Читать книгу Морской царь - Евгений Таганов - Страница 5

При выборе оружия заспорили.

– Я согласен только на два двухвершковых[1] меча против одного одновершкового[2], – решительно заявил Гладила.

– Против одного меча и локтевого щита, – высказал свое условие князь.

– Не, не пойдет, ты своим щитом прошлый раз мне все пальцы отбил.

– Он тебе и сейчас одним мечом пальцы отобьет, – уверенно бросил Корней. Вчера, слезая с коня, он подвернул ногу и сегодня был вне воеводского состязания.

– Ну что ж, одновершковый так одновершковый. – Князь вместо щита надел двое стальных наручей, взял более короткий меч и встал в круг.

Оруженосцев отослали прочь, и на поляне в окружении голых тугаев остались лишь князь и четверо ближних советников. После воссоединения с кутигурами Рыбья Кровь восстановил старый порядок, по которому старшие воеводы должны были отдельно от воинов шесть дней в неделю обучаться с лучшим поединщиком своей хоругви, а на седьмой день сдавать усвоенное умение лично князю.

Гладила вышел в круг чуть набычась. Развернувшись боком и выставив вперед левый меч, он отвел и напружинил правую руку, готовый мгновенно уколоть вторым мечом. Дарник сделал пробный выпад: ударил по левому мечу. Правая рука Гладилы слегка дернулась, но большого замаха не последовало. Еще выпад и три шага в обход – и снова тысяцкий экономил силы: поворачивался по оси, но правый меч в дело не пускал. Тогда князь переложил свой меч в левую руку и пошел вокруг противника с левой стороны, и на его новый выпад Гладила поневоле вынужден был выбросить навстречу правый меч. Дальше рубка пошла почти без предосторожности. Два меча против одного все же были большим преимуществом, и князя спасали лишь наручи, которые он подставлял под ответные удары в качестве щита. Занятия с лучшими мечниками сделали свое дело – вместо деревенского увальня перед Дарником был уже вполне искусный боец. Однако навыки, быстрота и коварство князя были чуть выше, и, когда Гладила совсем поверил, что непрерывное размахивание мечами ему поможет, Дарник дождался, когда оба двухвершковых меча взметнулись вверх, стремительно бросился под них и сделал ногой тысяцкому подсечку. К чести Гладилы, он, опрокинувшись на спину, не выпустил мечей из рук и продолжал ими, уже лежа, размахивать, не подпуская к себе князя. Это его, впрочем, не слишком спасло. И, получив тупым лезвием по болезненному удару по обеим лодыжкам, он вынужден был признать себя побежденным.

Далее настала очередь Сигиберда. Старый воин был еще более сдержан в ударах, чем Гладила, только умело защищался, но при этом как-то ухитрился своим левым мечом коснуться голени Дарника. Удар получился достаточно чувствительным даже через сапог и дополнительную войлочную накладку.

– Без ноги уже! Без ноги! – радостно завопили «ближние». Победа над князем была для них всегда самым великим праздником.

Дарник не возражал: без ноги так без ноги. Почему бы дядю Милиды немного не порадовать?

Третьим выступил Ратай, получивший недавно за свои оружейные придумки прозвище Второй После Князя. В силу молодости и слабосильности он не мог выдержать долгие упражнения с тяжелыми мечами, поэтому атаковал сразу и не останавливаясь. За мельканием стали трудно было уследить. Князьтархану потребовалась вся его изворотливость, чтобы ловить удары на наручи и улучить момент для победного касания. Два выпада случились одновременно: меч Дарника коснулся шлема противника, а меч Ратая чиркнул по княжескому плечу.

Мнения судей разделились.

– Победил Ратай! – крикнул Корней.

– Дарник был первым! – не согласился Гладила.

– А по-моему, ничья! – возвысил свой голос Сигиберд.

– Я выиграл! – поддразнил советников князь.

– Нет, я! – обиженно заорал оружейник.

– Если ничья, то победил Ратай, – определил Корней.

– Это почему же? – удивился Дарник.

– Потому что ты должен побеждать ни на полвершка, а с явным преимуществом.

Против этого трудно было возразить. Советников распирало приподнятое настроение – когда еще им удавалось так достойно постоять за себя.

Позвали оруженосцев и прямо на поляне сели, постелив кошму на снег, перекусывать холодным мясом, сыром и ячменным вином.

Месяц, прошедший со дня «венчания на царство», как это называла Лидия, постепенно все расставил должным порядком: два-три дня в неделю князьтархан проводил в ставке, наблюдая за совместным ратным обучением дарпольской и кутигурской хоругвей, два-три дня находился в Дарполе по городским делам и день-два разъезжал по дальним вежам и кочевьям, где главным образом устраивал брачные игрища между холостыми ратниками и кутигурскими вдовами и молодицами. Самое удивительное, что даже в этой постоянной круговерти всегда находилось время и для такой приятной отдушины, как скрытые в тугаях поединки «ближних».

После хорошего мужского развлечения можно было и о делах поговорить.

– Десять молодых женатых абориков хотят перебраться к нам в Дарполь, – сообщил Сигиберд. – Просят княжеского слова, что их никто обижать не будет.

«Вот они, мои первые подданные!» – замер от удовольствия Рыбья Кровь.

– Здорово! – обрадовался Ратай. – Раз перебираются, значит, уверены в своих силах и хотят достичь чего-то большого. Каким ремеслом владеют? Ведь не в ратники они к нам с женами собрались?

– Видно, тесно им на своем острове стало, – усмехнулся Корней. – Только пусть платят за свою защиту.

– А куда их селить? В юртах точно не захотят. В Петлю, что ли? Так не знаем, каким там еще половодье весной будет, – принялся вслух размышлять тысяцкий.

– Они мастера-бочкари, – терпеливо выслушав замечания советников, продолжал Сигиберд, – уверены, что у нас их бочки пойдут нарасхват. Готовы оплатить свой переезд сорока уже готовыми бочками. Два Длинных дома им вполне хватит, они готовы их сами строить. Мои тервиги могут потесниться и принять их к себе хоть сейчас.

Высказавшись, советники ждали княжеского решения.

– Предложение подходящее, но город и Петля не для них, рядом с кутигурами тоже не поселишь. Остается Левобережье. Туда могут селиться хоть сейчас.

Послышался отдаленный конский топот, ехало не меньше десяти всадников. Это была Калчу с двумя тарханами и десятком стражников. Спрыгнув с коня, она направилась к поднявшемуся с земли князьтархану:

– Тюргеши пришли!

Еще никогда не видел Дарник у степной воительницы столь испуганного взгляда. Тюргешское гурханство находилось где-то далеко на востоке, именно из-за их враждебности кутигуры вынуждены были откочевать в Яицкие и Итильские степи. Долго воюя с Империей Тан, тюргеши до сих пор оставляли в покое западные земли, и вот теперь их длинная рука, похоже, дотянулась и до Яик-реки.

– Вот так взяли целой ордой и пришли? – недоверчиво проговорил князь.

Корней рассмотрел среди кутигуров своего дозорного и гневно набросился на него:

– Это ты тут кликушество устроил?!

– Я просто про бунчуки сказал, что синего цвета, – виновато оправдывался тот.

Дозорный был из левобережной сторожевой вежи. Ночью там вдали увидели отсветы костров, послали лазутчиков и вместо обычного кочевого пастушьего стана обнаружили отряд в сто конников с оружием и легкими двуколками, запряженных верблюдами. Гонец, посланный в Дарполь, отыскивая князя, натолкнулся на ристалище на воевод с Калчу, и тарханша первым делом спросила о цвете бунчуков, ну гонец и сказал.

Теперь нужно было решить, что делать.

– А может, это посольство от них? – высказал предположение Корней.

– С ними нельзя вступать в переговоры, лучше сжечь и вежу, и мостки на тот берег! – настаивала Калчу. – Они потребуют, чтобы ты, князьтархан, признал их власть над собой, будут оскорблять и издеваться над тобой.

– Зачем им это? – не поверил Рыбья Кровь. – Они разве не знают, что за грубое поведение послов могут и казнить?

– Так им это только и надо. Убийство послов у них главный повод к войне.

Князю стало еще интересней:

– Выходит, их послы настоящие жертвенники? Ну как таких молодцов не принять! – Он посмотрел на Гладилу: – Собирайся давай на переговоры.

– А почему не я? – обидчиво возразил воевода-помощник.

– Когда отрастишь такое брюхо, как у Гладилы, тогда в главные послы и попадешь. – Тысяцкий довольно ухмыльнулся от столь высокого признания своего ранга, лишь очень немногие поняли, что так Дарник лишь оберегает Корнея от излишнего риска.

Некоторое затруднение вызывало собственное положение князя: выдавать себя за кагана Малой кутигурской Орды, явиться пришельцам только в качестве словенского князя или представиться им тудуном Большой Хазарии? Да и где их принимать: в Дарполе или в ставке? Как одеться? Как пиршеские столы накрыть? Устраивать пышный воинский смотр или прикинуться мирными землепашцами и рыбаками? Собранный в тот же вечер Воеводский Круг добавил и другие вопросы.

– Нужно ли кроме кутигуров прятать еще ромеев, хазар, луров и тервигов?

– Или, напротив, пригласить на встречу еще и абориков в их стальных белых латах?

– Если дойдет дело до подарков, надо быть щедрыми или прижимистыми?

– Вдруг захотят ехать в Хазарию: давать им прокорм и провожатых или нет?

– Как быть, если пригласят к себе в Суяб дарпольских купцов с товарами?

– Что собирается сказать князь о числе своего войска и размерах своей земли?

Было действительно над чем поломать голову. Чуть позже в Дарполь пожаловал Малый Совет и вместе с Калчу стал просить князьтархана не пускать посольство на правый берег, встречаться с ним лишь на левом берегу – незачем послам-соглядатаям видеть, что у них тут есть и как все устроено.

– Вы хотите, чтобы наши собственные воины думали про меня с воеводами как про последних трусов? – осадил кутигуров Рыбья Кровь.

Ночью в Дарполь вернулся торжествующий Гладила, его переговоры прошли весьма успешно. Толмачом у тюргешей оказался ромейский священник, хорошо знающий хазарский и даже словенский языки. Это в самом деле оказалось посольство тюргешского гурхана, желающее говорить с правителем Яицких земель.

– Что ты им про нас говорил? – ревниво придрался к тысяцкому Корней. – Про кутигуров не хвастал?

– Ничего не говорил, – сердито отвечал Гладила. – Спросил только, сколько человек хочет попасть к нашему князю. Сказали, что их будет пять человек.

– Очень хорошо, – похвалил Дарник. – А самих тюргешей сколько?

– Они расположились двумя станами, один ближе, другой за версту поодаль, примерно по сто человек и десять повозок в каждом.

– Ты это сам сосчитал? – съязвил Корней.

– Зачем сам? Лазутчики из вежи все сосчитали.

Два стана в видимости друг друга могло означать лишь одно: при нападении на них какой-нибудь десяток конников обязательно должен был вырваться, чтобы сообщить в столицу гурханства Суяб об уничтожении их посольства, понял князь.

На следующий день по мосткам на правый берег Петли перешли пять тюргешей и ромей-толмач – все в расшитых шелковыми нитями ватных халатах и собольих малахаях.

Дарник принял послов в специально выставленном в Петле княжеском шатре. Чтобы не затрудняться, кому как сидеть, всех рассадили по кругу на мягких подушках. Кроме «ближних» позвали также Калчу с двумя тарханами.

Главный посол бек Удаган выглядел внушительно: плоское лицо с широко расставленными щелочками колючих глаз, надменно откинутая назад голова, неподвижно лежащие на коленях толстые кисти рук – все выдавало в нем человека высокородного и бывалого. Не менее занимательна была и персона толмача-ромея: худой, чернобородый, мудро-смиренный, из тех бесстрашных проповедников, что издавна несли варварам Божье слово, невзирая ни на какие опасности.

Речь посла была предельно самоуверенна, как и его вид:

– Гурхан Таблай призван Вечным Небом объединить все равнинные земли для достойного отпора ханьцам Империи Тан и южным магометанам. Кутигуры прежде всегда были нашими подданными. Однако, когда в нашей стране начались распри, они решили, что свободны от союза с нами. Это было очень неверным шагом с их стороны. Но Гурхан Таблай милостив, он вновь протягивает руку дружбы и предлагает князьтархану Малой Орды Дарнику стать его младшим союзником.

Священник без затруднений переводил его гортанную речь на словенский язык.

«Откуда они про нас уже все узнали?» – с досадой думал Дарник.

– Что нам надо сделать, чтобы стать верными союзниками Гурхана Таблая? – учтиво отвечал он послу.

– Вы должны принести гурхану клятву верности и принять на себя обязательство воинами и имуществом участвовать в нашей войне с ханьцами и магометанами.

– И каковы размеры наших обязательств?

– Для этого нам надо лучше ознакомиться с твоими владениями и людьми. Но не меньше пяти тысяч воинов и трех тысяч мешков зерна, – добавил Удаган, чтобы сразу пресечь желание обмануть его ссылкой на дарпольскую бедность.

На том первые переговоры были закончены. Три дня пробыли послы в Дарполе, три дня ездили по ближним и дальним кочевьям, осматривали стада, вооружение (не все, разумеется), ставку, стены Хемода, верфь с биремами и лодиями, дельту Яика. Дарник гнул свою линию, выторговывая у послов более щадящие условия союзничества. И Удаган постепенно уступал: да, действительно, пяти тысяч конников с полным вооружением с Малой Черной Орды не набрать, да и обилия зерна пока не предвидится. На предложение князя поставлять тюргешам коней отвечал, что у них и своих коней много. Оба склонялись к тому, что нужные дары гурхану удобнее выдавать золотом и серебром. «Вот только, – говорил князьтархан, – оно может быть собрано лишь к осени после торговли с персами и хазарами». – «Хорошо, – соглашался бек, – тогда мы возьмем у вас сорок мальчиков-заложников из воеводских семей и то серебро, что у вас есть».

Присутствующие на переговорах советники помалкивали, но стоило послам удалиться, как на Дарника обрушивалось праведное возмущение.

– Что ты, князь, делаешь?!

– Мы что, пришли сюда, чтобы быть чьими-то данниками?

– Ты так даже в Дикее, в окружении ромейского войска, не уступал!

– Воины уже над твоей робостью смеяться стали.

Калчу и та возражала:

– Что хочешь делай, но кутигуры своих детей в заложники тюргешам не дадут.

Один Корней воздерживался от замечаний, что обратило на себя внимание Ратая:

– А ты чего, самый умный у нас, молчишь в рукав?

– Потому и молчу, что думаю, что князь расставил послам хорошую ловушку.

– В чем ловушка: сказать, что мы данники, а потом разорвать свое обещание?

– В том, чтобы в самый последний момент изменить условия договора, тогда им придется или соглашаться на наши условия, или уехать совсем ни с чем, – объяснил Ближнему Кругу свое понимание переговоров Корней.

– Так, что ли? – удивленно впились советники глазами в Дарника.

– Очень может быть, – полусогласился тот. – Но я рад, что никто из вас не хочет быть тюргешскими данниками.

Замысел князя раскрылся на четвертый день, когда был уже подготовлен письменный договор, по которому Малая Орда и Дарполь обязались осенью поставить в Суяб пятьсот конников, тысячу пешцев и двести повозок с зерном. Написанный на четырех пергаментах на согдском и ромейском языках, он ждал только высоких подписей и скрепления их печатями Дарполя и тюргешского посла. От детей-заложников удалось отвертеться, но маленький сундук с серебряными кубками и блюдами был приготовлен.

Помощник посла уже открыл глиняный пузырек с писчей краской, когда Рыбья Кровь попросил посла выслушать его:

– К сожалению, сейчас я не могу подписать этот договор. Сегодня утром мои воины напомнили мне о том, что за десять лет сражений я не потерпел ни одного поражения. Они даже объявили, что, может быть, не я, а Гурхан Таблай должен быть моим младшим союзником. И что это мы должны требовать у вас войска и повозок с зерном…

По мере того как послу переводили эти слова, щеки и лоб Удагана наливались бурым цветом. Присутствующие воеводы от такого поворота переговоров сидели замерев, боясь пропустить хоть слово или жест.

– Им нужны более весомые доказательства того, что наша орда должна подчиняться Тюргешскому гурханству. – Рыбья Кровь был само сожаление и печаль. – Не может ли посол дать нам такие доказательства?

– Когда сюда придет тридцать тысяч мечей, тогда вы узнаете на себе наши доказательства, – грозно проговорил бек.

В шатре воцарилось молчание. Дарник почтительно ждал, что посол скажет еще, Удаган же переводил гневный взгляд с одного воеводы на другого.

– Мне очень жаль огорчать высокого посла, и я хотел бы, чтобы наши совместные усилия не прошли даром, а закончились чем-то полезным и важным.

– Я тоже этого хотел бы, – с трудом выдавил из себя Удаган, глядя на раскрытый перед ним сундук с недоступным теперь серебром.

– В наших западных степях, когда два народа не хотят воевать, но желают показать свое превосходство, назначается судебный поединок. Сходятся два лучших воина, и тот, кому благоволят боги и Вечное Небо, побеждает, и это решает все споры. Но посылать за лучшим тюргешским воином за две тысячи верст на восток мне кажется не слишком разумным. Согласен ли с этим посол?

Посол был с этим согласен.

– К тому же силу войска никогда не определяет один богатырь. Его определяют много богатырей. Разве не так?

Удаган, как завороженный, слушал перевод слов Дарника, кивком подтверждая их правоту.

– Самым верным решением, на мой взгляд, был бы поединок тысячи тюргешских воинов с тысячью наших воинов. Тогда никто бы не сомневался, чьи воины лучше.

Посол не отвечал, ожидая продолжения.

– Но мне кажется, и сто воинов с каждой из сторон могли бы решить этот спор.

В шатре повисла еще более напряженная тишина.

– Согласен ли великий посол передать Гурхану Таблаю это предложение?

– Да, я могу передать Гурхану Таблаю это предложение, но я очень хорошо знаю, каков будет его ответ, – словно опомнившись, сердито пророкотал Удаган.

– Боюсь, посол не учитывает одного обстоятельства. Поход большого войска за тысячи верст всегда связан с тяжелыми расходами, и отвлечь войско от других врагов тоже не всегда разумно. Гораздо проще послать новое расширенное посольство из тысячи воинов и выделить из него сотню самых лучших батыров. Гурхан Таблай со своими беками и тудунами могут решить и так и так. Разве нет?

– Как они решат, так и будет. – Удаган тяжело поднялся со своего места, показывая, что переговоры закончены.

– А ведь наш договор можно ведь подписать прямо и сейчас, – вдогонку ему произнес Рыбья Кровь.

Посол остановился и уставился на ромея-толмача, словно не веря его переводу.

– Мы можем устроить поединок двадцати твоих лучших воинов против двадцати моих. Двести воинов твоего посольства сильны, выносливы и закалены трудной зимней дорогой. Выбрать из них двадцать человек не составит труда. Если они выиграют, то увезут в Суяб подписанный договор. Если проиграют, то это будет мелкий проигрыш, который Великого Гурхана ни к чему не обяжет. Он сам решит присылать к нам тысячу или тридцать тысяч воинов. Я думаю, Гурхан может упрекнуть великого посла, что он не дал отважным воинам своего посольства проявить настоящее тюргешское молодечество.

Дарник действовал почти наверняка. Как бы Удаган ни старался, но скрыть все сказанное здесь, в Дарполе, у него не получится, а за долгую дорогу это неизбежно распространится и среди воинов посольства. А увезти с собой сундук с серебром и великолепный договор о подчиненности дальних земель ой как хочется!

– Я подумаю и дам ответ завтра.

Едва посольство удалилось, как советники пришли в крайнее возбуждение.

– А если они согласятся?

– До смерти или только до первой крови?

– И как мы выбирать будем эту ватагу?

– Зачем людей терять, если сам говоришь, что победа не будет иметь значения?

Как князь и предполагал, тюргеши согласились, но пошли долгие споры о правилах поединка. Пеше тюргеши сражаться не желали, только конно и в тяжелых доспехах для всадника и коня. Рыбья Кровь не возражал, полных конных броней у них хватало с учетом трофейных лат хемодцев на две катафрактных сотни. От мечей и клевцов тюргеши отказались, предпочли малые железные булавы без шипов. Согласились и на второе оружие: нож или кинжал в одну пядь – вдруг потеряют булаву, просто бороться в тяжелых доспехах будет выглядеть смешно и нелепо. А как определить общую победу? Почему бы не дать, как в настоящем сражении, кому-то спастись бегством? Поэтому надо просто очертить место, за пределами которого поединок прекращается.

Еще день понадобился, чтобы перевезти на правый берег двадцать тюргешских поединщиков с их боевыми конями и сорок тюргешей-зрителей, на чем особо настаивал Дарник, желая, чтобы было больше свидетелей и с противной стороны.

Весь Дарполь и ставка пребывали в крайнем возбуждении. К удивлению князя, охотников биться насмерть с тюргешами вызвалось предостаточно. Правда, кутигурских и лурских крепышей пришлось сразу отставить в сторонку, навыков биться в катафрактных доспехах у них не было никаких. Отобрали четырнадцать словен, четырех ромеев и двух хазар. Все поединщики помнили недавние слова Дарника о неуважении к ничтожным хвастунам, поэтому из кожи вон лезли, чтобы доказать свою отвагу и умение.

Увы, далеко не все из них имели должную подготовку, а те, кто имел, никогда в настоящем сражении, кроме ромеев, не участвовали. Однако князя беспокоили больше не люди, а кони. Испугавшись общей сшибки, они могли утащить всадников прочь. Тогда как тюргешские скакуны, по словам Калчу, были обучены кусать и лягать лошадей противника.

– Тут уж ничего не поделаешь: как будет, так будет, – рассудил сотский Радим, именно ему предстояло возглавить ватагу дарникцев. – Думаю, все так сразу смешается, что коням просто не будет куда убегать. Я сам не собираюсь долго сидеть в седле. Стоя на земле, гораздо удобнее подрубать конские ноги, хотя бы и булавой.

Новые сомнения возникли, когда увидели чужих поединщиков: коренастых, толсторуких, бесстрастных. Кони их были не столь высоки, сколь массивны и ширококостны. Вот кого зерном приходится откармливать, подумал князь. Конный доспех из нашитых на войлочную основу сдвоенных кожаных полос закрывал их от головы до колен. Сами всадники одеты были в войлочные халаты, под которыми видны были железные пластинчатые брони. Со стальных шлемов свисали войлочные бармы, застегивающиеся под подбородком. При среднем росте непропорционально длинный торс превращал их в седле в настоящих великанов. Легкие движения показывали, что им вполне привычно и удобно в своих доспехах, чего нельзя было сказать, глядя на катафрактов, неловко перемещавшихся в своем железе. Половина дарпольцев отдала предпочтение трофейным хемодским латам из белого металла, что, впрочем, не прибавило им быстроты. Словенские поединщики помимо локтевого щита еще надели на левую кисть кулачную скобу, на которую тюргешские проверяльщики не обратили внимания: наверно, никогда не видели, как этой скобой раскалываются щиты и железные шлемы.

При последних приготовлениях Дарник обратился к катафрактам с напутствием:

– Когда поскачете на них, пусть четверо чуть отстанут. Быстро двадцать человек шестнадцать не опрокинут, зато четверо в запасе помогут там, где окажется слабина. Больше бейте по коленям, а их лошадям по головам и помните наше золотое правило «двое на одного».

Вместе с Радимом они назначили четверых для второй линии, а в центре первой линии выставили самых могучих бойцов, которые на короткое время могли выстоять каждый против двоих противников.

Четко выстроившийся строй тюргешей указывал на их отменную выучку. Надеяться оставалось лишь на упрямую словенскую стойкость в бою.

Удар молотом в било – и две ватаги всадников ринулись друг на друга. Исполняя княжеское распоряжение, четверо катафрактов чуть поотстали. Сшибка трех дюжин конников, каждый из которых по весу вдвое превосходил обычного всадника, прозвучала как грохот упавшей в воду скалы. От удара грудь в грудь пятеро катафрактов вылетели из седла, еще трое рухнули вместе с конями. Тюргешские кони лишь кое-где присели, но устояли. Трое из тюргешей прорвались сквозь строй катафрактов, но были тут же смяты запасной катафрактной четверкой. Удары малыми, достаточно легкими булавами следовали с неуловимой быстротой. Лошадей тоже не жалела ни та ни другая сторона, с жалобным ржанием-криком великолепные кони взвивались на дыбы, шарахались в сторону и тяжело падали на землю. Вот уже замертво полегли пятнадцать катафрактов и только десять тюргешей. Казалось, что победа чужаков неизбежна. Лишь шесть лошадей, сбросив всадников, выбрались из этой мясодробилки и были пойманы далеко от ристалища, все остальные вскоре лежали на земле мертвые и тяжелораненые. Несколько человек все же смогли выбраться из-под придавивших их коней и встали на ноги. И здесь чаши весов качнулись в обратную сторону – к пешим поединкам словене и ромеи были подготовлены лучше степняков. Вспомнили и золотое правило – раз за разом спешенные тюргеши получали неожиданные удары по спине или затылку совсем не от того, с кем рубились. Малый локтевой щит дарпольцев имел то преимущество, что им тоже можно было наносить удары, вернее, кулачной скобой, выглядывавшей из-за кромки щита, в отличие от круглых щитов тюргешей, которыми те лишь закрывались. А если еще добавить пинок сапогом, или подсечку ногой, или локтем в лицо!

Сперва против четверых катафрактов на ногах оставалось семеро тергешей. Яростный обмен ударами – и против одного уцелевшего тюргеша уже трое катафрактов. Возникла небольшая заминка: с трех сторон обступив степного батыра, катафракты замерли, прикидывая, как без урона для себя справиться с последним противником. Один из раненых тюргешей попытался прийти ему на помощь и почти поднялся на ноги, когда Радим кулачной скобой проломил ему лицо едва не до затылка.

Дарник сделал знак распорядителю, и тот приложился молотом к билу. Схватка была закончена. Зрители, усыпавшие городской вал, молчали, потрясенные зрелищем беспощадного смертоубийства. Двое катафрактов, державшиеся лишь на силе воли, тяжело опустились на землю. Тюргеш и Радим с булавами продолжали стоять, кровожадно оглядывались вокруг, с трудом возвращаясь к мирной действительности.

На ристалище высыпали сотоварищи поединщиков. Поначалу казалось, что все лежавшие мертвы, но вот одного стали поднимать, другого… Хорошо, что не было секир и мечей, подумал Дарник. От булав смерть была не такой отталкивающей. Притом треть бойцов все же были живы, с перебитыми ребрами, руками и ногами, но живы, спасли крепкие доспехи.

– Ваши воины допустили хитрость: ударили в две линии, а не в одну, – сердито высказался Удаган. – В настоящем бою с луками и копьями победа была бы за нами.

Князь с ним не спорил. Прямо на ристалище выдал четыре серебряных фалеры оставшимся на ногах поединщикам, включая тюргешского молодца.

Не очень понятно было, что делать с ранеными тюргешами. Для дальней обратной дороги годился лишь тот, кто остался на ногах, двое еле дышали, еще трое нуждались в усиленном лечении. Сначала Удаган наотрез отказывался оставлять их в Дарполе, мол, лучше он их сам похоронит по дороге, но потом, видя, как одинаково хлопочут над всеми ранеными дарпольские лекари, чуть смягчился и лишь попросил, чтобы князьтархан взамен послал вместе с ними свое посольство. Всем было ясно, что тюргешам нужны не столько послы, сколько заложники за оставляемых в Дарполе раненых. Тем не менее желающие отправиться посмотреть далекий Суяб среди дарпольцев тоже нашлись.

Посоветовавшись с воеводами, Рыбья Кровь отобрал пятерых: двоих словен, двоих хазар и одного ромея. Достался Удагану и сундук с серебряной посудой, разумеется, не в качестве малой дани, а в виде простого ответного подарка. Ведь высокородный посол хочет подарить князьтархану толмача-ромея, не так ли? Верный своему правилу: никогда не унижать проигравшего, – Рыбья Кровь продолжал вполне искренне изображать радушного и предупредительного хозяина, и Удагану ничего не оставалось, как во всем соглашаться с ним. Вернули тюргешам также оружие и доспехи погибших поединщиков. Их вместе с телами катафрактов сожгли на общем погребальном костре, что тоже свидетельствовало, что никто здесь не делит славных бойцов на своих и чужих.

Через два дня, получив от Дарника послание к гурхану на ромейском языке, тюргешское посольство вместе с дарпольской пятеркой послов-заложников двинулось в обратный путь на восток, оставив после себя большую тревогу.

Полнее всех эти опасения выразил на Ближнем Круге Корней:

– Если рядовые охранники у них так сражаются, то каковы тогда их лучшие воины?

– Точно такие же, – успокоил советников Рыбья Кровь. – Неужели вы думаете, что за две тысячи верст зимой отправляют обыкновенных воинов? Лучших и отправляют. Зато теперь мы знаем, чего от них ждать.

– А что ты написал гурхану? – задала не менее важный вопрос Калчу, она теперь всегда присутствовала на всех советах и в Дарполе, и в ставке.

– Написал, что у нас малое, но крепкое войско и будет неправильно его плохо использовать. И как только мы получим от гурхана разрешение, можем тотчас ударить на магометан с запада, что поможет гурхану справиться с ними в Хорезме с востока.

Советники выслушали князя в недоумении, не зная, как относиться к его словам.

– Ты хочешь помочь тюргешам стать еще сильнее? – упрекнула Дарника Калчу.

– Князю просто хочется получать два раза в год письма от гурхана, – весело заметил на это Корней. – В одну сторону везут письмо три месяца, в другую – еще три.

– Как бы гурхан такой твой военный поход с двумя-тремя тысячами не счел за насмешку над собой… – глубокомысленно заметил Сигиберд.

– Мне когда-то рассказали про одного смерда, который подрядился обучить царскую собаку за десять лет разговаривать. Когда жена стала его ругать, что за обман ему отрубят голову, он ответил ей, что «за десять лет умру или я, или царь, или собака».

Весь второй ярус княжеских хором даже зашатался от громогласного хохота «ближних».