Читать книгу Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия - Евгения Микулина - Страница 8

Я сижу в своем кабинете, не зажигая свет, – комнату освещает только голубоватое мерцание включенного монитора. Уставилась в компьютер, но ничего, по сути, перед собой не вижу. Мы сдаем (срочно, как всегда, почему-то в жизни журналов ничего расслабленно не бывает) февральский номер, в нем, как положено даже в мужских изданиях, должно быть что-нибудь о любви. День влюбленных, как-никак. Передо мной открытый макет с текстом одного известного и крайне немолодого писателя о природе и важности мужской верности. Особенную пикантность его рассуждениям придает то, что он только полгода назад бросил четвертую жену, с ребенком лет шести, и женился на пятой. Ей едва исполнилось девятнадцать, она смотрит ему в рот и считает едва ли не божеством, бедная дурочка. И это нас называют вампирами, при наличии в мире таких-то упырей!

Мое раздражение на мужчин и нежелание вникать в велеречивые рассуждения одного из них (подумать только, мы платим этому напыщенному типу полторы тысячи долларов за колонку!) понятно. Мужчины вокруг меня ведут себя странно, ставят меня в тупик, и кажется, чуточку помешались. А я не могу понять: это я такая непонятливая и ревнивая? Или я самая умная, и только мне видно, как нелепы они?

Судите сами. На протяжении последних недель я имела удовольствие наблюдать, как Влад бросает долгие задумчивые взгляды на свою бывшую девушку, которую приволок к нам работать. Я не хочу даже сейчас вдаваться в вопрос о том, что за чувства она у него вызывает, – ностальгию, голод или некую смесь, эдакое подобие кулинарно-эротического приворота. Мне все равно. Смотрит – и смотрит, думает там про себя чего-то – и пусть. Я поклацала немножко зубами, про себя, а потом решила, что выше подобных вещей. В конце концов, я его хорошо знаю, и доверяю ему. Не может за его интересом крыться ничего серьезного. Просто болезнь роста, естественная для вампира, которому всего-то два года. Удивительно, что таких историй, с фиксацией на сексуально-привлекательных смертных, с ним не происходит больше и чаще. Он так хорошо справляется со своим новым состоянием, что нам, старшим, всем кажется, что он гораздо взрослее, чем на самом деле. Потерзается – и забудет. Со всеми бывало.

Конечно, черт возьми, мне обидно! Но это хотя бы… понятно.

Люба красивая девушка, с этим не поспоришь, пахнет вкусно, и у нее и правда привлекательный характер, жизнерадостный. Невольно позавидуешь и засмотришься.

Что мне непонятно, так это поведение Серхио.

На моего старинного друга всегда можно было рассчитывать: он скрытен, иногда раздражающе надменен, и себе на уме, но он рационален. Разумен. Временами я даже думала, что слишком рассудочен, – спонтанных эмоциональных реакций от него не дождешься. Если у него и есть страсти, он их очень хорошо скрывает под маской иронии. Но именно за счет его постоянно-ровного поведения мне всегда кажется: если он что-то предпринимает, то у него есть цель. Какая-то РАЗУМНАЯ цель.

Какую разумную цель может подразумевать его интерес к Любе, я даже представить себе не могу.

Нет, нельзя сказать, что он как-то очень заметно или настойчиво ею интересуется. Но то, что он подошел к ней на вечеринке, и – я это точно заметила – не просто подошел, а именно знакомиться, уже было странно. А то, что он на следующий день расспрашивал меня о ней, и вовсе беспрецедентно. Интерес Серхио к смертным всегда был и остается чисто потребительским: раньше он их ел, потом, когда времена стали суровее и нам пришлось умерить аппетиты, стал ограничиваться соблазнением. Это не очень мило, конечно, но вполне оправданно его природой. Он ведь хищник, и в чем-то его инстинкт охотника должен проявляться. Но Серхио никогда, никогда не стал бы охотиться на «рабочем месте», и на моем в том числе. Во-первых, он слишком уважает меня и Гранта, чтобы гадить в нашем журнале и разрушать психику моих сотрудников. Во-вторых, это просто небезопасно, и мы никогда так не делаем. Нельзя блистать своим обаянием и странностями среди людей, у которых есть шанс видеть нас часто: при близком общении странности неизбежно становятся заметны, и что тогда делать со слишком осведомленными смертными? Убивать их всех некрасиво. Обращать – неосторожно: далеко не со всеми, кто нам мимолетно нравится, хочется потом непрерывно сталкиваться на протяжении вечной жизни. Это только я, идиотка несдержанная, позволила себе совершить ошибку и увлечься Владом. И все знают, что из этого получилось.

Серхио никогда не позволил бы себе ничего подобного. Он слишком умен. Слишком осторожен. Слишком холоден, в конце концов: недаром его настоящая испанская фамилия, Эскалофрио, переводится как «холодный», и недаром он взял себе русскую фамилию «Холодов». Псевдонимы тем и красноречивы, что отражают что-то внутри нас. Следовательно, Серхио не имеет планов ни съесть, ни соблазнить Любу Быстрову. Откуда тогда интерес?

А интерес есть. И косвенное подтверждение тому – реакция Влада. Надо было видеть, как они… почти шипели друг на друга, когда встретились на следующий вечер после корпоратива: мы с Серхио планировали поохотиться на бродячих псов, и Влад пошел с нами. Есть собак он не может, но от охоты ему веселей – хоть какой-то выход энергии. Обычно наши вылазки проходят приятно, но не в этот раз. Между моим возлюбленным и моим лучшим другом изначально почувствовалось напряжение. Они тихонько огрызались друг на друга всю охоту. Потом, когда мы пошли домой, на Покровку, чтобы тихонько посидеть и выпить, как у нас принято, стало только хуже.

В конце концов это цапанье так меня достало, что я оставила мужчин вдвоем на террасе с их вонючими сигаретами, а сама пошла в комнату. Сев за компьютер и взяв наушники, я не стала, тем не менее, включать музыку слишком громко. Мне хотелось хоть попытаться узнать, о чем они будут разговаривать вдвоем.

Они разговаривали о Любе.

Влад язвительно интересовался, зачем Серхио понадобилось к ней подходить.

Серхио вежливо сообщил, что Влада это совершенно не касается.

И пошло-поехало. Влад утверждал, что интерес испанца к нашему продюсеру ему категорически не нравится. Серхио парировал: у самого Влада совесть в этом отношении тоже не чиста. Влад спросил, что тот имеет в виду. Серхио ответил, что не хотел бы, чтобы девушка подвергалась опасности. Влад рявкнул, что Серхио ему не отец и, в отличие от Этьена, за ним, Владом, присматривать все время не нужно. Серхио возразил, что он ему если и не отец, то все равно старший родственник, и может о многом судить по предыдущему опыту.

Закончили они сакраментальной фразой: «Держись от нее подальше!» Оба.

Все-таки мужчины удивительные дураки. И все равно, сколько им лет, пятьсот или тридцать, они ведут себя все время, как капризные дети.

Надо отдать должное Серхио и Владу, они сумели взять себя в руки, прекратили свару – возможно, испанец предположил, что я могу их слышать. В общем, они унялись, вернулись в гостиную, я сделала безмятежное лицо, и остаток вечера прошел нормально. Только накурили они в квартире страшно, но это уже стало традицией.

Ну а сегодня Влад ходил по офису мрачнее тучи. А Люба, которая работала весь день в Архангельском, с той съемкой камерного квартета, которая у нас отменилась на прошлой неделе, вернулась к вечеру в офис с несколько мечтательным и обескураженным выражением на лице. Влад расспрашивал ее о съемке с ненужным пристрастием, и только в середине разговора я поняла, почему. На съемке был Серхио.

Сережа, как она его называет.

Странно слышать, как она произносит его имя. Так… осторожно, словно бы чуточку неуверенно. Как будто это не имя, а какой-то хрупкий предмет, который можно разбить, или переполненная чаша, которую опасно расплескать.

Что он ей там наговорил? Что она о нем думает?

О чем ОН думает?!

Черт бы побрал все эти статейки о мужской верности. Никому из них нельзя верить. Любимый мужчина переживает кризис неясно чего: для переходного возраста вроде поздно, для среднего – рано. Лучший друг мутит непонятно чего, и главное – зачем.

Мне бы много что нужно сделать. Например, поговорить с Серхио по душам. Могу ли я рассчитывать, что он мне объяснит по-человечески, что задумал? Но для этого надо найти время и подгадать так, чтобы Влада не было рядом, во избежание возможных конфликтов. А я как-то совершенно не склонна сейчас оставлять Влада одного – даже ненадолго. Не потому, что не всерьез не доверяю ему. Боже упаси. Просто мне кажется, что время тактично уходить в сторону и давать ему шанс разобраться в себе прошло. Пора напомнить ему, что в жизни действительно важно.

Потому что я не верю, что он по-настоящему отдаляется от меня.

Или не хочу верить?

Но почему? Я ведь не глупа. Я умею делать выводы из очевидных фактов.

На моих глазах были опровергнуты многие легенды о нашем племени, о свойствах нашей природы. Говорили, что, если мы любим, нам невозможно противиться. Но мой создатель, Этьен, любил меня, а я его – нет. Говорили, что наши чувства, раз возникнув, неизменны: мы не можем разлюбить или изменить, поскольку мертвое не может меняться. Но Дракула, наш самый известный и легендарный брат, много лет просуществовавший полностью опустошенным после потери своей смертной возлюбленной, Минны, сумел полюбить снова – прелестную американскую вампиршу Катрин. То есть он изменился. Отошел от бессмертной любви и обрел другую.

Почему же я не хочу предположить, что и Влад может измениться? Что его чувство ко мне окажется… не вечным?

Наверное, потому, что это разобьет мое сердце.

Нет, не могу я напечатать эту нелепую статью о мужской верности. Надо будет позвонить знаменитому писателю, извиниться и просто выплатить гонорар.

Я закрываю файл, не читая. Какой смысл?

На душе у меня тяжело. И я не очень знаю, что с этим делать.

Теперь, просто сидя перед компьютером и глядя в пустой монитор, я выгляжу уже и совсем глупо. На глаза у меня наворачиваются слезы. Я не знала когда-то, что вампиры могут плакать, – научилась этому только благодаря Владу, из-за своей любви к нему и страха его потерять.

Неужели все в нашей истории было зря? Неужели я была права, думая, что его не может вечно привлекать смерть, – что рано или поздно он увлечется жизнью? Какая ирония… Я так надеялась, что он разлюбит меня, еще будучи жив, – что, даже если мы расстанемся, у него еще будет надежда и будущее. Но нет же – это случилось теперь, когда все стало бессмысленно, и он ничего не может дать этой веселой смертной. Как я ничего не могла, и не могу, дать ему.

Плакать, сидя в рабочем кабинете, как-то нелепо. Я смахиваю набежавшие слезы. Наверное, я должна бороться за него. Только я понятия не имею, как.

За окнами офиса синяя тьма зимнего вечера. И я совершенно не знаю, что с ним делать. Вечер не обещает мне ничего, чем имело бы смысл заняться.

Интересно, сильно я отличаюсь сейчас от смертных женщин, которые переживают разлад в отношениях? Что-то мне подсказывает, что не сильно. Вообще ничем.

Дверь кабинета приоткрывается, и из-за нее выглядывает Влад. На лице у него неожиданное для меня веселое и какое-то заговорщическое выражение.

– Марина? Ты занята?..

Я шмыгаю носом, безуспешно стараясь скрыть тот факт, что опять плакала. Истеричка.

– Нет, не особенно. Я только что решила не печатать эссе Еремеева о верности. Звучит неубедительно, с этими его вечными женитьбами.

– Ну и правильно. Без его неприятного лица наш журнал станет только краше. Слушай, если ты освободилась, то у меня возникла одна идея… – Влад останавливается, потому что замечает наконец в полумраке комнаты мое расстроенное лицо. – Ты плачешь, что ли? Что случилось?

У него сразу становится такой встревоженный, такой искренне огорченный за мои неведомые ему печали вид. Ну как я могу сказать ему правду – сказать, что смертельно боюсь потерять его, и не знаю, как удержать? Я покажусь ему невротичкой. И дурой.

Мне остается просто помотать головой:

– Нет, ничего, ерунда.

– Точно? – Его брови сходятся к переносице. Он не любит, когда я расстроена. Переживает за меня.

Он такой красивый. Я так его люблю…

– Точно. Просто женские штучки.

Влад улыбается:

– Я думал, у вампиров не бывает женских штучек.

– Некоторые вещи не меняет даже смерть. – Я стараюсь шутить, но голос звучит как-то неубедительно, даже для моих ушей.

Он подходит к моему столу, садится на край и ласково проводит рукой по моей все еще влажной от слез щеке. В его глазах – глубокая нежность, к которой я так привыкла, что мне кажется немыслимым ее потерять. Удивительно: даже теперь, став холодным, как я, он умудряется изливать на меня тепло, как всегда делал, будучи человеком.

Его пальцы находят прядку моих волос, и он привычным, уютным жестом заправляет ее мне за ухо:

– Сколько раз я тебе говорил, что ты ЖИВАЯ? Биение сердца – это еще не все.

Я поднимаю на его глаза:

– Когда я с тобой, то верю в это. И правда чувствую себя живой.

– Значит, ты будешь жить вечно. Потому что я всегда буду с тобой. – Он очень серьезен, и мне так хочется верить, что он прав. Что знает себя достаточно, и уверен в себе достаточно, чтобы обещать мне вечность.

Наверное, верить ему – верить в него – единственный способ его удержать. Другого я не знаю.

Я стараюсь придать лицу веселое выражение:

– А что за идея у тебя была, когда ты вошел, а я тебя отвлекла своими нюнями?

Он широко ухмыляется, и в его голосе звенит мальчишеский задор:

– Отличная! И она все еще актуальна. Пойдем на каток – они наконец открылись.

Все-таки он у меня – чистое золото.

Через час мы уже в Парке культуры. Вечер буднего дня, народу не много, и мы свободно скользим по залитым льдом аллеям, углубляясь все дальше в сумрак уединенной части парка. Черные ветки расчерчивают синее небо над нами, в гладкой поверхности чистого льда мутно отражаются фонари. Влад оборачивается ко мне – в темноте его бледная кожа словно бы слегка светится, дикарские глаза блестят под черными, вразлет, бровями. Он хитро улыбается:

– Впереди никого нет. Айда на полной скорости?

Я киваю, и мы устремляемся вперед, не сдерживаясь, – со скоростью, доступной только нам, сверхъестественным, проклятым природой хищникам.

Мы бежим так быстро, что деревья по сторонам аллеи сливаются в одну неразличимую массу, и снежинки ударяют по холодной коже так резко, что даже мы чувствуем их морозные уколы.

Я много о чем жалею, многое хотела бы изменить – я никогда не желала Владу своей судьбы. Но есть моменты – вот как сейчас, – когда я счастлива, что мы во всем подобны друг другу. Есть особое наслаждение в знании: он испытывает сейчас ровно то же самое, что и я. Чувствует все совершенно так же.

Мы бежим так быстро, что даже вампирская реакция не помогает нам, когда на пути встречается особенно резкий поворот. Не рассчитав сил, по инерции мы вылетаем за пределы дорожки и падаем в сугроб, хохоча, как дети.

Мы лежим на спинах, взявшись за руки и глядя в широкое, бездонное небо. В эту секунду я не различаю ни жизни, ни смерти. Я ощущаю только безмерное, ничем не омраченное счастье – ощущаю его физически, в каждой клеточке своего тела.

Чуть повернув голову, я смотрю на Влада. Его глаза прикрыты, а в уголках губ прячется улыбка.

Не открывая век, он чуть крепче сжимает мою руку и говорит:

– Я люблю тебя.

И я знаю: это правда.