Читать книгу Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия - Евгения Микулина - Страница 10

Одна из невыразимых странностей существования вампира в современной реальности – необходимость иметь страничку на Facebook.

Конечно, мне самому это средство постоянного оповещения внешнего мира о своих настроениях, ощущениях и передачи бесценной информации о том, что я съел на завтрак, вообще не нужно. Особенно про завтрак мне нечего сказать – ну ничего такого, что люди готовы были бы услышать. Но не иметь профиля в «Мордокниге» – все равно что расписаться в ненормальности и инакости. Все нормальные люди имеют страничку в социальной сети. И обязаны что-то на ней писать. Я выхожу из положения, выкладывая там анонсы наших съемок и вдохновляющие меня как дизайнера впечатления о вопросах общей культуры, типа просмотренных фильмов. Хоть какая-то польза: и страница не пустует, и журналу реклама. Так что профиль у меня жалкий и нудный, но все-таки есть, и в глазах мира я не фрик.

У Марины, понятное дело, отношение к фейсбуку такое же – как к обязаловке. И она тоже туда постит в основном по журнальным делам. Хотя, правда, я ее однажды застукал за многочасовым зависанием в какой-то онлайн-игре типа «Таинственный дом». Потому что, мол, «было очень забавно». И эта женщина еще осмеливается лопотать при мне о том, что она типа живой мертвец! Да она определенно живее всех живых. Нам обоим наши профили до такой степени постылы, что мы иногда следим за ними по очереди: сегодня я пишу на обеих наших страничках, и на ее и на своей, завтра это будет ее повинностью. Пароли у нас одинаковые – в видовом равенстве, которого мы достигли благодаря моему обращению, есть то преимущество, что всем секретам пришел конец.

Сегодня, как уже было сказано, профили проверяю я. Выступая в роли себя, я сообщаю человечеству, что работа компьютерщиков в фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» оставляет желать много лучшего: главгерой вышел совершенно резиновый и НЕ живой, а это для сюжета про жажду гения к жизни категорически неправильно. И вообще, рассуждаю я в рамках отведенного мне места, неправильно это, великого человека на компьютере рисовать. Внешнее сходство – не главное; великого человека должен играть великий актер, пусть и совершенно другой внешности.

Перевоплощаясь в Марину, я оставляю обществу настроенческое сообщение о том, что сегодня наш издательский дом устраивает новогоднюю елку для детей сотрудников и «всех наших друзей» и что, мол, меня это необыкновенно радует и бодрит, потому что я большой любитель таких праздников. То есть Марина любительница, ну вы меня поняли. Елка грандиозная, происходит на Новой сцене Большого театра, и я «жду не дождусь».

Написав эту пошлятину, я берусь за разбор поступивших запросов на добавление в друзья и сообщений. К Марине стучатся гораздо больше, чем ко мне, – естественно, у нее куда более публичная позиция, всем от нее чего-то надо. Обычно мы принимаем в друзья всех, кроме откровенных спамеров из серии «Распродажа модной обуви», потому что наша цель не друзей найти, а иметь аудиторию побольше для журнальных новостей. Но сегодня одно из обращений заставляет меня приостановить автоматическое кликанье мышью и вчитаться.

Запрос в друзья (к Марине) сопровождается сообщением в личную почту. На аватарке написавшей девушки – Маринина фотография. В сообщении задан вопрос, на английском: «I think we’ve met. In Paris, right?»

«По-моему, мы встречались. В Париже, верно?»

В обычной ситуации я бы сказал, что какая-то маньячка-поклонница старается к Марине подобраться. Но я видел лицо английской девушки по имени Энни Кроули, которая странным образом приходится Марине какой-то дальней прапраправнучкой. Она ее потомок – происходит от детей, которые когда-то у моей возлюбленной были и которых в 1812-м, обращая ее и убивая их отца, пощадил Этьен Дюпре – Гийом Д’Этьен, вампирское «дитя» Серхио и мой создатель. Ныне покойный – он погиб в борьбе с другим агрессивно настроенным вампиром, защищая от него Марину. Погиб в Париже. В присутствии своей смертной заложницы – той самой Энни Кроули.

Удивительная особенность этой девушки заключается в том, что она невероятно похожа на Марину – почти как двойник. Такая вот причуда генетики.

Так что Маринино лицо на аватаре стучащейся в друзья девицы по имени AnnieC – не выходка поклонницы. По всем законам вероятности, это собственная фотография Энни. И она права – они действительно встречались в Париже.

Вот только тут есть одна загвоздка. Энни, опыт общения которой с вампирами позитивным назвать никак нельзя (ее саму чуть не загрызли, и у нее на глазах «много наших полегло»), вообще-то, была подвергнута гипнозу, чтобы все эти гадости из ее памяти стереть. Процедуру проводил лично наш легендарный родственник граф Дракула. Он, в отличие от других вампиров, реально владеет гипнозом – про всех остальных это, увы, сказки. Но только вот выходит, что его методика не безупречна: Энни либо изначально забыла не все, либо со временем что-то вспомнила. Не стоит винить графа – кто знает, насколько вообще гипноз долговечная штука? Два года прошло все-таки. И на всякий механизм подавления найдется обратная сила.

По спине моей пробегает холодок, и я автоматически тянусь за сигаретами. Хорошо все же быть ценным арт-директором, иметь отдельный кабинет и право курить на рабочем месте. Это несколько помогает в стрессовой ситуации. А нынешнюю иначе как стрессовой не назовешь.

Выпуская в воздух облако дыма, я откидываюсь на вертящемся стуле и устремляю взгляд на улыбающееся личико на аватарке. То, что это – копия любимого мной лица, мне совершенно не помогает.

Уфф. Положение весьма и весьма непростое. Конечно, может быть, что я обычный паникер. Девушка просто любит глянцевые журналы, каким-то боком увидела русское издание Alfa Male, посмотрела на фотографию главного редактора, поразилась сходству и написала первую попавшуюся глупость. И интуитивно угадала, назвав правильное место своей предполагаемой встречи с известным человеком.

Но только мне почему-то кажется, что подобный невинный сценарий маловероятен. С какого перепуга английской девушке читать русский журнал? Куда правдоподобнее другое. Она что-то вспомнила о той чудовищной ночи в Париже. Похитивший ее вампир, Седрик, увез ведь ее во Францию на романтический уик-энд – повел на балет в Гранд-опера. На балет, поставленный при участии нашего Alfa Male. Может, у нее сохранились какие-то вещи с тех пор – билеты, программка, в которой мы были многократно упомянуты в качестве партнеров проекта, и даже, о боже, кажется, была фотография Марины над каким-то пафосным письмом о связи балета и моды. Я был в отключке в то время, когда Дракула заметал следы происшествия, и не знаю, насколько тщательно он и другие Старшие (наше вампирское начальство) уничтожили материальные следы путешествия Энни в Париж. А может, у нее были и другие источники для пробуждения воспоминаний. Фотка Седрика в телефоне, например. Или мейлы от него. Вряд ли о них кто-нибудь подумал – не представляю я как-то наших Старших взламывающими компьютер английской школьницы. То есть, конечно, эти типы и не на такое способны, но они ведь были уверены, что гипноз сработал.

В общем, вероятность того, что Энни наткнулась на что-то, заставившее ее задуматься, вспомнить и начать выяснять подробности, велика.

И тогда возникает животрепещущий вопрос. Как много она узнала? Что именно вспомнила? Помнит ли она просто лица, и решила найти одно из них в попытке узнать о том вечере больше? Или она «вспомнила все» – и кровь, и клыки, и прочие прелести?

И вообще – что ей нужно? ЗАЧЕМ она пытается выйти на связь с Мариной?

Все это как-то очень нехорошо. У нашего племени с людьми, которые неосторожно пытаются к нам подобраться и что-нибудь разузнать, разговор обычно короткий. Мы не берем их на службу, не держим при себе добровольными донорами крови. Мы их просто жрем. Потому что самое ценное, что есть у вампиров, – это тайна. Мы ее храним ценой жизни. Обычно – чужой жизни.

Марине стоило в свое время больших усилий примирить вампирское сообщество с тем фактом, что я, ее тогда еще смертный любовник, знаю тайну, и убедить сохранить мне жизнь. Думаю, ей это позволили-то ровно потому, что понимали: рано или поздно я все равно буду обращен и стану членом, так сказать, «кровавого братства». Наш приятель Лева Тихомиров, театральный художник и вампир, с трудом убедил начальство сквозь пальцы смотреть на свой роман с девушкой Аней, которая работает в нашем издательстве пиаром. Убедил только потому, что тщательно скрывает от нее свою природу. И это непреложный закон: хотим общаться со смертными – надо хранить тайну. Если тайна открылась, смертных надо убирать. Или делать себе подобными. Иначе и они, и мы слишком уязвимы.

Вот только для Марины что убрать, что обратить Энни – варианты одинаково неприемлемые. Она всем глотку порвет, чтобы защитить девушку.

Самое скверное во всей этой ситуации – полная неясность. Лучший способ разрешить сомнения – поехать в Лондон и проверить, что там девушка знает или помнит. Только есть опасность, что появление кого-то из нашей бледной братии только подхлестнет ее воспоминания, или укрепит знания.

М-да, та еще ситуевина, нечего сказать.

Есть, правда, еще один вариант разузнать об Энни побольше, не мозоля ей глаза. Она – современный подросток, вернее, не подросток уже, ей, наверное, лет двадцать, но это не меняет сути. Она продукт нашей реальности, и вся ее жизнь наверняка протекает в интернете. Значит, о ней что-то можно узнать в виртуальном мире. И начать можно с того же Facebook.

Оставляя покамест запрос на добавление в друзья без ответа (естественно!), я аккуратно выхожу из Марининого профиля и вхожу в систему под своим именем. Нахожу AnnieC среди миллионов людей, которые там болтаются. Критерий, сужающий поиск, – город Лондон. И тут тоже имеется с десяток разных Энни. Но только у одной на аватаре нужное мне лицо.

Я захожу в ее профиль: дурочка оставила его открытым, и любой желающий может видеть основную информацию и десяток девчачьих фотографий типа «а это мы с подружками в парке», которыми все эти юные создания заполоняют эфир. Господи, только подумать, какая технически сложная и мощная штука интернет и какой фигней он забит!..

Фотографии мне мало о чем говорят – только о том, что у Энни есть три довольно уродливые подруги и что-то типа бойфренда по имени Скотт.

Список интересов и любимых фильмов и сериалов заставляет напрячься. «Сумерки», «Дневники вампира», «Настоящая кровь», «Дракула» Брэма Стокера», «Интервью с вампиром», «Баффи», «Ван Хельсинг»… Черт, черт, черт, черт.

Все это очень, очень нехорошо.

И еще хуже то, что мне практически не с кем посоветоваться. Сказать Марине? Немыслимо. Ну не прямо сейчас – она просто впадет в панику, а это никому из нас не нужно. Серхио? Ну да, я всегда прибегал к нему за помощью, как пионер к вожатому. Но у нас с ним в последнее время отношения не волшебные, мы постоянно тихо грыземся, и просить его об услуге мне нынче вообще не хочется.

Я могу доложить о происходящем Гранту Хэмилтону. Но он все-таки официально один из Старших, и я не хочу вводить его в курс ситуации, до тех пор пока не буду чуть точнее знать, в чем ситуация заключается.

Ладно, моя первоочередная задача – сделать так, чтобы Марина ни о чем не узнала. С этой мыслью я опять вхожу в систему под ее именем, удаляю письмо Энни из папки «Входящие» и отказываю ей в дружбе. Теперь, даже если она пошлет запрос повторно, система не пропустит его – отметит как спам.

Эти меры позволят мне выиграть время. Придумать какой-то план действий.

Марина входит в мой кабинет ровно в ту секунду, когда я закрываю окно с запросами. Везет мне сегодня. И лицом своим я, видимо, владею неплохо, потому что она никакого волнения и стресса в моих дивных чертах не замечает.

Она уже надела свою белую норковую шубку и смотрит на меня вопросительно:

– Ты готов? Надо же пойти на нашу грандиозную елку, поприветствовать гостей.

Я недовольно кривлюсь:

– А мне обязательно туда идти? Меня там дети затопчут.

Она назидательно поднимает палец:

– Напоминаю – ты одно из самых быстрых и сильных существ на планете. Если станет совсем страшно, убежишь.

– Ну правда – это же женский праздник. Чего мне там делать?

– Меня развлекать. И отвлекать от грустных мыслей.

Это удар ниже пояса – я знаю, как Марина любит детей и как ей всегда печально смотреть на живых женщин, которые их могут с легкостью заводить. Я встаю из-за стола и молча натягиваю куртку, которую привычно повесил на спинку стула.

– Только ради тебя. Ты должна ценить жертвы, к которым меня вынуждаешь.

Она удовлетворенно хихикает и выходит из кабинета. Я следую за ней и, идучи по коридору к лифту, продолжаю размышлять над нашей непростой ситуацией.

Вообще-то я знаю, что могу сделать. В ту ночь в Париже Энни видела разных вампиров – Седрика, который ее, видимо, соблазнил. Он, кстати, был отчетливо похож на Хью Джекмана, – может ли быть, что ей поэтому нравится «Ван Хельсинг»? Этьена, который погиб у нее на глазах. Марину, которая так на нее похожа. Серхио, который благополучно разрешил ситуацию, прикончив Седрика.

Видела она и меня. Но я тогда вампиром не был. Я могу у нее со всей этой ситуацией напрямую не ассоциироваться. Значит, есть шанс – небольшой, но все же, – что моя физиономия ей ни о чем не скажет.

То есть в Лондон могу поехать я. Надо только придумать, как и почему мне сделать это без Марины, – мне, конечно, не хочется с ней расставаться, но в данном случае ее присутствие только создаст проблемы. Но это несложно, я что-нибудь придумаю. В конце концов, могу поехать после Нового года, в январе: Марина отправится в Милан и Париж на показы, а я быстренько смотаюсь в Лондон. Скажу, что съемку придумывать… Да мало ли что я еще могу сказать?

Это хоть какой-то план, и его наличие меня успокаивает. Нагоняю Марину у лифта я уже в гораздо более позитивном настроении. Ну схожу я на детскую елку, ничего страшного. Мы же там не весь день пробудем.

Вместе мы выходим на заметенный снегом двор издательства, прячущегося в глубине арки одного из домов по Петровке. У дверей стоит привычная чахлая елка, украшенная гирляндой с лампочками. Под ней сидит редакционный кот Вася. При нашем с Мариной приближении он гневно шипит, спрыгивает с насиженного места и удаляется в глубину двора, в направлении мусорного ящика, на котором какой-то остроумец написал: «Я – хипстер!» Правильно, животные не любят вампиров и стараются держаться от нас подальше. Чувствуют угрозу. Не то что глупые лондонские девчонки.

До театра нам идти всего-то пять минут, и мы движемся по покрытому льдом тротуару не спеша, наслаждаясь прогулкой. Московский декабрь – самое лучшее время года для нас: солнца почти не бывает, можно оставаться на улице сколько угодно.

Пересекая Театральную площадь, мы проходим под портиком открывшегося наконец Большого театра. Нелепое, конечно, здание, но все равно приятно, что оно «снова в строю». Всегда его любил, еще с детства. Эх, сентименты…

Женскую фигуру, взбирающуюся по ведущим к входу на Новую сцену ступенькам, я вижу издалека. Длинные ноги в джинсах и черных сапогах, коричневая куртка, волнистые светлые волосы выбиваются из-под вязаной шапки, и на них лежит снег. Рядом с девушкой по ступенькам степенно, не торопясь и с великим старанием отмеряя каждый шаг, идет ребенок в синем комбинезоне. Маленький мальчик. Видимо, ходьба, да еще по пересеченной местности, для него пока еще увлекательное приключение.

Я узнаю девушку, понимаю, что за мальчик с ней. Мое и без того очень медленно бьющееся сердце пропускает удар.

Это Люба Быстрова. И ее сын. Максим Иваныч, как она его зовет.

Я замедляю шаг и собираю волю в кулак, чтобы продолжить движение и не дать Марине заметить мое секундное замешательство.

Марина никогда не говорит об этом вслух, но я знаю, о чем она думает. И она права, конечно, в своих невысказанных соображениях: все в моей психике нынче совсем не просто. Я действительно отношусь к Любе как-то странно – особенно, не так, как к другим смертным. Глядя на нее, я и действительно часто думаю о том, что могло бы быть и чего уже никогда не будет. Думаю о жизни, которая могла бы быть моей.

Ну что же – надо выйти вперед и решительно взглянуть в лицо доказательству этой чужой, не моей жизни. Но можно не торопиться – пусть сначала войдут в здание, снимут куртки. Любе будет приятно показать нам мальчишку нарядным. Она им очень гордится.

Хорошая, веселая, жизнерадостная и ничем не замороченная Люба.

Глядя на то, как она скрывается за дверью театра со своим малышом, я понимаю вдруг, почему еще мысль об отъезде в Лондон вызывает во мне какой-то глухой внутренний протест. Дело не только в том, что я не хочу ни разлучаться с Мариной, ни скрывать от нее что-либо. Это мне все равно пока придется делать, для ее же пользы.

Дело в том, что я не хочу оставлять Любу в Москве без присмотра.

Не хочу оставлять ее одну в городе, где охотится Серхио.