Читать книгу Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис-Элиза Ходжсон Бёрнетт - Страница 6

Дни шли, и поначалу все они казались Мэри Леннокс одинаковыми. Каждое утро она просыпалась в своей комнате с гобеленами – Марта уже стояла на коленях перед камином и разжигала огонь; каждое утро она завтракала в детской, где ничто не радовало глаз; потом глядела в окно на пустошь, которая раскинулась широко во все стороны и, казалось, простиралась до самого неба, а насмотревшись, соображала, что если не выйдет из дому, то придётся сидеть без дела в своих комнатах, – и шла в парк. Она и не подозревала, что это-то и было самым лучшим, и что, когда она шла бодрым шагом или бежала по дорожкам, кровь начинала быстрее бежать у неё по жилам, и что, борясь с ветром, дувшим с равнины, она становилась крепче. Бегала она лишь для того, чтобы согреться, и ненавидела ветер, который обжигал ей лицо, выл и толкал в грудь, словно невидимый великан. Однако порывы ветра, пролетающего над зарослями вереска, наполняли ей лёгкие воздухом, от которого всё её худенькое тельце здоровело, и зажигали румянец на её щеках и огоньки в глазах.

После нескольких дней, проведённых на воздухе, она проснулась как-то утром голодной (теперь-то она поняла, что это такое!). Усевшись завтракать, она уже не смотрела с презрением на овсянку и не отодвинула миску, а, взяв ложку, принялась есть – и съела всё до дна.

– Ты сегодня неплохо поела, правда? – заметила Марта.

– Каша сегодня такая вкусная, – отвечала Мэри с удивлением.

– Это ты на вольном воздухе аппетит нагуляла, – сказала Марта. – Хорошо, что у тебя не только аппетит, но и еда есть. А то у моих-то аппетит есть, а еды, почитай, и нету! Играй каждый день во дворе – не будешь такая жёлтая и тощая!

– Я не играю, – заметила Мэри. – Мне играть нечем.

– Нечем играть! – всплеснула Марта руками. – Да наши ребятишки палочками и камешками играют. Бегают себе, кричат и на всё глядят!

Мэри не кричала, но на всё глядела. Больше ей нечем было заняться. Она обошла все сады и пробежала по всем дорожкам в парке. Иногда она принималась искать Бена Везерстафа, но, хотя порой и находила его где-нибудь за работой, он вечно был слишком занят – а может быть, не в духе – и не обращал на неё никакого внимания. А раз, когда она направилась к нему, он взял лопату и пошёл прочь, словно нарочно, чтобы с ней не разговаривать.

Было одно место, куда Мэри ходила чаще всего. Это была длинная дорожка вдоль каменной стены, за которой тянулись фруктовые сады и огороды. С обеих сторон дорожки шли цветочные бордюры, которые сейчас были обнажены, а стену покрывал плющ. В дальнем конце стены тёмно-зелёные листья плюща разрослись особенно густо. Всюду вокруг они были аккуратно подстрижены, но здесь садовые ножницы их даже не коснулись.

Уже через несколько дней после разговора с Беном Везерстафом Мэри заметила это; она остановилась и задумалась, глядя на длинный побег плюща, раскачиваемый ветром. Вдруг в воздухе мелькнуло что-то красное и прозвучала звонкая трель. Знакомая малиновка с красной грудкой вспорхнула на стену и с интересом посмотрела на Мэри, склонив головку и чуть подавшись вперёд.

– Ах, – воскликнула Мэри, – это ты, это ты?

Ей было совсем не странно, что она заговорила с малиновкой, словно та могла её понять и даже ответить.

И малиновка ей ответила. Она запрыгала по стене, щебеча и насвистывая, словно хотела что-то рассказать. Мэри показалось, что птичка её понимает, хоть и изъясняется на своём языке.

«Доброе утро! – будто говорила малиновка. – Какой приятный ветерок, да? А солнце какое приятное! И всё вокруг, правда? Давай почирикаем, попрыгаем, посвистим! Ну же! Давай!»

Мэри засмеялась и побежала за малиновкой, которая то прыгала по стене, а то взлетала в воздух. Худенькая, бледная, некрасивая Мэри – на миг она даже похорошела!

– Ты мне нравишься! – воскликнула Мэри, спеша вдогонку за малиновкой.

Мэри даже попыталась посвистеть, пощебетать по-птичьи, однако у неё ничего не вышло. Впрочем, малиновку это ничуть не смутило; она не смолкала ни на минуту. Наконец она взмахнула крылышками, взлетела на верхушку дерева и, усевшись на ветку, громко запела.

Мэри вспомнила, как она её в первый раз увидела. Она стояла во фруктовом саду, а птичка качалась на верхушке дерева, которое росло за стеной. Теперь Мэри стояла у другой стены, но дерево было за стеной то же самое.

«Это и есть тот сад, куда нет хода, – подумалось ей. – Сад без дверки! Малиновка живёт здесь. Ах, как бы мне хотелось взглянуть на этот сад!»

Она пошла к зелёной дверке, через которую проходила в первое утро. Пробежала меж грядками, выскочила через вторую дверку во фруктовый сад, остановилась, подняла глаза – и увидела по ту сторону ограды дерево, а на верхушке знакомую малиновку, которая только-только кончила свою песенку и принялась охорашиваться.

«Да, это тот сад, – сказала про себя Мэри. – Я уверена, что это он и есть!»

Она прошла вдоль ограды, внимательно приглядываясь, но только удостоверилась, что дверки с этой стороны нет. Потом снова выбежала в парк и пошла вдоль стены, заросшей плющом, дошла до конца, но, как ни всматривалась, дверки не увидела; повернула назад, всё так же сосредоточенно рассматривая стену, – дверки нигде не было.

«Как странно… – думала она. – Бен Везерстаф говорил, что входа туда нет, – и правда нет. Но десять лет назад дверка была, и мистер Крейвен закопал от неё ключ».

Всё это так её заинтересовало, что теперь она уже совсем не жалела, что приехала в Мисселтвейт. В Индии ей всегда было жарко, там её ничто не интересовало и ничего не хотелось делать. Свежий ветер, дувший с пустоши, казалось, понемногу разбудил её ум – она начала оживать.

Целые дни она теперь проводила на воздухе, и когда вечером садилась ужинать, то ощущала голод и приятную усталость. Болтовня Марты её не раздражала; ей даже приятно было её слушать, и в конце концов она решилась задать ей один вопрос.

После ужина, усевшись на коврик перед камином, она спросила Марту:

– А почему мистер Крейвен возненавидел тот сад?

Она попросила Марту посидеть с ней, и Марта согласилась. Она была совсем молоденькой и тосковала по своим родным и дому; ей было скучно в огромной людской внизу, где старшие горничные и лакей смеялись над её йоркширским говором, смотрели на неё свысока и о чём-то шептались между собой. Марта любила поболтать, и странная девочка, которая жила в Индии и имела «чернокожих» слуг, очень её привлекала.

Не дожидаясь приглашения, она устроилась рядом с Мэри на коврике перед камином.

– Ты всё думаешь о том саде? – спросила она. – Так я и знала. Со мной то же самое было, когда я впервой про него услыхала.

– Но почему он его возненавидел? – повторила Мэри.

Марта подобрала под себя ноги и устроилась поудобнее.

– Слышишь, как ветер воет? – сказала она. – На пустоши небось прямо с ног валит.

Мэри не знала, что про ветер можно сказать «воет», однако, прислушавшись, поняла, почему так говорят. Ветер и вправду выл и ревел вокруг, казалось, будто невидимый великан снова и снова кидается в дом, стучит в окна, словно хочет ворваться в комнаты. Конечно, в дом ему не проникнуть; и оттого сидеть в комнате перед камином и смотреть на тлеющие угольки было так хорошо и уютно.

– Нет, правда, почему он его так возненавидел? – настаивала Мэри. Она послушала, как воет ветер, а теперь намеревалась получить от Марты ответ на свой вопрос. Конечно, если Марта могла на него ответить.

И Марта рассказала, что знала.

– Только имей в виду, – предупредила она, – миссис Медлок велела держать язык за зубами. В этом доме много о чём нельзя говорить! Мистер Крейвен так распорядился. Говорит, моё горе слуг не касается. Если бы не сад, он бы таким не был. Это был сад миссис Крейвен; она его сразу после свадьбы разбила и очень его любила, и они там вдвоём за цветами ухаживали. Никому из садовников даже войти туда не позволяли. Сидели там часами вдвоём. Дверку закроют, читают в саду, беседуют. Она была совсем молоденькая, тоненькая, а там в саду росло старое дерево с веткой, изогнутой наподобие сиденья. Она развела вокруг розы и часто на ней сидела. Но однажды она сидела на ветке – и вдруг та подломилась; она упала на землю и так сильно расшиблась, что на следующий день умерла. Врачи думали, что он помешается и тоже умрёт. Вот почему он этот сад возненавидел. С тех пор никто туда не заходит, и он не разрешает никому о нём говорить.

Больше Мэри Марту ни о чём не расспрашивала. Она смотрела на огонь и вслушивалась в вой ветра. Ей казалось, что он заревел ещё громче.

В это время с Мэри произошла одна очень хорошая вещь. Вообще-то, с тех пор, как она приехала в усадьбу Мисселтвейт, с ней произошли четыре хорошие вещи. Она поняла – так ей казалось – малиновку, а малиновка поняла её; она набегалась по дорожкам, и ветер разогрел ей кровь; впервые в жизни она ощутила здоровый голод; и, наконец, она узнала, что значит пожалеть кого-то. Теперь Мэри была совсем уже не та девочка, что приехала в Йоркшир.

Вслушиваясь в завывания ветра, она вдруг услышала и что-то ещё. Что это был за звук, она не знала: поначалу она не могла отличить его от воя ветра. Странный это был звук – казалось, будто где-то плачет ребёнок. Вой ветра порой походил на детский плач, и вскоре Мэри уже ясно слышала, что плачут в доме, а не снаружи. Где-то далеко от её комнаты, но в доме. Она обернулась и посмотрела на Марту.

– Слышишь, кто-то плачет? – спросила Мэри.

Марта смутилась.

– Да нет, – отвечала она, – это ветер. Он иной раз так развоется, будто кто-то на пустоши потерялся и плачет. Он по-всякому выть может.

– Прислушайся, – сказала Мэри. – Это в доме, в конце одного из этих длинных коридоров.

В эту минуту где-то внизу, видно, открыли дверь – сильный сквозняк дунул в коридор и с шумом распахнул дверь комнаты, в которой они сидели. Они вскочили на ноги – лампа погасла, и до них явственно донёсся плач.

– Вот! – воскликнула Мэри. – Я же тебе говорила! Кто-то плачет – и это не взрослый!

Марта подбежала к двери, быстро закрыла её и повернула ключ. Всё же они успели услышать, как где-то с грохотом закрыли дверь, – и тут же всё смолкло, даже ветер внезапно затих.

– Это ветер, – упрямо повторила Марта. – Или Бетти Баттерворт – наша маленькая судомойка. У неё весь день зубы болели.

Но она так смутилась при этом, что Мэри в упор посмотрела на неё. Она была уверена, что Марта что-то от неё скрывает.