла не ввязываться в ненужный спор: главное сказано – остальное можно обсудить и позже.

Пять тысяч воинов с их семьями составляли не менее тридцати тысяч человек и ста тысяч крупного и мелкого скота. Поэтому получалось, что не они отдают себя во власть князя, а скорее его со всем войском принимают под свое крыло, хотя на словах все звучало наоборот. Это понимали и дарникские воеводы, при гостях не выражавшие свое мнение. Отыгрались они на князе уже при возвращении в Дарполь:

– У кутигуров каганами становятся только самые знатные тарханы, при первом недовольстве они сбросят выборного кагана и устроят большую резню всем чужакам.

– Ратники обязательно будут говорить, что князь через каганство захотел их всех превратить в окончательных рабов.

– Объединяться с ними – значит превращаться во врагов Хазарии.

– Может, у них просто все запасы кончились. А у нас у самих во всем недостаток, зачем нам еще эти нахлебники?

– Если их пустить в город, то в случае любой драки кутигуры нас всех перережут.

– Большая Орда Черную Орду в покое не оставит, обязательно явится, чтобы ее и нас заодно себе подчинить.

– Если ты, князь, станешь их каганом, где будешь жить: в их юрте? Или их тарханы будут торчать у нас в городе?

– Кутигуры непременно захотят отомстить аборикам и не успокоятся, пока не уничтожат Хемод.

– О морских походах тогда тебе, князь, придется забыть, будешь только по степи разъезжать и нищих пастухов поборами обкладывать.

– Да еще потребуют, чтобы ты на кутигурке женился. Калчу – чем не невеста!

– Усидеть сразу на двух седлах даже у тебя, князь, вряд ли получится: и их войско, и наше всегда будут чувствовать себя обиженными и обойденными.

– Я не ваш муж, а вы не мои жены, чтобы ревновать, на каких еще женщин я буду смотреть, – отвечал советникам Рыбья Кровь. – Если вы волнуетесь, что летом я не поведу вас в новый грабительский поход, так не беспокойтесь – обязательно поведу и награбите вы в свое удовольствие. Ну ничего с собой поделать не могу – так хочется называться великим кутигурским каганом!

Воеводы не могли сдержать смеха: ну что поделаешь с таким несерьезным князем.

Оставалась, правда, надежда, что требования кутигуров к своему кагану ему чем-то не подойдут. И на следующих трех-четырех встречах с тарханами Дарник обо всем их подробно выспрашивал: надо ли постоянно жить в орде, придется ли жениться на кутигурской принцессе, нужно ли поклоняться их Вечному Небу, каковы пределы его судебной и повседневной власти и как они будут определять, хороший он каган или нет? Ответы получались самые неопределенные, ведь и для кутигуров все это было совершенно новым явлением. Впрочем, Дарник не был бы самим собой, если бы и сам не выдвинул тарханам свои условия:

– Быть вашим каганом для меня большая честь. Но каждый день думать о том, что я делаю что-то не так и не оправдываю ваши ожидания, – это не по мне. Давайте сделаем так. Целый год я буду делать то, что считаю правильным, а через год вы сами скажете: быть вам с Дарполем единым целым или мы будем жить хорошими соседями-союзниками, вместе отражая врагов, и только.

Старейшины и тарханы утвердительно кивали головами:

– Ты говоришь очень мудро и верно. Но все равно этот год ты должен быть не нашим соседом, а нашим каганом, только так мы сможем потом принять нужное решение.

Столь же покладисто согласились они и с другими его пожеланиями: разбивать свои кочевья лишь к северу от Дарполя, не приближаться к Хемоду и не нападать на абориков, заложить каганскую ставку в трех верстах от Дарполя, дабы не было трудностей и по управлению словенским городом, и чтобы каждый улус на месяц присылал в ставку по сотне своих воинов для прохождения совместной выучки с дарпольскими ратниками и на год отдать в Дарполь по десять детей для обучения грамоте и языкам. Не возражали и против пребывания в ставке малой княжеской дружины.

Некая неувязка возникла лишь насчет имущества князя. По кутигурскому обычаю Дарник должен был все свое имущество раздать в улусы, «потому что имущество кагана – это имущество всей его Орды». После долгих споров договорились перенести это решение ровно на год, посмотреть, как дело сложится.

Обряд посвящения нового кагана прошел со всей степной красочностью. Дарника заставили пройти через очистительный огонь, потом трижды подымали и опускали на белой кошме. Закончили обряд выстрижением у выборного кагана пряди волос, которую привязали к выпущенному на свободу орлу. Орел полетел на восток, что было истолковано шаманами как знак того, что новый каган отобьет исходящую оттуда угрозу для кутигуров. От слишком громкого титула кагана и князьхана Дарник сумел уклониться, предложив называть себя князьтарханом, приятно удивив старейшин своей скромностью.

Погода как на заказ в день празднества стояла теплая, безветренная и солнечная. На празднике на ипподроме-ристалище собралось не меньше десяти тысяч гостей. Пиршество было хоть и с перееданием, но с весьма умеренным опьянением. Хемодское виноградное вино пили одни старшие воеводы, остальным достались только хмельной кумыс и ячменное вино. Столы с лавками тоже были лишь для воевод, все остальные пили и ели прямо на растеленных на земле кошмах.

Отдельно расположились полторы сотни повозок со степными дарами: кожами, шерстью, войлоком, коврами, звериными шкурами. Во временных загонах ожидали отправки в Дарполь не менее двух тысяч голов всевозможного скота. Кроме того, каждое кочевье старалось вручить князьтархану что-то особенное: будь то драгоценное ожерелье, золотые монеты или отрез шелка.

Дарник всем этим был немало смущен, порывался даже делать ответные подарки, но Калчу охладила его пыл, сказав, что так у них принято передавать для кагана налоги:

– У нас, в отличие от вас, словен, никто не ездит и подымные подати не собирает. Каган просто созывает тот или иной улус к себе на пир, и все являются с подарками согласно их достатку. И кагану польза, и никто себя подневольным не чувствует.

Когда позже Дарнику принесли опись полученных даров и их оценочную стоимость, он был сражен полученной суммой, что превышала дань от Хемода и хазарскую оплату, вместе взятые. Теперь он хоть частично мог этими подношениями выплатить жалованье в княжеских мастерских да и кое-что подкинуть хорунжим и сотским. Как же все-таки быть богатым правителем приятней, чем правителем бедным!

Все происходящее совершалось столь стремительно и необычно, что даже самые большие умники и с той и с другой стороны не могли до конца представить, к чему это все может привести: будет ли Дарник оставаться князем, лишь называясь князьтарханом, или превратится в полновесного степного правителя, которому важны будут только мастерские и будущие пашни Дарполя.

По договоренности сразу после посвящения князьтархан должен был отправиться в свою новую ставку, которую, как он и хотел, кутигуры разбили ему в трех верстах выше по течению реки. Милида узнала об этом уже на самом пиршестве, сильно испугалась и попросила ее пока оставить в дарпольских хоромах.

– Как хочешь, – сказал он ей. – Только, боюсь, кутигуры не позволят своему кагану спать одному в холодной постели.

В ответ она сердито ущипнула его за руку – пока что все семейные сцены между ними ограничивались только этим. Альдарика Дарник все же распорядился оставить в Дарполе у кормилицы – ведь всегда есть вероятность, что славные степные подданные могут проявить воинскую смекалку и просто перережут горло новоиспеченному кагану и каганше. Если уж свои ратники захотели его как следует поджарить, то недавним врагам само их Вечное Небо велит. Из тех же соображений не позволил он провожать себя в ставку и Корнею с Ратаем. Чудо-мастер по-детски обиделся, а воевода-помощник все тотчас же понял – хорошо помнил слова Дарника, брошенные когда-то, что самая лучшая смерть для великого воителя – это смерть от яда или предательского кинжала, ведь тогда у него навсегда остается слава непобедимого полководца на ратном поле. Вместе с князем и княгиней в ставку последовала лишь Малая княжеская ватага из двадцати гридей.

Кутигуры для своего кагана постарались на славу. Золотая юрта, названная так за желтую вышивку наружной стены, имела больше трех саженей в поперечнике. Два очага для обогрева, широкое ложе на деревянном настиле, резные сундуки, множество ковров, причудливые козлы для развешивания одежды и оружия, масляные светильники и сальные свечи, приготовленное питье и даже лохань с крышкой для ночных нужд.

– Тут еще просторней, чем в наших хоромах! – совсем успокоившись, воскликнула Милида. – А Квино ко мне приезжать сможет?

– Думаю, да. Только чуть попозже, – пообещал он, прислушиваясь к звукам за стенами юрты. Там слышен был лишь голос Калчу, приказывающей кутигурским караульным соблюдать тишину.

Зато долго не могла угомониться княгиня-каганша, снова и снова ласкаясь к своему столь вознесшемуся мужу. В коротких перерывах резво соскакивала с ложа, дабы подбросить дров в огонь, попить воды или принести ему и себе гроздь хемодского винограда. В хоромах, где каждый шаг и движение хорошо были слышны на нижнем ярусе, она себе таких вольностей не позволяла. Спали они лишь короткими урывками, тем не менее утром проснулись вполне свежими и бодрыми.

Возле двери на козлах висела новая каганская одежда, а княжеская была убрана. Когда только успели – Дарник готов был поклясться, что вечером на козлах ничего не висело. С любопытством натянул шелковую рубашку, а поверх шелковый халат с теплой войлочной подкладкой. Пошевелил плечами и руками, было чуть непривычно, но вполне сносно. На голову он нацепил свою шерстяную облегающую шапку с закрепленной на ней княжеской короной – прежний головной убор ему перед тарханами отстоять удалось. Слегка насторожило, что для Милиды новой одежды не было: либо просто не успели, либо принимают ее за не совсем законную каганшу.

Перед выходом Рыбья Кровь чуть отодвинул край войлока над деревянной дверью и выглянул наружу. Увидел плечо стоявшего у двери кутигурского караульного, а поодаль Калчу с тремя тарханами, – четвертый, приболев, уехал к себе в улус еще во время пиршества, – а также собственных гридей, во что-то веселое играющих с кутигурскими парнями, судя по одежде и оружию – его новой каганской охраны. Смех воинов – это то, что надо, и, толкнув дверь, князьтархан вышел наружу. Его преображенный одеждой вид приветствовали не меньше двух сотен кутигуров, стоящих между ближайшими юртами.

Калчу с тарханами приблизилась к Дарнику.

– Готов ли ты, князьтархан, сказать нам свое первое слово? – В ее голосе слышалось сомнение, не нужно ли ему еще время и ее советы, чтобы лучше подготовиться к столь важному первому выступлению.

Но князю дополнительная подготовка не требовалась, и, когда чуть погодя в Золотую юрту явились двадцать главных воевод и старейшин, он обратился к ним с заготовленной еще ночью речью:

– Я знаю, как вам всем нелегко было сделать выбор в мою пользу. Такие же сомнения есть и у Дарполя. Дабы победить это недоверие, нужно сделать так, чтобы все сразу увидели пользу от нашего союза. Во-первых, все железо кутигурам будет продаваться в четыре раза дешевле, чем было у вас с хемодцами: не четыре овцы за наконечник стрелы, а только один. Во-вторых, кутигурские воины будут обучаться ромейскому ратному делу, которое сделает их непобедимыми при встрече с любым войском. В-третьих, дарпольцы обучатся тому, что кутигуры умеют лучше, чем словене, ромеи и хазары. Только помогая друг другу, мы сделаемся в десять раз сильнее и богаче.

Если с наконечниками и ромейским строем все было понятно, то насчет собственных военных достижений тарханы потребовали разъяснения.

– Полтора года назад я был весьма поражен, как быстро могут передвигаться ваши гонцы с подменными лошадьми, – признался Рыбья Кровь. – С вашего согласия хочу чуть расширить эту вашу ямную гоньбу, чтобы быстро перемещаться могли не один-два гонца, а пятьдесят или сто конников. Пять дней – и тысячное войско уже за пятьсот верст.

Недоуменно переглянувшись между собой, кутигурские воеводы тотчас же принялись дружно возражать князьтархану.

– Весьма тяжело будет в скудной степи содержать постоянно каждых пятьдесят верст по сто коней, а при них десять – двадцать пастухов и сторожей.

– Каждый воин привыкает к своему коню и на незнакомой лошади будет терять половину своей силы.

– Одной тысячи всегда будет мало, а пять тысяч гоньбой все равно быстро не перекинуть.

– Совсем скрыть ямную линию не получится, и враг легко отобьет малый передовой полк.

– Даже десять ямов – это тысяча самых лучших лошадей. Если их забрать из кочевий, это сильно уменьшит мощь кутигурского войска.

Столь дружный и доказательный отпор сильно смутил Дарника, пришлось на ходу выкручиваться из затруднительного положения:

– Всегда рад услышать мудрые слова. Заодно вы облегчили мне выбор ближних советников. Пока что это будут те пять воевод, что помогли исправить мне мое ошибочное намерение. С ними я буду встречаться два-три раза в неделю для быстрого решения текущих дел, и раз в месяц я собираюсь созывать большой Тарханский Совет, в который вы сами выберете по пять уважаемых человек от каждого тарханства.

Встретив одобрительный взгляд Калчу, он понял, что сделал все как надо.

Уже вечером, после того как основная часть кутигурских воевод разъехалась по своим улусам, был собран Малый Совет, куда кроме пятерых спорщиков вошли еще Калчу и два предложенных ею седовласых старейшины. Решали дела мелкие, но очень важные: обустройство ставки ристалищем и торжищем, строительство «длинных домов» и бань для княжеских гридей, порядок принятия дарпольцев в ставке и посещения Дарполя кутигурами и даже отличительные знаки гонцов между обеими столицами, дабы ничто и никто их не задерживало. Но главным, конечно, было сватовское дело. Двум с половиной тысячам парней из Дарполя срочно требовались жены.

Как у любого воинственного племени в то время, количество женщин в степных кочевьях намного превосходило число мужчин. Поэтому воспрепятствовать бракам между кутигурками и дарпольцами могла лишь робость самих невест и опасения их родичей. Первое время князьтархану самолично пришлось объезжать с женихами ближние и дальние кочевья, выступая в качестве свахи, которой невозможно было отказать. Но уже после двадцатой свадьбы робость и опасения кутигуров ослабли и можно было посылать из города одних холостых ратников, и, таким образом, до конца зимы было сыграно не менее двухсот свадеб, а к лету еще столько же. Причем замуж порой выскакивали такие неказистые и страшненькие, что приходилось только диву даваться. Мало кого из женихов смущало и наличие у невест выводка детей. И возле Дарполя по соседству с ипподромом стал вырастать Кутигурский посад из юрт и загонов для скота. В самом городе места уже не хватало, а Петлю задумано было отвести под садовые и виноградные огороды – не вечно же отдавать Хемоду дирхемы за вино и фрукты.

Обнаружив, что в Дарполе раз в неделю по ромейскому обычаю бывает целый день отдыха от обычных работ, кутигуры быстро приноровились по воскресеньям приезжать целыми семьями либо в Кутигурский посад, либо в ставку, что сильно оживило и там и там торговую и развлекательную жизнь. Одна за другой возникали платные поварни и гостевые юрты. Второе дыхание обрел и сам ипподром, где по воскресеньям, кроме скачек и стрельб, сходились в поединках с лучшими ратниками кутигурские батыры.

Увидев, что в сам город толпы степняков вовсе не стремятся ворваться, дарпольцы заметно успокоились и уже сами все смелее выбирались в ставку или на совместную с кутигурами загонную охоту. Единственно, чем были недовольны в городе, что князь Дарник подгреб под себя все выданные ему кутигурские подарки, словно содержать свой новый каганский двор он мог на прежнюю княжескую десятину. Ну тут уж ничего не поделаешь: шкурная зависть – она всегда и есть шкурная зависть.

Многих также интересовало, как князь распорядится своими женами. Тут для Дарника особого затруднения не возникло: Милида с Альдариком и словенкой-кормилицей прочно обосновались в ставке, лишь иногда навещая своих товарок-тервижек в Дарполе. Лидия же с Евлой остались там, где были, чаще обычного получая от князя подарки в качестве извинения за свое участившееся отсутствие.

Словом, то, что недавно всем кутигурам и дарпольцам казалось сложным и непреодолимым, постепенно входило в свои определенные рамки.